https://wodolei.ru/catalog/dushevie_ugly/BandHours/
Дмитрий Орехов
Святые иконы России
Глава 1
Святые иконы России
Тот, кто видит в иконе только доску и краски, тот почти ничего не видит. Кто видит в иконе красоту, тот видит много, но еще не все.
Священник Александр Киселев
Почитание икон для России не феномен массового сознания, а одна из фундаментальных основ традиционной культуры, одна из составляющих русского архетипа. Мир русских икон очень разнообразен, и о святых образах можно говорить с разных позиций. Вот некоторые возможные подходы к теме:
1. Иконы – это произведения искусства.
2. Иконы – это «богословие в образе».
3. Иконы – это удивительные чудеса и знамения.
4. Иконы – это действующие христианские святыни.
Остановимся подробно на каждом пункте.
Иконы – произведения искусства
Современные иконоборцы в России называют иконы «размалеванными досками». Подобное «понимание» иконописи родилось не вчера.
Еще столетие назад в Европе было распространено негативное и пренебрежительное отношение к русскому церковному искусству, причем это было связано с откровенной безграмотностью ученых того времени. Не догадываясь о существовании различных иконописных школ, а в их числе строгановской и царской, славившихся живостью красок, исследователи серьезно сообщали, что все русские иконы «темные и зачаделые». Немецкий археолог Оскар Мотес однажды написал, что все приходские церкви в России называются «васильями». К этой счастливой мысли Мотес пришел, встречая повторяющееся в немецких учебниках изображение собора Василия Блаженного. В учебнике Куглера русское искусство было отделено от византийского и вообще христианского и отнесено… к мусульманскому, причем собор Василия Блаженного следовал сразу за изображениями турецких и персидских мечетей. Даже знаменитый историк Карл Шнаазе судил русское искусство более чем пристрастно: «Архитектурные здания отличаются пышностью, пестротою, произволом и влиянием чуждых форм и воззрений; образа – ужасают своей мрачностью: они боязливо придерживаются первобытного преданья… Уже первые русские, которые писали по византийским образцам, очевидно рабски им следовали. Они не чувствовали уже и того остатка жизни, который еще не иссяк в их образцах…»
Были у такого взгляда и объективные причины. Дело в том, что древнее изображение жило не больше ста лет, затем темнело, покрывалось сажей от свечей, и тогда его поновляли – по еле видному рисунку наносили новый, часто невыразительный. И все же именно многочисленные слои разновременной живописи помогли сохраниться старому стилю. В XX столетии, когда процесс реставрации достиг некоторого совершенства, из-под старой, вздувшейся, вскипевшей олифы неожиданно стали проступать яркие, чистые краски.
Русские иконы поразили мир на первой большой выставке древнерусского искусства, которая состоялась в 1913 году в Москве и на которой были выставлены отреставрированные памятники московской и новгородской школ XIV–XVI веков. «Красота этого вновь открытого направления искусства была поразительна: горели как самоцветы яркие краски, удивляла необычность цветовых и композиционных решений, наивное и вместе с тем мудрое мироощущение наших предков. Это было одним из замечательных открытий XX века. Русская церковная живопись предстала перед миром как уникальное явление, имеющее огромное художественное значение».[1]
Ныне русские иконы по праву занимают место среди шедевров мирового искусства, а русские иконописцы стоят в одном ряду с крупнейшими мастерами средневековья.
Великие иконописцы Руси
Во второй половине XIV века на Русь прибыл великий Феофан, «родом грек, книги изограф нарочитый и среди иконописцев отменный живописец». Греческий мастер не оставил после себя ни последователей, ни иконописной школы (Русь искала свой собственный духовный путь), однако именно он познакомил русских с высочайшими достижениями Византийской культуры.
На современников грек производил сильнейшее впечатление. Писатель Епифаний Премудрый, ученик Сергия Радонежского, был хорошо знаком с Феофаном. В письме архимандриту Кириллу Епифаний подробно рассказал, как работал знаменитый мастер: «Когда он все это изображал или писал, никто не видел, чтобы он когда-либо взирал на образцы, как делают некоторые наши иконописцы, которые в недоумении постоянно всматриваются, глядя туда и сюда, и не столько пишут красками, сколько смотрят на образцы. Он же, казалось, руками пишет роспись, а сам беспрестанно ходит, беседует с приходящими и умом обдумывает высокое и мудрое».
Палитра Феофана была скупа и сдержанна, в ней преобладал оранжево-коричневый цвет, соответствующий напряженному духовному состоянию. Манера письма отличалась экспрессивностью и темпераментом. Приглушенный общий тон росписи контрастировал с одухотворенными ликами святых, словно бы озаренными вспышками молний. Феофан создавал образы, исполненные клокочущих страстей и трагической обреченности. В его творениях выразился ужас художника перед будущим: Феофан Грек словно бы предчувствовал скорое падение Византии. Его героям земля, на которой безраздельно царит зло, представляется адом.
«Живопись Феофана – это философская концепция в красках, притом концепция достаточно суровая, далекая от обыденного оптимизма, – пишет В. В. Бычков. – Суть ее составляет идея глобальной греховности человека перед Богом, в результате которой он оказался почти безнадежно удаленным от него и может только со страхом и ужасом ожидать прихода своего бескомпромиссного и безжалостного судьи».
В 1405 году судьба свела византийца с гениальным русским иконописцем Андреем Рублевым – два мастера вместе расписывали Благовещенский собор московского Кремля. Удивительно, но великому Феофану пришлось смирить свой пыл. Под влиянием Рублева и еще одного мастера, Прохора из Городца, патетика в живописной манере грека сменилась строгим величием. Святые Феофана глядели без прежней византийской суровости – в них было больше человечности и доброты.
Преподобный Андрей Рублев, инок Андроникова монастыря, по преданию был человеком незаурядного ума, но спокойным и кротким, и его существование было занято только монастырской службой, молитвой, искусством, размышлениями. Беспокойная манера «неистового Феофана» совсем не находила отклика у преподобного Андрея. Его иконы от начала и до конца были чисто русскими – Рублев писал намного лиричнее, мягче и душевнее, чем знаменитый грек.
По словам В. Лазарева, Рублев брал краски для своих образов «не из сумрачной византийской палитры, а из окружающей его природы с ее белыми березками, зеленеющей рожью, золотистыми колосьями, яркими васильками».
Рублев выразил в своем творчестве народный оптимизм, запечатлел время, когда уже началось падение монгольского ига, когда народ жил предощущением радости освобождения. Как отмечает М. Алпатов, «люди угадывали в его работах ни с чем не сравнимое очарование, которое составляет удел только созданий гениев. Гордились Рублевым, ценили его шедевры, радовались тому, что владели ими, и через него приобщались к высокому художественному созерцанию. Своим искусством Рублев поднимал человека».
С поразительной смелостью русский мастер вводил в композицию новые элементы, однако при этом не упразднял каноны, а поднимал их на новую, более высокую ступень. «В иконах и росписях Андрея Рублева наметился отход от византийской традиции и зарождение традиции чисто русской, для которой характерен не ужас перед Страшным судом, а надежда на переход из земной жизни в светлую и вечную загробную жизнь и упование на милосердие сострадающего Иисуса Христа», – отмечает Э. Кузнецов.
Рублев был не просто гениальным иконописцем – он был святым, и его иконы отмечены невиданной глубиной богопознания. Образы «Господь Вседержитель» («Спас Звенигородский»), «Спас в силах», «Апостол Павел», «Троица» и другие разошлись в огромном количестве списков. На все последующие века они стали ориентиром и недосягаемой вершиной иконописного мастерства. В середине XVI века Стоглавый собор возвел его иконы во всеобщий образец, предписав писать образ «Троицы» так, «как писал Андрей Рублев». В Строгановском иконописном подлиннике (конец XVI века) о Рублеве было написано так: «Преподобный отец Андрей Радонежский, иконописец, прозванием Рублев многия святые иконы написал, все чудотворные». На миниатюрах того времени Рублев изображался с нимбом.
Третьим знаменитым иконописцем Руси считается Дионисий, уже в юности заслуживший репутацию «мастера преизящного». Дионисий был отроком, когда в Москве в 1430 году умер преподобный Андрей. Мастер, конечно же, хорошо знал иконы Рублева, но шел по своему собственному пути. В 1481 году Дионисий пишет образы для Успенского собора московского Кремля, и его иконостас признается «вельми чудесным». Дионисий становится любимым иконописцем князя Ивана III.
«Композиции его произведений отличались строгой торжественностью, краски были светлы, пропорции фигур изящно удлинены, головы, руки и ноги святых миниатюрны, а лики неизменно красивы, – пишет А. Корнилова. – Однако в них не следовало искать ни страстности Феофана Грека, ни глубины образов Андрея Рублева. Яркая праздничность и парадность его произведений, изысканность их колорита отвечали требованиям времени».
Иконы и росписи Дионисия выделялись необыкновенно светлым и радостным настроением. В этих работах – впервые в древнерусском искусстве – получили самостоятельное звучание чистые и нежные краски с преобладанием зеленоватого, золотистого и белого цветов. Еще при жизни мастер Дионисий стал олицетворением лучших традиций московской школы иконописи.
Русь при Иване III переживала период расцвета. Это время стало началом так называемого «Русского ренессанса». Контакты с Византией, утратившей и свою независимость, и свое богатство, в те годы сократились. Греческое искусство пришло в упадок. Уже не византийцы, а Андрей Рублев, Дионисий и другие великие русские мастера той поры были учителями московских художников. Греческие епископы и митрополиты, вместо того чтобы дарить русским правителям, как бывало раньше, драгоценные иконы, стали сами просить о присылке им образов русского письма.
«Именно России дано было явить то совершенство художественного языка иконы, которое с наибольшей силой открыло глубину содержания литургического образа, его духовность, – отмечает Л. Успенский. – Можно сказать, что если Византия дала миру по преимуществу богословие в слове, то богословие в образе дано было Россией».
Иконы – «богословие в образе»
Всем известна икона Святой Троицы Андрея Рублева. Сюжет ее построен на восемнадцатой главе Книги Бытия, где описывается, как Бог в виде трех мужей или ангелов явился праотцу Аврааму и его жене Сарре у мамврийского дуба. Многие христиане (среди них такие авторитеты, как святой Кирилл Александрийский, святой Амвросий Медиоланский, святой Максим Исповедник) были убеждены, что в этом месте Ветхого Завета говорится о прообразе Пресвятой и Единосущной Троицы. Однако до Рублева иконописцы изображали только бытовую сцену: три ангела в гостях у Авраама и Сарры сидят за накрытым столом в тени большого дуба. Никакой речи о прообразе Троицы здесь и быть не могло. А вот преподобный Андрей сумел воплотить на иконе главный догмат христианства! Священник Павел Флоренский писал, что «икона показывает в поражающем видении Самое Пресвятую Троицу». Так в чем же проявился здесь гений Рублева? Давайте внимательно посмотрим на этот образ.
Во-первых, Рублев, в отличие от предшественников, не изобразил Авраама и Сарру, угощающих дорогих гостей. Богатая сервировка стола сменилась одной-единственной чашей, на которую указывает средний ангел. Большой дуб превратился в маленькое древо. Икона осталась узнаваемой, но из нее исчезло все сиюминутное, уступив место вечному.
Бог Отец, Бог Сын, Бог Святой Дух. В Православном учении Троица именуется Единосущной, Нераздельной, Живоначальной и Святой. Как изобразить Троицу на иконе, не потеряв ни одно из этих понятий? Некоторые иконописцы писали у среднего ангела крестчатый нимб, как на иконах Спасителя. Но, обозначив Бога Сына, они теряли в другом: пропадала единосущность Троицы. Понимая, что нельзя изображать среднего ангела резко отличным от боковых, другие писали крестчатые нимбы у всех трех, однако это только усугубляло ошибку, ведь подобный нимб совершенно исключается при изображении Бога Отца и Святого Духа.
Рублев нашел прекрасный выход из положения. Единосущность на его иконе передана тем, что фигуры ангелов написаны совершенно однотипными, и все они наделены равным достоинством. Каждый из ангелов держит в руке жезл – в ознаменование божественной власти. Но вместе с тем ангелы не одинаковы: у них разные позы, разные одеяния. Так, одежды среднего ангела (красный хитон, синий гиматий, нашитая полоса – клав) явно отсылают нас к иконографии Спасителя. Двое из сидящих за столом главою и движением стана обращены к ангелу, написанному слева, в облике которого читается отеческая начальственность. Голова его не наклонена, взгляд обращен к другим ангелам. Светло-лиловый цвет одежд свидетельствует о царственном достоинстве. Все это – указания на первое лицо Святой Троицы. Наконец, ангел с правой стороны изображен в верхней одежде дымчато-зеленого цвета. Это ипостась Святого Духа, именуемого животворящим. Незаметными и легкими штрихами великий мастер показывает нам лица Святой Троицы, но при этом нисколько не нарушает догмат о их единосущности.
А как же Рублев передал нераздельность? Л. А. Успенский, автор прекрасных исследований об иконах, пишет: «Если наклон голов и фигур двух ангелов, направленных в сторону третьего, объединяет их между собой, то жесты рук их направлены к стоящей на белом столе, как на престоле, евхаристической чаше с головой жертвенного животного… она стягивает движенья рук».
1 2 3 4
Святые иконы России
Глава 1
Святые иконы России
Тот, кто видит в иконе только доску и краски, тот почти ничего не видит. Кто видит в иконе красоту, тот видит много, но еще не все.
Священник Александр Киселев
Почитание икон для России не феномен массового сознания, а одна из фундаментальных основ традиционной культуры, одна из составляющих русского архетипа. Мир русских икон очень разнообразен, и о святых образах можно говорить с разных позиций. Вот некоторые возможные подходы к теме:
1. Иконы – это произведения искусства.
2. Иконы – это «богословие в образе».
3. Иконы – это удивительные чудеса и знамения.
4. Иконы – это действующие христианские святыни.
Остановимся подробно на каждом пункте.
Иконы – произведения искусства
Современные иконоборцы в России называют иконы «размалеванными досками». Подобное «понимание» иконописи родилось не вчера.
Еще столетие назад в Европе было распространено негативное и пренебрежительное отношение к русскому церковному искусству, причем это было связано с откровенной безграмотностью ученых того времени. Не догадываясь о существовании различных иконописных школ, а в их числе строгановской и царской, славившихся живостью красок, исследователи серьезно сообщали, что все русские иконы «темные и зачаделые». Немецкий археолог Оскар Мотес однажды написал, что все приходские церкви в России называются «васильями». К этой счастливой мысли Мотес пришел, встречая повторяющееся в немецких учебниках изображение собора Василия Блаженного. В учебнике Куглера русское искусство было отделено от византийского и вообще христианского и отнесено… к мусульманскому, причем собор Василия Блаженного следовал сразу за изображениями турецких и персидских мечетей. Даже знаменитый историк Карл Шнаазе судил русское искусство более чем пристрастно: «Архитектурные здания отличаются пышностью, пестротою, произволом и влиянием чуждых форм и воззрений; образа – ужасают своей мрачностью: они боязливо придерживаются первобытного преданья… Уже первые русские, которые писали по византийским образцам, очевидно рабски им следовали. Они не чувствовали уже и того остатка жизни, который еще не иссяк в их образцах…»
Были у такого взгляда и объективные причины. Дело в том, что древнее изображение жило не больше ста лет, затем темнело, покрывалось сажей от свечей, и тогда его поновляли – по еле видному рисунку наносили новый, часто невыразительный. И все же именно многочисленные слои разновременной живописи помогли сохраниться старому стилю. В XX столетии, когда процесс реставрации достиг некоторого совершенства, из-под старой, вздувшейся, вскипевшей олифы неожиданно стали проступать яркие, чистые краски.
Русские иконы поразили мир на первой большой выставке древнерусского искусства, которая состоялась в 1913 году в Москве и на которой были выставлены отреставрированные памятники московской и новгородской школ XIV–XVI веков. «Красота этого вновь открытого направления искусства была поразительна: горели как самоцветы яркие краски, удивляла необычность цветовых и композиционных решений, наивное и вместе с тем мудрое мироощущение наших предков. Это было одним из замечательных открытий XX века. Русская церковная живопись предстала перед миром как уникальное явление, имеющее огромное художественное значение».[1]
Ныне русские иконы по праву занимают место среди шедевров мирового искусства, а русские иконописцы стоят в одном ряду с крупнейшими мастерами средневековья.
Великие иконописцы Руси
Во второй половине XIV века на Русь прибыл великий Феофан, «родом грек, книги изограф нарочитый и среди иконописцев отменный живописец». Греческий мастер не оставил после себя ни последователей, ни иконописной школы (Русь искала свой собственный духовный путь), однако именно он познакомил русских с высочайшими достижениями Византийской культуры.
На современников грек производил сильнейшее впечатление. Писатель Епифаний Премудрый, ученик Сергия Радонежского, был хорошо знаком с Феофаном. В письме архимандриту Кириллу Епифаний подробно рассказал, как работал знаменитый мастер: «Когда он все это изображал или писал, никто не видел, чтобы он когда-либо взирал на образцы, как делают некоторые наши иконописцы, которые в недоумении постоянно всматриваются, глядя туда и сюда, и не столько пишут красками, сколько смотрят на образцы. Он же, казалось, руками пишет роспись, а сам беспрестанно ходит, беседует с приходящими и умом обдумывает высокое и мудрое».
Палитра Феофана была скупа и сдержанна, в ней преобладал оранжево-коричневый цвет, соответствующий напряженному духовному состоянию. Манера письма отличалась экспрессивностью и темпераментом. Приглушенный общий тон росписи контрастировал с одухотворенными ликами святых, словно бы озаренными вспышками молний. Феофан создавал образы, исполненные клокочущих страстей и трагической обреченности. В его творениях выразился ужас художника перед будущим: Феофан Грек словно бы предчувствовал скорое падение Византии. Его героям земля, на которой безраздельно царит зло, представляется адом.
«Живопись Феофана – это философская концепция в красках, притом концепция достаточно суровая, далекая от обыденного оптимизма, – пишет В. В. Бычков. – Суть ее составляет идея глобальной греховности человека перед Богом, в результате которой он оказался почти безнадежно удаленным от него и может только со страхом и ужасом ожидать прихода своего бескомпромиссного и безжалостного судьи».
В 1405 году судьба свела византийца с гениальным русским иконописцем Андреем Рублевым – два мастера вместе расписывали Благовещенский собор московского Кремля. Удивительно, но великому Феофану пришлось смирить свой пыл. Под влиянием Рублева и еще одного мастера, Прохора из Городца, патетика в живописной манере грека сменилась строгим величием. Святые Феофана глядели без прежней византийской суровости – в них было больше человечности и доброты.
Преподобный Андрей Рублев, инок Андроникова монастыря, по преданию был человеком незаурядного ума, но спокойным и кротким, и его существование было занято только монастырской службой, молитвой, искусством, размышлениями. Беспокойная манера «неистового Феофана» совсем не находила отклика у преподобного Андрея. Его иконы от начала и до конца были чисто русскими – Рублев писал намного лиричнее, мягче и душевнее, чем знаменитый грек.
По словам В. Лазарева, Рублев брал краски для своих образов «не из сумрачной византийской палитры, а из окружающей его природы с ее белыми березками, зеленеющей рожью, золотистыми колосьями, яркими васильками».
Рублев выразил в своем творчестве народный оптимизм, запечатлел время, когда уже началось падение монгольского ига, когда народ жил предощущением радости освобождения. Как отмечает М. Алпатов, «люди угадывали в его работах ни с чем не сравнимое очарование, которое составляет удел только созданий гениев. Гордились Рублевым, ценили его шедевры, радовались тому, что владели ими, и через него приобщались к высокому художественному созерцанию. Своим искусством Рублев поднимал человека».
С поразительной смелостью русский мастер вводил в композицию новые элементы, однако при этом не упразднял каноны, а поднимал их на новую, более высокую ступень. «В иконах и росписях Андрея Рублева наметился отход от византийской традиции и зарождение традиции чисто русской, для которой характерен не ужас перед Страшным судом, а надежда на переход из земной жизни в светлую и вечную загробную жизнь и упование на милосердие сострадающего Иисуса Христа», – отмечает Э. Кузнецов.
Рублев был не просто гениальным иконописцем – он был святым, и его иконы отмечены невиданной глубиной богопознания. Образы «Господь Вседержитель» («Спас Звенигородский»), «Спас в силах», «Апостол Павел», «Троица» и другие разошлись в огромном количестве списков. На все последующие века они стали ориентиром и недосягаемой вершиной иконописного мастерства. В середине XVI века Стоглавый собор возвел его иконы во всеобщий образец, предписав писать образ «Троицы» так, «как писал Андрей Рублев». В Строгановском иконописном подлиннике (конец XVI века) о Рублеве было написано так: «Преподобный отец Андрей Радонежский, иконописец, прозванием Рублев многия святые иконы написал, все чудотворные». На миниатюрах того времени Рублев изображался с нимбом.
Третьим знаменитым иконописцем Руси считается Дионисий, уже в юности заслуживший репутацию «мастера преизящного». Дионисий был отроком, когда в Москве в 1430 году умер преподобный Андрей. Мастер, конечно же, хорошо знал иконы Рублева, но шел по своему собственному пути. В 1481 году Дионисий пишет образы для Успенского собора московского Кремля, и его иконостас признается «вельми чудесным». Дионисий становится любимым иконописцем князя Ивана III.
«Композиции его произведений отличались строгой торжественностью, краски были светлы, пропорции фигур изящно удлинены, головы, руки и ноги святых миниатюрны, а лики неизменно красивы, – пишет А. Корнилова. – Однако в них не следовало искать ни страстности Феофана Грека, ни глубины образов Андрея Рублева. Яркая праздничность и парадность его произведений, изысканность их колорита отвечали требованиям времени».
Иконы и росписи Дионисия выделялись необыкновенно светлым и радостным настроением. В этих работах – впервые в древнерусском искусстве – получили самостоятельное звучание чистые и нежные краски с преобладанием зеленоватого, золотистого и белого цветов. Еще при жизни мастер Дионисий стал олицетворением лучших традиций московской школы иконописи.
Русь при Иване III переживала период расцвета. Это время стало началом так называемого «Русского ренессанса». Контакты с Византией, утратившей и свою независимость, и свое богатство, в те годы сократились. Греческое искусство пришло в упадок. Уже не византийцы, а Андрей Рублев, Дионисий и другие великие русские мастера той поры были учителями московских художников. Греческие епископы и митрополиты, вместо того чтобы дарить русским правителям, как бывало раньше, драгоценные иконы, стали сами просить о присылке им образов русского письма.
«Именно России дано было явить то совершенство художественного языка иконы, которое с наибольшей силой открыло глубину содержания литургического образа, его духовность, – отмечает Л. Успенский. – Можно сказать, что если Византия дала миру по преимуществу богословие в слове, то богословие в образе дано было Россией».
Иконы – «богословие в образе»
Всем известна икона Святой Троицы Андрея Рублева. Сюжет ее построен на восемнадцатой главе Книги Бытия, где описывается, как Бог в виде трех мужей или ангелов явился праотцу Аврааму и его жене Сарре у мамврийского дуба. Многие христиане (среди них такие авторитеты, как святой Кирилл Александрийский, святой Амвросий Медиоланский, святой Максим Исповедник) были убеждены, что в этом месте Ветхого Завета говорится о прообразе Пресвятой и Единосущной Троицы. Однако до Рублева иконописцы изображали только бытовую сцену: три ангела в гостях у Авраама и Сарры сидят за накрытым столом в тени большого дуба. Никакой речи о прообразе Троицы здесь и быть не могло. А вот преподобный Андрей сумел воплотить на иконе главный догмат христианства! Священник Павел Флоренский писал, что «икона показывает в поражающем видении Самое Пресвятую Троицу». Так в чем же проявился здесь гений Рублева? Давайте внимательно посмотрим на этот образ.
Во-первых, Рублев, в отличие от предшественников, не изобразил Авраама и Сарру, угощающих дорогих гостей. Богатая сервировка стола сменилась одной-единственной чашей, на которую указывает средний ангел. Большой дуб превратился в маленькое древо. Икона осталась узнаваемой, но из нее исчезло все сиюминутное, уступив место вечному.
Бог Отец, Бог Сын, Бог Святой Дух. В Православном учении Троица именуется Единосущной, Нераздельной, Живоначальной и Святой. Как изобразить Троицу на иконе, не потеряв ни одно из этих понятий? Некоторые иконописцы писали у среднего ангела крестчатый нимб, как на иконах Спасителя. Но, обозначив Бога Сына, они теряли в другом: пропадала единосущность Троицы. Понимая, что нельзя изображать среднего ангела резко отличным от боковых, другие писали крестчатые нимбы у всех трех, однако это только усугубляло ошибку, ведь подобный нимб совершенно исключается при изображении Бога Отца и Святого Духа.
Рублев нашел прекрасный выход из положения. Единосущность на его иконе передана тем, что фигуры ангелов написаны совершенно однотипными, и все они наделены равным достоинством. Каждый из ангелов держит в руке жезл – в ознаменование божественной власти. Но вместе с тем ангелы не одинаковы: у них разные позы, разные одеяния. Так, одежды среднего ангела (красный хитон, синий гиматий, нашитая полоса – клав) явно отсылают нас к иконографии Спасителя. Двое из сидящих за столом главою и движением стана обращены к ангелу, написанному слева, в облике которого читается отеческая начальственность. Голова его не наклонена, взгляд обращен к другим ангелам. Светло-лиловый цвет одежд свидетельствует о царственном достоинстве. Все это – указания на первое лицо Святой Троицы. Наконец, ангел с правой стороны изображен в верхней одежде дымчато-зеленого цвета. Это ипостась Святого Духа, именуемого животворящим. Незаметными и легкими штрихами великий мастер показывает нам лица Святой Троицы, но при этом нисколько не нарушает догмат о их единосущности.
А как же Рублев передал нераздельность? Л. А. Успенский, автор прекрасных исследований об иконах, пишет: «Если наклон голов и фигур двух ангелов, направленных в сторону третьего, объединяет их между собой, то жесты рук их направлены к стоящей на белом столе, как на престоле, евхаристической чаше с головой жертвенного животного… она стягивает движенья рук».
1 2 3 4