https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_kuhni/
Такая изгородь с трудом охраняет от вторжения истощающиеся родники ее души. Поэтому Инка дичится новых знакомств и тех представителей рода людского, которые, не поймешь, не то друзья, не то попутчики. Она сторонится всего, что исходит из недр мегаполиса, из его подъездов и закоулков. В метро едет, поеживаясь, прячет за челкой глаза и придумывает повод не пойти на корпоративную вечеринку. Она дичится сонных, утомленных людей и не ходит за продуктами, а лишь иногда, стараясь незаметно проскользнуть, заслоняясь от окружающих беретом, молниеносно покупает хлеб, сыр и йогурты в полночь, в круглосуточном мини-маркете. И скорей уносит ноги.
Худенькая, она спит, прижав колени к груди, издали напоминая мумию Хуаниту[3]. И все чаще снится Инке кошмар: на ее остров подплывают случайные люди и врываются в ее жизнь. Сначала осторожные, а потом бесстрашные, дерзкие пришельцы, стараются обустроить жалкий клочок земли, выжать из него максимум пользы. Клеят плакаты прямо на пальмы и прибивают гвоздями рекламные щиты к стволам. Заваливают лужайки пепельницами и журнальными столиками, а узенький песчаный пляж – телевизорами, кухонными комбайнами, прожекторами, усилителями, вяленой рыбой, окурками. Туалеты и свалки устраивают в оврагах, сдирают шкуры с редких зверей и поджаривают на вертелах птиц. Но скромные ресурсы острова-уака быстро истощаются, отпуск проходит, уплывают своим курсом навязчивые гости: кто на норд, кто на зюйд-зюйд-вест. Уплывают, а остров остается в пыли, в дымящихся пепелищах, в свалках, в слезах битого стекла, в обрывках прокладок и тряпья. И тогда знай лети в каньон Отчаяния с огромной высоты, украшай царапинами поверхность тела, цепляйся за камни и вьюнки. А когда придешь в себя после удара о дно, будь добра, Инка, вставай-поднимайся, надо островок-уака в порядок приводить, и уборка за твой счет, твоими хлипкими силенками.
Именно поэтому близкого общения с кем бы то ни было Инка избегает. Контакт с большинством окружающих людей кажется ей случайным до слез, вытягивает кучу сил, швыряет время в урну и не оставляет ничего, кроме горечи. Коллеги, соседи, с ними только поздоровайся, наметив на лице подобие улыбки, – тут же приблизятся, окатят своим запахом, заразят настроением, отравят взгляд унылым видом костюма, обеднят воображение напряженностью черт лица и засорят память серым, клейким пятном. Потом целое воскресенье придется лечиться от внутренней слякоти на скамейке где-нибудь в парке – видом зеленой лужайки.
К тому же Инка втайне боится разочаровать людей при близком знакомстве обыденностью своих взглядов, правильностью суждений, верностью ориентаций, точностью выводов и скудностью знаний. Возможно, еще и по этой причине у нее нет ни подруг, ни друзей, ни близких знакомых, держится она диковато, развязно и рассеянно, реплики отпускает невпопад, смотрит вдаль, и создается впечатление, что она напряженно дожидается окончания разговора. Ее зарплаты хватает, чтобы поддерживать внешний вид незабываемым, шокирующим, но, увы, слишком ничтожна ежемесячная горсточка денег для обогащения внутреннего мира и расширения его границ.
Туристическая компания «Атлантис», где Инка трудится с восьми утра и до позволения уйти домой, находится в безраздельном владении грузинского путешественника и авантюриста Писсаридзе Этот нетерпеливый человек всегда мечтал о славе и богатстве своего приятеля Котэ, московского торговца шаурмой. Вот почему лет десять назад, а может быть, и больше Писсаридзе, толком не успев опустить подошву штиблета на московскую землю, уже в поезде начал напряженно изыскивать способ вести на новом месте стоянки безбедное и сытое существование. Однако, не нащупав никакого подходящего варианта, провел в раздумьях года полтора. Размышлял, не лежа на диване, а продавая овощи и фрукты с лотка у метро «Отрадное» в жару, гололедицу, снежные метели, насморк, магнитные бури, запоры, дождь, холод и град. Жадно впитывал организм Писсаридзе соки, воды, слухи и мифы новой земли. Но прослушало чуткое его ухо, когда какой-то парень, покупая килограмм помидоров, рассказывал приятелю, что туристический бизнес позволяет запустить ладонь в золотые запасы московских куркулей. Парень ушел со своими помидорами и маринованным чесноком, у замерзшего и голодного Писсаридзе зубы отбивали в такт с февральским морозом, а взгляд глубоко тонул в раздумье. Тогда-то возник и начал маячить на горизонте спасительный бриг – туристическая компания.
Отняв помещение у старенькой прачечной, наскоро подлатав ей бока, к тому времени уже московский подданный Писсаридзе нанял в свое безраздельное пользование команду из десятка неприхотливых людей, готовых пахать почти круглые сутки без еды, питья, не требуя обогревателей и вентиляторов. Инку взял еще зеленую, вяло оглядел хрупкую фигурку, перекошенную юбку, смутно поглаженную рубашку, сощурился, как будто перед ним не молодая девушка, а подпорченный овощ: «Брать, не брать, как думаещщщь? Ай сгниет, ай подведет?» Спросил, сколько лет, на преувеличенные двадцать приподнял брови. Подумал минуту, выпустил дым, блеснул ониксом печатки красно-желтого золота и сострил:
– Даю по пять долларов за год твоей биографии. Считать умеещщщь? Выходит, сто долларов в месяц даю. Испытательный срок поработаешь за доверие. Посмотрим, что ты за фурукт.
Оказалось, он не шутил.
Немного покрикивая, иногда и постукивая кулачком по стене, он сумел наладить в офисе обстановку напряженной работы. Служащие его боялись, старались не попадаться ему на глаза и были тише воды, ниже травы. Надо отдать ему должное, он исправно платил сотрудникам, даже те два месяца, когда в офисе барахлило электричество и по вечерам приходилось трудиться при свете зажигалок, свечей и газовых горелок.
Заявляясь в «Атлантис», новый претендент на работу, прежде всего, знакомился с формой конторы. Это была надежно выдолбленная форма, в которую предстояло служащим залить душу и тело. Всем, кто хотел задержаться в «Атлантисе» подольше, чем неоплаченный месяц испытательного срока, необходимо было, пожертвовав рядом убеждений и принципов, расплавить собственную персону, отбросить капризы, вкусы и прочую мишуру – и щедро заполнить собой форму конторы. Пока бесцветная масса твердела, происходили чудеса перевоплощения: болтуны становились молчунами, курьеры-панки – услужливыми мальчиками в одинаковых пиджачках, одинаково обвисших на локтях, девицы укорачивали юбки, удлиняли ногти и ноги, пушили волосы, обретали артикуляцию автоответчиков. Скромницы подолгу задерживались у босса в кабинете, вчерашние добропорядочные домохозяйки веселой стайкой сопровождали Писсаридзе на экскурсии в сауну. И горе тебе, если ты украдкой задумал хитрить и расплавил только внешние атрибуты собственной персоны, оставив стержень и сердцевину неизменной.
Надо сказать, попав на работу, Инка сумела сберечь робкую горсточку своих традиций и обычаев. Видно, умея расплавлять взглядом камни, она немного подмяла, расширила, размягчила форму конторы и удобно в ней устроилась, почти ничем не жертвуя, за исключением полноценного кислорода, ведь тяжело дышать спертым, сырым воздухом подвала. Работа не мешала ей наслаждаться по воскресеньям ароматами маринованного чеснока на рынке, обнимать деревья, выезжать на летние пикники, надевать любой наряд лишь однажды, плести амулеты, застилать пол жилья шкурами, странствовать по лавкам, мегашопам и мечтать затеряться в каком-нибудь отдаленном, холмистом городке.
Однако, невзирая на такую устойчивость, «скелеты в семейном шкафу» затмевали Инкины достижения – предки, жившие шумной суетливой семьей на другом конце города, иногда дружно воскресали для Инки и спускались с небес своей элитной квартиры по южному кресту пыльных переулков к метро. И шумно ехали в гости к дочери. В гостях же, суетливые и неподкупные, они никак не могли смириться, что дочь позорит семью, – сразу после школы вздумала стать взрослой, независимой и устроилась на работу:
– Ты что, приезжая девочка, чьи родители – бедные грузинские землекопы, армянские виноделы, азербайджанские плотники, украинские скотоводы, молдавские балалаечники, белорусские кожевники, узбекские строители, таджикские сыродавильщики, мордовские кровельщики или пенсионеры из дальних российских регионов? – вопрошали они строго и бесцеремонно.
В роду, где из поколения в поколение бытовала традиция долголетней учебы, всяческих степеней и дипломов, тяга к умственному труду, Инкина жгучая лень, упрямая бездарность приводили как живых, так и мертвых предков в бешенство. С того времени, как Инка покинула домашний очаг и поспешно перебралась в старенькую дедову квартирку, ее странный образ жизни и ритуалы стали откровенно пугать родных и близких, приводили семью в настоящее отчаяние. Поэтому Инка прикладывала все усилия, чтобы визиты и воскрешения предков происходили как можно реже. Убежденные, что дочь невозможно образумить, они невесело покидали ее квартирку без удобств, зато уединенную и незатейливую в плане уборки. Их тающие телефонные монологи Инка, как правило, покорно выслушивала, демонстрировала уважение к памяти прошлых поколений, после, уже опустив трубку, негромко заключала: неблизкие и недалекие люди. И семья, словно на паруснике, отдалялась от нее с каждым днем, уплывала из северных земель к далеким, цветущим островам. Внимание переключили на брата, подарили ему «порше», и он ликовал. Инка не возражала, а только сдержанно изрекала: «Еще посмотрим, кто мираж, а кто – настоящий».
Кроме бестолковых и безобидных слабостей, помимо неутомительных, ненавязчивых ритуалов, в жизни Инки находилось место и для серьезных, вдумчивых дел. Никогда нельзя было, глядя на нее, сказать: «Эта девушка пуста как валенок, мокасин, унт или другой вид обуви».
Такую фразу могли бы допустить люди неосторожные. Изречения такого рода – неплохой индикатор и сразу обнаруживают принадлежность к племени не лучших физиономистов и посредственных знатоков человеческих глубин. Заострив внимание, например, на Инкиных бордовых кедах, на широком пестром шарфе, которым можно застелить Тверскую от Манежной до Триумфальной площади, легкомысленные исследователи и близорукие наблюдатели могут так увлечься особенностями Инкиного гардероба, ее пристрастиями в одежде и обуви, что возьмут и перекинут небрежность Инкиных манер и на ее мысли и чувства. А ведь сопоставленная с жителями города, Инка, пожалуй, сразу бы утеряла множество скрытых, отличительных черт, захлебнувшись, потонула бы в массе пестро одетой и оживленной молодежи.
Безразлично пропускала Инка мимо ушей ритмы города, сдержанно выслушивала новости ТВ и радио, ограждая себя от захлестывающих извержений разноперой информации. Надо сказать, и книги были для Инки немы, не то чтобы ей было скучно или сложно, нет, они просто ничего ей не говорили. Книга была редким гостем, а точнее сказать, никогда не заглядывала книга в Инкины причудливые сумки: в суму с вышивкой ручной работы листа марихуаны, в сумку с аппликацией в виде старенького медведя в лохматую сумку в виде быка, в сумку-баул, в пять рюкзаков, кожаных, замшевых и с орнаментами, в кожаную сумку-седло, и еще в целом стоге разнообразных насмешек над идеей сумки никогда, ни страницей книга не появлялась. Пребывая в блаженном неведении относительно большинства явлений и происшествий на материках и континентах, Инка наслаждалась сложившимся в ее голове вакуумом знаний и навыков. Кое-что поважней придавало ей энергию двигаться дальше, в следующий день.
Раздумья Инки, как голодные чайки, кружили вокруг кишащей ловушками судьбы, не мальки-зуботычины из-за угла интересовали ее, а те пакости, которые способна преподнести судьба в масштабах, увеличенных до необъятных и холодных вершин межгалактического вакуума. Метеоры, звездные туманности, далекие неоформленные мерцания, нечаянно оброненные искры и блики, торжественное молчание небес, мрачная, шальная ночь, похожая на кофейные зерна, – все это притягивало, завораживало Инку, скрашивая застой тихой заводи рабочего дня. Однажды Инка случайно угодила в сеть и наткнулась на скромную домашнюю страничку астронома-любителя с уютным названием astrohomo.ru. Здесь Инка чувствовала себя действительно как дома, изо дня в день она была единственным почитателем трудов астронома-одиночки со скромным именем Звездная Пыль. Это был один из немногих людей, способных нырнуть в темные пещеры Инкиного ума и оставить там тусклый, тлеющий факел. Украдкой уворовывая время у служебных обязанностей, Инка открывала страничку astrohomo.ru и тихонько знакомилась со Вселенной.
Как бумажного голубя, Инка запускала в сеть пару теплых слов трудоголику-астроному. Надо же поощрить к новым успехам и подбодрить беднягу: его фотографии Луны, конечно, кустарны, зато подкрашены веселеньким розовым и желтым, словно Мама Килья,[4] чтобы согреться, завернулась в байковую рубаху. Инка направляла астроному и возмущенные послания: «Почему уже третий день не появляется ни новой статьи, ни свежей заметки? Там, говорят, какая-то глыба льда приближается к праматери-Земле. Откуда узнать, мозги они поласкают или действительно самое время складывать чемоданы?» В общем, Звездная Пыль был единственным существом, с которым Инке иногда удавалось перекинуться парой слов, чтобы не позабыть языка общения между свободными людьми.
Astrohomo.ru помогал Инке улетать в звездную даль, не отходя от рабочего стола, заглатывая при этом обед – две крошечные чашечки густого и остывшего кофе. Чинно похлебывая, Инка тупила в экран, делая вид, что внимательно изучает достоинства нового отеля. Ну где коллегам было набраться столько фантазии, чтобы предположить, что девчонка-то на самом деле прилежно собирает лоскутки сведений о Солнечной системе и ее расположении в пространстве, да с такой жаждой, словно собирается эмигрировать на одну из планет-гигантов.
1 2 3 4 5 6
Худенькая, она спит, прижав колени к груди, издали напоминая мумию Хуаниту[3]. И все чаще снится Инке кошмар: на ее остров подплывают случайные люди и врываются в ее жизнь. Сначала осторожные, а потом бесстрашные, дерзкие пришельцы, стараются обустроить жалкий клочок земли, выжать из него максимум пользы. Клеят плакаты прямо на пальмы и прибивают гвоздями рекламные щиты к стволам. Заваливают лужайки пепельницами и журнальными столиками, а узенький песчаный пляж – телевизорами, кухонными комбайнами, прожекторами, усилителями, вяленой рыбой, окурками. Туалеты и свалки устраивают в оврагах, сдирают шкуры с редких зверей и поджаривают на вертелах птиц. Но скромные ресурсы острова-уака быстро истощаются, отпуск проходит, уплывают своим курсом навязчивые гости: кто на норд, кто на зюйд-зюйд-вест. Уплывают, а остров остается в пыли, в дымящихся пепелищах, в свалках, в слезах битого стекла, в обрывках прокладок и тряпья. И тогда знай лети в каньон Отчаяния с огромной высоты, украшай царапинами поверхность тела, цепляйся за камни и вьюнки. А когда придешь в себя после удара о дно, будь добра, Инка, вставай-поднимайся, надо островок-уака в порядок приводить, и уборка за твой счет, твоими хлипкими силенками.
Именно поэтому близкого общения с кем бы то ни было Инка избегает. Контакт с большинством окружающих людей кажется ей случайным до слез, вытягивает кучу сил, швыряет время в урну и не оставляет ничего, кроме горечи. Коллеги, соседи, с ними только поздоровайся, наметив на лице подобие улыбки, – тут же приблизятся, окатят своим запахом, заразят настроением, отравят взгляд унылым видом костюма, обеднят воображение напряженностью черт лица и засорят память серым, клейким пятном. Потом целое воскресенье придется лечиться от внутренней слякоти на скамейке где-нибудь в парке – видом зеленой лужайки.
К тому же Инка втайне боится разочаровать людей при близком знакомстве обыденностью своих взглядов, правильностью суждений, верностью ориентаций, точностью выводов и скудностью знаний. Возможно, еще и по этой причине у нее нет ни подруг, ни друзей, ни близких знакомых, держится она диковато, развязно и рассеянно, реплики отпускает невпопад, смотрит вдаль, и создается впечатление, что она напряженно дожидается окончания разговора. Ее зарплаты хватает, чтобы поддерживать внешний вид незабываемым, шокирующим, но, увы, слишком ничтожна ежемесячная горсточка денег для обогащения внутреннего мира и расширения его границ.
Туристическая компания «Атлантис», где Инка трудится с восьми утра и до позволения уйти домой, находится в безраздельном владении грузинского путешественника и авантюриста Писсаридзе Этот нетерпеливый человек всегда мечтал о славе и богатстве своего приятеля Котэ, московского торговца шаурмой. Вот почему лет десять назад, а может быть, и больше Писсаридзе, толком не успев опустить подошву штиблета на московскую землю, уже в поезде начал напряженно изыскивать способ вести на новом месте стоянки безбедное и сытое существование. Однако, не нащупав никакого подходящего варианта, провел в раздумьях года полтора. Размышлял, не лежа на диване, а продавая овощи и фрукты с лотка у метро «Отрадное» в жару, гололедицу, снежные метели, насморк, магнитные бури, запоры, дождь, холод и град. Жадно впитывал организм Писсаридзе соки, воды, слухи и мифы новой земли. Но прослушало чуткое его ухо, когда какой-то парень, покупая килограмм помидоров, рассказывал приятелю, что туристический бизнес позволяет запустить ладонь в золотые запасы московских куркулей. Парень ушел со своими помидорами и маринованным чесноком, у замерзшего и голодного Писсаридзе зубы отбивали в такт с февральским морозом, а взгляд глубоко тонул в раздумье. Тогда-то возник и начал маячить на горизонте спасительный бриг – туристическая компания.
Отняв помещение у старенькой прачечной, наскоро подлатав ей бока, к тому времени уже московский подданный Писсаридзе нанял в свое безраздельное пользование команду из десятка неприхотливых людей, готовых пахать почти круглые сутки без еды, питья, не требуя обогревателей и вентиляторов. Инку взял еще зеленую, вяло оглядел хрупкую фигурку, перекошенную юбку, смутно поглаженную рубашку, сощурился, как будто перед ним не молодая девушка, а подпорченный овощ: «Брать, не брать, как думаещщщь? Ай сгниет, ай подведет?» Спросил, сколько лет, на преувеличенные двадцать приподнял брови. Подумал минуту, выпустил дым, блеснул ониксом печатки красно-желтого золота и сострил:
– Даю по пять долларов за год твоей биографии. Считать умеещщщь? Выходит, сто долларов в месяц даю. Испытательный срок поработаешь за доверие. Посмотрим, что ты за фурукт.
Оказалось, он не шутил.
Немного покрикивая, иногда и постукивая кулачком по стене, он сумел наладить в офисе обстановку напряженной работы. Служащие его боялись, старались не попадаться ему на глаза и были тише воды, ниже травы. Надо отдать ему должное, он исправно платил сотрудникам, даже те два месяца, когда в офисе барахлило электричество и по вечерам приходилось трудиться при свете зажигалок, свечей и газовых горелок.
Заявляясь в «Атлантис», новый претендент на работу, прежде всего, знакомился с формой конторы. Это была надежно выдолбленная форма, в которую предстояло служащим залить душу и тело. Всем, кто хотел задержаться в «Атлантисе» подольше, чем неоплаченный месяц испытательного срока, необходимо было, пожертвовав рядом убеждений и принципов, расплавить собственную персону, отбросить капризы, вкусы и прочую мишуру – и щедро заполнить собой форму конторы. Пока бесцветная масса твердела, происходили чудеса перевоплощения: болтуны становились молчунами, курьеры-панки – услужливыми мальчиками в одинаковых пиджачках, одинаково обвисших на локтях, девицы укорачивали юбки, удлиняли ногти и ноги, пушили волосы, обретали артикуляцию автоответчиков. Скромницы подолгу задерживались у босса в кабинете, вчерашние добропорядочные домохозяйки веселой стайкой сопровождали Писсаридзе на экскурсии в сауну. И горе тебе, если ты украдкой задумал хитрить и расплавил только внешние атрибуты собственной персоны, оставив стержень и сердцевину неизменной.
Надо сказать, попав на работу, Инка сумела сберечь робкую горсточку своих традиций и обычаев. Видно, умея расплавлять взглядом камни, она немного подмяла, расширила, размягчила форму конторы и удобно в ней устроилась, почти ничем не жертвуя, за исключением полноценного кислорода, ведь тяжело дышать спертым, сырым воздухом подвала. Работа не мешала ей наслаждаться по воскресеньям ароматами маринованного чеснока на рынке, обнимать деревья, выезжать на летние пикники, надевать любой наряд лишь однажды, плести амулеты, застилать пол жилья шкурами, странствовать по лавкам, мегашопам и мечтать затеряться в каком-нибудь отдаленном, холмистом городке.
Однако, невзирая на такую устойчивость, «скелеты в семейном шкафу» затмевали Инкины достижения – предки, жившие шумной суетливой семьей на другом конце города, иногда дружно воскресали для Инки и спускались с небес своей элитной квартиры по южному кресту пыльных переулков к метро. И шумно ехали в гости к дочери. В гостях же, суетливые и неподкупные, они никак не могли смириться, что дочь позорит семью, – сразу после школы вздумала стать взрослой, независимой и устроилась на работу:
– Ты что, приезжая девочка, чьи родители – бедные грузинские землекопы, армянские виноделы, азербайджанские плотники, украинские скотоводы, молдавские балалаечники, белорусские кожевники, узбекские строители, таджикские сыродавильщики, мордовские кровельщики или пенсионеры из дальних российских регионов? – вопрошали они строго и бесцеремонно.
В роду, где из поколения в поколение бытовала традиция долголетней учебы, всяческих степеней и дипломов, тяга к умственному труду, Инкина жгучая лень, упрямая бездарность приводили как живых, так и мертвых предков в бешенство. С того времени, как Инка покинула домашний очаг и поспешно перебралась в старенькую дедову квартирку, ее странный образ жизни и ритуалы стали откровенно пугать родных и близких, приводили семью в настоящее отчаяние. Поэтому Инка прикладывала все усилия, чтобы визиты и воскрешения предков происходили как можно реже. Убежденные, что дочь невозможно образумить, они невесело покидали ее квартирку без удобств, зато уединенную и незатейливую в плане уборки. Их тающие телефонные монологи Инка, как правило, покорно выслушивала, демонстрировала уважение к памяти прошлых поколений, после, уже опустив трубку, негромко заключала: неблизкие и недалекие люди. И семья, словно на паруснике, отдалялась от нее с каждым днем, уплывала из северных земель к далеким, цветущим островам. Внимание переключили на брата, подарили ему «порше», и он ликовал. Инка не возражала, а только сдержанно изрекала: «Еще посмотрим, кто мираж, а кто – настоящий».
Кроме бестолковых и безобидных слабостей, помимо неутомительных, ненавязчивых ритуалов, в жизни Инки находилось место и для серьезных, вдумчивых дел. Никогда нельзя было, глядя на нее, сказать: «Эта девушка пуста как валенок, мокасин, унт или другой вид обуви».
Такую фразу могли бы допустить люди неосторожные. Изречения такого рода – неплохой индикатор и сразу обнаруживают принадлежность к племени не лучших физиономистов и посредственных знатоков человеческих глубин. Заострив внимание, например, на Инкиных бордовых кедах, на широком пестром шарфе, которым можно застелить Тверскую от Манежной до Триумфальной площади, легкомысленные исследователи и близорукие наблюдатели могут так увлечься особенностями Инкиного гардероба, ее пристрастиями в одежде и обуви, что возьмут и перекинут небрежность Инкиных манер и на ее мысли и чувства. А ведь сопоставленная с жителями города, Инка, пожалуй, сразу бы утеряла множество скрытых, отличительных черт, захлебнувшись, потонула бы в массе пестро одетой и оживленной молодежи.
Безразлично пропускала Инка мимо ушей ритмы города, сдержанно выслушивала новости ТВ и радио, ограждая себя от захлестывающих извержений разноперой информации. Надо сказать, и книги были для Инки немы, не то чтобы ей было скучно или сложно, нет, они просто ничего ей не говорили. Книга была редким гостем, а точнее сказать, никогда не заглядывала книга в Инкины причудливые сумки: в суму с вышивкой ручной работы листа марихуаны, в сумку с аппликацией в виде старенького медведя в лохматую сумку в виде быка, в сумку-баул, в пять рюкзаков, кожаных, замшевых и с орнаментами, в кожаную сумку-седло, и еще в целом стоге разнообразных насмешек над идеей сумки никогда, ни страницей книга не появлялась. Пребывая в блаженном неведении относительно большинства явлений и происшествий на материках и континентах, Инка наслаждалась сложившимся в ее голове вакуумом знаний и навыков. Кое-что поважней придавало ей энергию двигаться дальше, в следующий день.
Раздумья Инки, как голодные чайки, кружили вокруг кишащей ловушками судьбы, не мальки-зуботычины из-за угла интересовали ее, а те пакости, которые способна преподнести судьба в масштабах, увеличенных до необъятных и холодных вершин межгалактического вакуума. Метеоры, звездные туманности, далекие неоформленные мерцания, нечаянно оброненные искры и блики, торжественное молчание небес, мрачная, шальная ночь, похожая на кофейные зерна, – все это притягивало, завораживало Инку, скрашивая застой тихой заводи рабочего дня. Однажды Инка случайно угодила в сеть и наткнулась на скромную домашнюю страничку астронома-любителя с уютным названием astrohomo.ru. Здесь Инка чувствовала себя действительно как дома, изо дня в день она была единственным почитателем трудов астронома-одиночки со скромным именем Звездная Пыль. Это был один из немногих людей, способных нырнуть в темные пещеры Инкиного ума и оставить там тусклый, тлеющий факел. Украдкой уворовывая время у служебных обязанностей, Инка открывала страничку astrohomo.ru и тихонько знакомилась со Вселенной.
Как бумажного голубя, Инка запускала в сеть пару теплых слов трудоголику-астроному. Надо же поощрить к новым успехам и подбодрить беднягу: его фотографии Луны, конечно, кустарны, зато подкрашены веселеньким розовым и желтым, словно Мама Килья,[4] чтобы согреться, завернулась в байковую рубаху. Инка направляла астроному и возмущенные послания: «Почему уже третий день не появляется ни новой статьи, ни свежей заметки? Там, говорят, какая-то глыба льда приближается к праматери-Земле. Откуда узнать, мозги они поласкают или действительно самое время складывать чемоданы?» В общем, Звездная Пыль был единственным существом, с которым Инке иногда удавалось перекинуться парой слов, чтобы не позабыть языка общения между свободными людьми.
Astrohomo.ru помогал Инке улетать в звездную даль, не отходя от рабочего стола, заглатывая при этом обед – две крошечные чашечки густого и остывшего кофе. Чинно похлебывая, Инка тупила в экран, делая вид, что внимательно изучает достоинства нового отеля. Ну где коллегам было набраться столько фантазии, чтобы предположить, что девчонка-то на самом деле прилежно собирает лоскутки сведений о Солнечной системе и ее расположении в пространстве, да с такой жаждой, словно собирается эмигрировать на одну из планет-гигантов.
1 2 3 4 5 6