Землями – свои устанешь обходить. Привилегиями – и те, что есть, почти никогда не используются. Должностью – маркизы ценят одну единственную на свете, которая и так при них по родовому праву. Дары вещественные – маркизы равнодушны к побрякушкам, а оружие у них и без того лучшее в мире… Деньги? Деньги всем нужны, это верно! Маркиз даже червонца не взял из государственной казны, однако испросил для себя право не платить налоги десять лет, дабы с помощью накопленных богатств и податных послаблений побыстрее восстановить численность мирного населения, возродить знамена полегших полков… И скорее, скорее, скорее! – домой! Его ждут!
Нет, это просто поразительно – почувствовать себя нечаянным благодетелем на ровном месте! Судари Дувоши и Мируи, которых я, в свое время, забавы ради, подбросил в лапы маркизовым полковникам и сотникам – дабы они оба, доверчивые и лопоухие честолюбцы, вдоволь похлебали солдатской каши, теперь уже сами скакнули в полковники!.. Ну, справедливости ради… – да, заслужили… Пота и крови на новом поприще с них сойдет не меньше, нежели бы они взялись с самого низа тянуть ратную лямку, просто кровь и пот будут несколько иными на вкус, но непременно с горечью и желчью… Были бы, если точнее… Все забываю, что я здесь ненадолго и весь мир тоже. Однако, сенешаль маркиза, рыцарь Рокари Бегга, успел выбиться в бароны: маркиз походатайствовал, а Его Величество немедленно утвердил и герб, и стяг и земли нового баронства.
Нечисти на Плоских Пригорьях поубавилось изрядно: дорожные стражи могут теперь по ночным дорогам без потерь передвигаться даже в составе десятков, а не сотен и полусотен, как в прежние времена, ибо черная безглазая чудь перемолола цуцырей, сахир, оборотней и прочих демонических тварей превеликое множество, прежде чем сама сгинула бесследно… От многотысячных стай в городищах охи-охи не осталось почти никого – охи-охи не привыкли спасаться бегством, не привыкли уступать в драках никому, кроме себе подобных, да и то лишь во время брачных игр и норных завоеваний… Вот и полегли считай поголовно. Кое где… кое-кто… Там шайка в дюжину хвостов забралась слишком далеко на восток и тем самым избежала печальной участи остальных, там случайные выводки поселились на отшибе, в глухих местах и выжили… Если дать им время – охи-охи восстановятся в прежнем блеске, за полсотни лет размножатся в прежнюю силу, поскольку их природная свирепость и беспредельная наглость отпугнут позывы людей и иных естественных врагов окончательно свести счеты с волшебными зверями охи-охи, пока они слабы и малочисленны… Лишь бы добычи вдоволь – охи-охи умеют плодиться не хуже тараканов. Они даже останки безглазых посланцев Морева (пусть уж оно так и называются для простоты) умудрялись жрать во время битвы и усваивать – я сие лично видел!
У меня, за годы, века и тысячелетия странствий, накопилось довольно много людских привычек: глазеть по сторонам – одна из них. Где привычка – там и следствия от оной: что можно высмотреть зимой в пустых просторах неприветливого юга? Кроме камней и снега – разве что облака и придорожные трактиры. Не густо, поэтому мне гораздо больше нравится путешествовать в холодное время года по благодатным северным краям. Тем более, что даже на довольно низком севере вплотную запахло весной! А еще чуть повыше – уже и трава, и папоротники, и почки на деревьях полопались, разбрызгивая пахучую зелень по ветвям… Рубежи прошедшего Морева обозначились куда как хорошо – слепой не спутает: вот идет дорога, вот травы вдоль нее – чик! Словно кто все краски вынул из природы: лишь серое вокруг, светло серое, темно-серое, просто серое… Земля и прах, и пустые ветви на стволах без коры… Морево вроде бы как растения напрямую не трогало, однако жизненную силу высасывало и оттуда, а много ли нужно ее взять, нарочно запасенной перед тьмой и стужею долгих зимних недель и месяцев, чтобы погубить дерево или кустарник? Это как с гхором или белкой: разори у них кладовую с зимними припасами – до весны не доживут. И все же границы, обозначающие путь Морева, подернулись по краям жиденькой зеленой ряской, подались под напором наступающей весны: уцелевшие растения пробиваются корнями туда, где свободно, выпускают подземные щупальца и ростки, захватывают съедобное, выползают наверх, за дневным светом… Жизнь – цепкая штука, она даже смерть, младшую сестрицу свою, заставляет себе помогать.
Трактирщица, предусмотрительная в своем благочестии бабка Даруна, разбудила меня вовремя, обещанной кашкой на молоке накормила превкусно и еще раз в ненужных подробностях подсказала, как мне найти заимку, где собирается неженатая молодежь из окрестных деревень… Быть может, она рассчитывала, что я одухотворенный ее проповедями о предстоящем конце света, нагряну к танцующим и начну склонять их сообща жертвовать и молиться? Напрасно. В складчину я вбросил от щедрот и напоказ полдюжины золотых – да на эти деньги можно напоить обе окрестные деревни поголовно и допьяна, включая уток и горулей, а девиц даже и подпаивать не нужно – уже веселы и отзывчивы к подмигиваниям восхитительного в своей щедрости и мужественности незнакомца, почти любую выбирай…
Когда не война – я сугубо мирный человек, даром что рубашка черная, не люблю ни драк, ни поножовщины, благо Брызга мой привык восстанавливать мир и порядок за считанные мгновения, пока еще брань и битье посуды не успели набрать громкую силу, но в ту вечеринку мне и Брызга не потребовался: пели, пили, плясали, обнимались – все было замечательно! Утречком, подарил вдовице Ланке золотой перстень с лалом, под кузнечный стук на заднем дворе позавтракал, попрощался с Даруной (старуха тоже осталась довольна щедрым постояльцем) – и в путь, куда глаза глядят!
Не думаю, чтобы кого-нибудь на всем белом свете по-настоящему взволновал вопрос: а куда глядят человеческие глаза одинокого всадника Зиэля, бородатого верзилы в черной рубашке? Да понятно куда: на северо-восток, по самому краешку Пригорий, куда-нибудь к Шихану поближе… или еще севернее…
И вот скачу я по дороге, песни ору во весь голос, распугивая всякую звериную и демоническую мелочь и вдруг… Да, честно признаюсь перед самим собой, мне почти всегда нравится видеть окружающий мир именно в пределах человеческих органов чувств, иной раз я даже обычное колдовское зрение с себя убираю, чтобы уж совсем опроститься в смертного… Но сегодня колдовское было при мне и я, сквозь тучи пыли, что клубятся мне навстречу по сухой весенней дороге, издалека узрел и узнал всадника… Рыцарь и дворянин древнего рода, личный гонец Его Императорского Величества, юный князь Докари Та-Микол собственной персоной! Я его знавал еще безо всей этой титульной позолоты, затюканным и неграмотным мальчишкой, когда он прислуживал в забытом богами трактире где-то неподалеку, на северном побережье…
Если и есть в подлунном мире человечек, к которому бы я относился с неменьшей приязнью, нежели к моему старинному приятелю Санги Бо, отшельнику Снегу, то это Лин, недолгий мой попутчик в одном из давних путешествий, и даже воспитанник, в какой-то мере… Знаю, он был бы не против встретиться со мною и поболтать о том, о сем… Быть может даже отблагодарить «за все то хорошее, что я для него сделал»… Ну, если считать за хорошее, что я сумел подстроить его отъезд и замену западного Морева на южное – тогда да. Ни мне, ни тем более богам не ведомо – что случилось бы с юным князем, узрей он взрослым разумом своим то сияние, что однажды сидело на безгрешной руке младенца… Думаю, для него лично ничем хорошим это бы не закончилось. Но меня бы сие расстроило, а может – и разгневало… На южном рубеже вероятность подобного события была ниже, чем на западном – и я, с помощью несложных (для меня несложных) магических подтасовок, спровадил его на юг, в удел маркизов Короны, благо были для того действительные повод и причина… Лин-Докари остался жив, чему я, пожалуй, рад… Он мчится мне навстречу, я уверен, что и объятия бы мне раскрыл, несмотря на сословную разницу в теперешнем нашем положении, и обращался бы не свысока, но с полным уважением, почитая во мне старшего и наставника… Нет, я не в настроении встречаться с ним. Быть может где-нибудь потом, в еще оставшемся недалеком будущем… Встретимся и засмеемся, глядя друг на друга, и обнимемся, выбивая ладонями пыль из дорожных камзолов… Он мне, конечно же, расскажет свой чудесный сон, в котором он повстречался со мною и я научил его летать… Но сон прошел – и наяву ничегошеньки у него не выходит, а так бы хотелось, так бы мечталось… Уж он и так пытался, и этак, и в древние свитки зарывался, и у матушки совета спрашивал… И я, быть может, недоверчиво подначивая Лина-Докари, уговорю его попробовать показать мне – как именно он пытался колдовать на полет… Он даст себя уговорить, попытается и у него внезапно все получится, и он взлетит, и будет кувыркаться хохоча, над пустынной дорогой… И он будет счастлив, а я доволен своею шуткой, доставившей ему счастье… Нет, только не сегодня. Пусть мы разминемся. Мой путь лежит на северо-восток, мимо славного города Шихана, вот я и буду его держаться, не отвлекаясь на встречи… Хочу созерцать пустынную дорогу, раннюю зелень подступающей весны, ненадежную полуденную синеву сырого неба, черные, слегка шерстистые уши моего верного коня Мора – вот они, тихо и чутко пошевеливаются прямо перед моими глазами…
– Ты чего, Мор? Заснул, что ли? Вперед, вперед!
– Вперед, вперед, Черника! Мы с тобой гонцы Его Величества, или черепахи? И-ий-эх!..
Юный рыцарь во весь опор мчится по имперской дороге, но очевидно, что быстрый мах его лошади отнюдь не обусловлен государственной необходимостью поспешать, нет, просто всаднику и лошади прискучило трусить по пустынной дороге: валуны, деревья, облака – очень уж медленно движутся навстречу, а окоем и вовсе застыл… Возвращаться, когда поручение полностью выполнено, можно и без спешки, но именно обратный путь хочется подрезать и ускорить… и еще ускорить, ведь дома его ждут…
Внезапно юный рыцарь натянул поводья, поставив Чернику на дыбы, и вперился в стоящий у дороги засохший бук столь грозным взглядом, что даже кора и листья в ужасе попадали бы с него, но широченное, в два обхвата, дерево было давно и безнадежно голо, от корней до обломанных сучьев…
– Мешок не трогать! Это жреческий, а не твой! Ни когтем, ни зубом, ни взглядом! Ты – понял, или ты – не понял???
Словно бы в ответ, откуда-то сверху зазвучало самое душераздирающее завывание на свете.
– Слезай, да поживее, более ни к чему не прикасаясь. Не то остатки твоего хвоста выдерну с корнем и скормлю Чернике! Да, Черника?
Вороная кобыла смущенно захихикала в ответ: ей бы лучше овса, торбочку-другую, но если хозяин посчитает нужным проучить, наконец, этого зубастого и когтистого нахала…
Истошный рев с дерева окончательно выцвел в жалобное хныканье:
– Ооо-хи-и-и… За что?.. Он бежал впереди и никого не трогал, бежал и подпрыгивал… бежал и подпрыгивал… И не обратил внимания, что впереди это мертвое дерево, откуда ни возьмись… Не выпусти он когти вперед себя – расшибся бы насмерть! А так уцепился – и повис, весь дрожа! Да-а-уу! Если он случайно и задел зубом за мешок, то потому лишь, что сам об него ударился головой… Никто его не любит… Все его подозревают и обижают, и возводят напраслину…
– Ай, горемычный сиротинушка! А языком ты решил дырку в мешке зализать, да? Гвоздик, я больше не шучу. Быстро вниз, не то отстанешь навеки.
Охи-охи как ни в чем не бывало спрыгнул с дерева, встряхнулся и присоединился к уносящемуся прочь маленькому отряду, состоящему из трех неразлучных друзей: человека Докари Та-Микол, вороной кобылы Черники и волшебного зверя охи-охи Гвоздика.
Возвращался рыцарь Докари издалека, от самых восточных окраин необъятной империи. Скорее всего, это было последнее поручение ему, как посланнику: государь обронил в беседе один на один, что желает обновить командование гвардейскими полками, и некоторые влиятельные рыцари хотели бы видеть князя Докари полковником «крылышек», гвардейского придворного полка. Он не против разумных советов, и после возвращения рыцаря Докари к этому вопросу вернется. Быть может, посоветуется с отцом Докари… У Докари голова кружилась сладко, всякий раз, стоило ему вспомнить тот разговор с государем… О, он не подведет! И отец, конечно же не будет против такого назначения – ибо честь велика, что ни говори! И Уфани будет счастлива! Хотя бы потому, что они гораздо больше времени смогут проводить вместе… пока не начнется очередной поход. Гвардия – на то и гвардия, чтобы всегда быть впереди, и на кончике меча нести свое право быть гвардией! Но… До этого дня следовало дожить, доскакать… Странное творилось там, на востоке: вроде бы и мирно вокруг, но неспокойно, неприветливо… Постоянные ливни с грязью, ураганы, что ни день – мелкие землетрясения – и так с самого конца осени… Еще дальше на восток – очевидцы утверждают, что там безлюдная пустыня, образовавшаяся после извержения Горы, но этого рыцарь Дигори не проверял, ибо оный подвиг не входил в его служебные обязанности и не был предусмотрен по времени. Личный гонец Его Величества Токугари Первого добрался до владений графа Лавеги Восточного, где и был принят им хлебосольно и с превеликой радостью! Первым делом граф прочел личное письмо императора, которое тот соизволил начертать собственноручно, и тотчас же после этого – письмо от старинного друга, закадычного друга, собутыльника и соратника, а ныне владетельного князя Дигори Та-Микол, отца императорского посланца. И только потом уже представил его своей жене и многочисленным дочерям. Самые старшие из юных графинь метали в рыцаря убийственные взгляды, он лишь вежливо улыбался в ответ.
Трое суток рыцарь Лавеги – предварительно испросив, как это и предусмотрено вестовым артикулом, разрешения у императорского посланца и получив его – писал собственноручное подробнейшее донесение императору:
1 2 3 4