Ее светлость утратила на миг дар речи, видя все происходящее, но потом догадалась:
– Сударь, сие… вы так устроили?
– Да. О, прошу прощения, сударыня, это вышло совершенно неожиданно, я просто хотел помочь его сиятельству…
– Извинения совершенно излишни, сударь, ничего плохого здесь нет, но… Вы так запросто, походя, справились с чужим колдовством… Видимо, ваши способности необычайно велики!
Юный рыцарь улыбнулся смущенно:
– Если и есть во мне способности, которые вы изволили похвалить, то моей заслуги в этом немного, или почти нет: природные задатки к магии у меня от матушки, светлейшей княгини Ореми, а знаниями я обязан своему несравненному учителю и наставнику, рыцарю Санги Бо.
– Как вы сказали – Санги Бо? Имя вашей прекрасной матушки у всей Империи на слуху, а вот имя вашего наставника мне ничего не говорит, к великому моему стыду…
– Что? Что, мой птерчик? – неожиданно и громогласно в покоях очутился его светлость маркиз Короны, и маркиза Тури немедленно заткнула пальчиками уши. Зато его сиятельство совершенно не испугался громоподобных рыков своего отца и быстро пополз к нему навстречу, мгновенно забыв и про шарики, и про каминную золу. – Ты не слышала про Санги Бо??? О, богини и боги, пылиться вам в дороге!.. Вот и совершай после этого бессмертные подвиги во славу Империи и прекрасных дам!.. Хвать молодца! – и к небу!
– Хогги, потише…
– А что – потише, когда тут на моих глазах затирают имена героев! Э-э, сынок, нос мне самому пригодится… и глаз тоже… Так вы что тут, не ели? Ах, меня ждали? Признателен. Нута, прими его сиятельство… и срочно переодень, а мы тут пока…
Взаимная симпатия рыцарей, таких разных по облику и манерам, обещала быстро перерасти в дружбу, тем более, что выяснилось: не только отец, но и наставник юного князя дружил с дедом маркиза Хоггроги, маркизом Лароги Веселым, и они все вместе избывали в тюрьме немилость покойного Государя… Выяснилось, к общему смеху, что князь Докари любит вино еще меньше маркиза Хоггроги, который свой кубок опорожнил едва ли на одну пятую часть, предпочитая вину цветочный взвар и простую воду…
– …А Тури в это время отлучилась переодеться к ужину.
– Хогги, ты меня пугаешь.
– Слушайте же с терпением, судари и сударыни! Он ползет, лопочет что-то такое детское, а я смотрю, что дальше будет… Но, на всякий случай, ножны все-таки надел…
– Хогги, о, Владычица Земная!..
– Да перестань ты меня перебивать, друг мой!.. И вот он подползает поближе… А ведь там много чего лежало: и камешек правежный, и масленка, и кисточки шелковые… Не-ет, он сразу хвать за рукоять! И в рев! Меч-то жжет непривычную руку, можете поверить мне на слово. И стрекочет, и студит, и…
– Хогги, ты хочешь, чтобы у меня был разрыв сердца!
– Моя светлость! Глянь на молодца – он ведь жив здоров, при чем тут сердце? Он в рев, руку отдернул… а потом – цап еще раз!
– О, мой бедный птерчик! Нута, дай его сюда! Вот почему у него была красная лапка, ему было больно! Жестокие дикари! Тори, иди скорее к маме, мама тебя пожалеет!..
– Что значит больно? Он мужчина и воин, и был рад, что уже способен взять меч в руки!
– Да, но своим криком ты можешь распугать весь мир, включая дорогого гостя, нас с Тори, и прислугу. И даже охи-охи, который, в отличие от тебя, ведет себя тихо и посуду не бьет.
– Я тоже не бью, просто кубок под руку попал…
В покои время от времени входили слуги, одетые по-охотничьи, шептали что-то на ухо его светлости, и он, на правах главы дома, отвлекался с извинениями, а потом опять входил в общую беседу.
– Как… В таком юном возрасте, князь? Не рановато ли?
– Можно подумать, Хогги, что ты, когда на мне женился, был намного старше… Так вот чьи предписания вы выполняете, сударь Докари? И вы ее искали столько лет?
– Да, сударыня. Как выяснилось – и она меня. Она была невольно введена мною в заблуждение и разыскивала меня в гладиаторских отрядах и цирках по всей Империи. А я ее по всему городу Шихану. Гм… почти по всему. Шихан – это столица одной из наших провинций.
– Боги! Как красиво люди живут!.. Видишь, Хогги, а ты говоришь, что чудес на свете не бывает!
– Чудеса как раз бывают, и одно из них я хотел бы предложить его сиятельству Докари, сразу же после завтрака, если, конечно, он не предпочтет теплую и мягкую постель травле матерого цуцыря!
Докари Та Микол широко раскрыл глаза, в ответ на слова хозяина замка, и даже охи-охи Гвоздик заерзал, завозился под столом, пополз наружу.
– Простите, маркиз, мое тугодумство… но мне послышалось… Охота?
– Да, сударь. Там, в пещерах, буквально в нескольких долгих шагах от замка, выслежен и обложен матерый цуцырище. Хоть он и горный демон, а деваться ему некуда. Так что…
– О-о, сударь! Я и Гвоздик… неудобно, право, злоупотреблять… мы в столице отнюдь не избалованы хорошей… Ну конечно, я был бы счастлив! От такого удовольствия простой смертный отказаться просто не в силах! Цуцыря в охотничьих угодьях маркизов Короны! Да я буду хвастаться этим годами! А как – на рогатину, горулями, либо в мечи? Ох, сударыня, однажды, на большой дороге, мне посчастливилось изучать на половинках одного невероятно огромного цуцыря удар мечом вашего несравненного супруга! Мне он потом снился, этот удар, я так ему завидовал!
– Да что вы говорите? Наверное, это было целое произведение искусства?
– О, да, сударыня! Но конечно же мне, увы, никогда не повторить…
Маркиз Хоггроги самым решительным образом прервал восторги молодого князя:
– Как угодно! Хоть на рогатину, хоть как. Наверное, вы хотите взять вашего Гвоздика?
– Если только это не против местных правил и не составит вам неудобств.
– Ни малейших, сударь! Берите, конечно, он мне симпатичен. Однако, от горулей тогда придется отказаться, иначе в пылу охоты они с цуцырем порвут их всех, прежде чем доберутся друг до друга… если я правильно понимаю повадки этого милого создания… Решено: с вашим Гвоздиком, с рогатинами – но! С мечами за спиною: вы мой гость, вы почти молодожен, вы посланник Его Величества, цуцырь здоров и зол… Я должен заботиться о вашей безопасности. Но зато, если повезет, добудем попутно пару нафов. Расплодились, твари.
– Боги! Как я мечтал отдохнуть на охоте. И вдруг! Это как в сказке!
Маркиза Тури поочередно смотрела то на одного рыцаря, то на другого, даже и не пытаясь скрыть сожалеющей улыбки.
– Что с тобой дорогая? Что ты на нас так смотришь, как будто мы стянувшие столовое золото домовые?
– Нет, ничего. Просто я подумала… Когда великие боги, на заре времен, создавали мужчину, они совершенно не позаботились о том, чтобы напитать разнообразием его чаяния и помыслы, уделив основное внимание крепости рук, ног и спины. Или, уж совсем кратко: все мужчины одинаковы… А я так надеялась, что мне дадут угостить нашего юного князя мирной и красивой птериной охотой…
– Но я к вашим услугам, сударыня, вам стоит только пожелать…
– Ну уж… Кто я такая, чтобы встревать между двумя сударями, исполненными благородного охотничьего пыла, и их цуцырем… Пойду, прикажу собрать вам походный обед, если, конечно, вы не вздумаете зажарить добычу на углях…
– Ого, мой друг! Вот ты чего нам возжелала, чтобы мы цуцыря ели? Демоны несъедобны!
– Да знаю уж. Мой дорогой, ты не против вареньица на сладкое? Есть еще старые запасы, и до нового урожая близко, но только, чур, вишневое – птерчику… Ох! – Маркиза внезапно перешла на испуганный шёпот:
– Боги… Хогги, Докари…
Мужчины оглянулись туда, куда показывал дрожащий пальчик маркизы..
Это было удивительное зрелище: его сиятельство, маленький маркиз Веттори, постепенно освоился с пространством вокруг грозного охи-охи и подполз к нему вплотную. Гвоздик лежал на боку, весь якобы недовольный: клыки в палец выпущены наружу, когти выпрыгивают из подушечек лап и прячутся, чтобы тотчас снова выпрыгнуть, в опасной близости от ребенка… Мамки и няньки – белы от ужаса и боятся даже пискнуть, к тому же они в почтительном отдалении от господского стола… Однако, юный князь Та Микол поспешил успокоить родителей:
– Не волнуйтесь, ради всех богов… Гвоздик необычайно тонко чувствует мое настроение, состояние… А я чувствую его. Он очень хорошо знает, что я испытываю по отношению к вам, к его сиятельству… Слово дворянина: он не причинит ему вреда.
Родители успокоились. И все-таки это смотрелось странно: маленький маркиз сидел перед охи-охи, широко расставив пухлые голые ножки и для верности укрепившись в пол правою рукой, а левою терпеливо, раз за разом, пытался схватиться за хвост этого чудовища. Хвост же его, как это и положено у охи-охи, заканчивался маленькой «сторожевою» головой, точным подобием большой. Маленькая голова скалилась, пищала, думая, что рычит, вроде как нападала на ребенка, раскачиваясь перед самым носом, но в самый последний миг хвост отдергивался и пальчики его сиятельства захватывали пустоту.
– Удивительно! Они понимают друг друга, они играют! И все-таки, дорогие судари, его сиятельству пора баиньки. Вам на охоту, а ему в кроватку.
– Да! Что-то мы засиделись тут! Докари, вы готовы?
– Да, сударь.
– Просто Хоггроги. Тогда к конюшням, там переоденемся – и вперед!
– Вперед! Ишь, Черника, не притворяйся, хитрюга, ты даже не вспотела! Керси, вы не устали?
– С чего бы, сударь Докари? Такие переходы – для меня с детства забава!
– И отлично. Дальше по тракту очень хороший постоялый двор. Там мы и поужинаем, и переночуем.
Для двух юных всадников, одна и та же дорога – из удела в столицу – воспринималась совершенно по-разному: для князя Докари это было возвращение домой по привычному пути и предвкушение собственной свадьбы, а для дворянина Керси, оруженосца его светлости маркиза Короны, это было волнующее приключение, первая самостоятельная поездка в столицу, не в составе многочисленной свиты при его светлости, а вдвоем, на равных со знатным спутником, рыцарем и князем.
Дело в том, что пажи его светлости, Керси и Лери, достигли шестнадцати лет, то есть, год прошел от их совершеннолетия, и они вышли из пажеского возраста. Однако оба они очень хорошо проявили себя в зимней войне и в весенних походах, поэтому оба были удостоены звания оруженосцев. Но при этом Керси умудрился захватить вражеское знамя, первым обнаружить крупную засаду, без единой царапины выпутываться из любой мечевой кутерьмы… И однажды, на поле боя, его светлость проревел во весь голос: достоин в рыцари!
Это было признание! Это было желаннее для Керси, чем любой дар небес!!!
Но его светлость, зная тщеславный нрав своего пажа, а ныне оруженосца, решил, что посвящение в рыцари на скорую руку, прямо на поле боя, хотя и не менее почетно, нежели в императорском дворце, но куда менее зрелищно. Его светлость списался с главным герольдом Двора, тот немедленно записал юного воина в очередь – и вот, пора пришла! Да еще невероятно удачно, что они коротают путь вместе.
Лошади шли ходко, дорога не размокала даже от частых летних дождей, а сами дни были достаточно длинны, чтобы переходы получались большими. Князь Докари уверил, что знает более короткий путь в столицу, нежели тот, по которому приходилось идти огромной свите его светлости маркиза Короны.
Впереди обоих всадников (оба путешествовали налегке, без слуг, без заводных лошадей) легко, почти лениво, трусил охи-охи Гвоздик, тем не менее, он не только не отстал ни разу, но ревниво следил за тем, чтобы лошади его не опережали. Зато сам он то и дело нырял в густые травы вдоль дороги, вламывался в кустарники, разгоняя в стороны каждый раз целые выводки мелких животных и птеров.
Такое складывалось впечатление, по крайней мере у Керси, что зверь никогда не устает и не выдыхается.
– …Если прикажу – да, добудет, но чаще я напротив, запрещаю, иначе он передавит всю живность в округе.
– Изумительно. А… сударь Докари… нескромный вопрос…
– Просто Докари.
– О, нет, вот когда Государь повенчает меня в рыцари… о, я сейчас умру от одной этой мысли!.. Вот тогда я позволю себе эту фамильярность, но не раньше.
– Хорошо. Но вы хотели задать вопрос? Нескромный.
– Да. Он ведь – взрослая особь. Как он обходится… Или вы держите пару?
– Нет. Гвоздик у меня один такой. – Князь расхохотался своим воспоминаниям. – Было тут дело с полгода назад. Охи-охи всюду могут прижиться, но любят север, им почему-то лето круглый год подавай. Как раз государь дал мне одно из первых поручений, и именно на севере. Ехал я налегке – вот как сейчас: Я, Черника и Гвоздик. И вдруг, в одно ужасное утро, мой Гвоздик пропал! Черника знает, но молчит. Я – следы читать! Вижу – плохо дело: много-много пушистых и когтистых лапок наследило в округе, а среди них – Гвоздиковы лапищи, я же все его четыре отпечатка наизусть помню… Проходит день, и второй… Благо, я до конца выполнил порученное и возвращался, мог себе позволить подождать… И все равно – сердце мое уже настолько кровоточило, что я готов был идти на те пустоши, в предгорья, где у охи-охи целое норное стойбище было вырыто… Да, да не смейтесь, идти и умолять: «О, где же мой бедный Гвоздик, сударыни охи-охи, не видели ль вы рослого и красивого мальчика охи-охи, с ленточкой на шее, судари и сударыни охи-охи!»
Керси закрутил головой, не выдержал и покатился со смеху.
– И что, и действительно отправились спрашивать?
– Хвала богам, до этого не дошло, иначе бы я не дожил до нашей с вами беседы. Местные красавицы подержали его в сладком плену, однако же отпустили. И он вернулся.
– И что он сказал?
– Да ничего, похныкал для виду, махнул пару раз хвостом и предложил забыть. Но мне вперед наука: надо будет, не дожидаясь самовольных отлучек и дезертирства, хотя бы раз в год предоставлять ему законный воинский отпуск… Суток на трое…
– По-моему, разумно.
– И я одного с вами мнения. О… Что это, Керси? Нет, наш трактир дальше, но давайте узнаем, что тут стряслось?
1 2 3 4