https://wodolei.ru/catalog/installation/dlya_unitaza/
Женщина рухнула, как подкошенная. Девочка во чреве была мертва, и матери оставалось мучиться недолго. Надежды Ахипа сбылись: его нож нанес смертельный удар. Даже сразу два. Воистину герой.
Ахип помахал над головой ножом. На этот раз в крови. Он обдумывал дальнейшие действия. Может, изнасиловать кого? Но он тут же представил себе нижнее белье этих крестьянок, ветхое, заношенное: старые панталоны, разношенные бюстгальтеры, невзрачные сорочки, все в дырках и заплатах, не по размеру, застиранное, потерявшее первозданную белизну (это вам не американское кино!), непонятной серо-бурой расцветки, подвязанное в талии и под коленками веревочкой, так как резинки давно полопались. Встреча с таким нижним бельем, тем более на еврейках, ему не улыбалась. Кто же берет еврейку на картофельном поле, на германо-польской границе да еще при свидетелях! Прилетели семь ворон, расселись в ряд на борозде, захлопали в нетерпении крыльями. Что это с ними?
Ахипу пришла в голову другая идея. Он решил собрать обручальные кольца и нанизать их на рукоять своего тридцатисантиметрового охотничьего ножа. Он знаками дал понять, чего хочет. Половина женщин, как ни странно, испытала облегчение. Садист-мародер предпочел ювелирку. Под угрозой худшего женщины подчинились. Темнело. На западе большая туча окрасилась по краям оранжевым цветом. Женщины нанизывали кольца на сверкающее острие ножа. Всего тридцать три кольца. Число земных лет Христа и Александра Македонского. Больше колец не уместилось из-за расширяющегося книзу лезвия. Беременная баба умирала с криками и стонами. Терпению Ахипа пришел конец. В сапоги набилась липкая грязь. Держа нож кверху лезвием, он развернулся, сделал несколько шагов, и в это время ему между лопаток залепили ком грязи. Он обернулся и тут же получил второй ком в лицо. Комья посыпались градом. Он упал. Его пинали ногами в лицо, в пах, набили ему грязью рот. Через несколько минут он перестал дышать, спереди на брюках расползлось кровавое пятно.
Из местечка Гончарово ехал грузовик с поросятами. Издали завидев единственную горящую фару, женщины обратились в бегство, прихватив с собой раненую и мертвую. Беременная баба умерла еще до того, как женщины добежали до края картофельного поля. Ахип остался лежать на земле с торчащим кверху ножом, унизанным золотыми кольцами. С расстояния в двадцать метров это выглядело, как безвкусный надгробный памятник. Покойник с черным от грязи лицом был похож на негра.
Водитель грузовика, Бела Ветрекер, немного отчистив лицо, узнал убитого, к которому он никогда не питал добрых чувств. Бела забрал кольца и уехал.
Бела Ветрекер загнал тридцать два кольца поставщику свинины, здоровенному детине, а тот перепродал их в Лодзи ювелиру, который эти кольца в тот же вечер переплавил. Слиток пролежал в местном банке полтора месяца, потом попал в Баден-Баден и в зеленом бязевом мешочке с горловиной, затянутой красным шнурком (для удобства лейтенанта Харпша), был помещен в подвал № 3.
Что касается тридцать третьего золотого колечка, то его Бела подарил Порции Черткофф, посудомойке в станционном буфете города Лодзь, чьи розовые соски он надеялся однажды пососать, розовые ягодицы – пошлепать, а розовое влагалище – хорошо выдраить. Он видел ее всего один раз в бане. Заглянув в щель перегородки, отделявшей мужскую половину от женской, он увидел, как она выходит из облака пара. Ее тело лоснилось и сияло. Вся она была бело-розовая, как любовно вымытый поросенок. Беле даже показалось, что у нее сзади завивается маленький хвостик. Еще один соблазн. Дело в том, что Бела частенько оттягивался со своими свинками, и в эту минуту Порция показалась ему такой свиноматкой. Одно слово, извращенец. Между тем кольцо, которое он ей подарил, когда-то принадлежало ее же матери, отнюдь не еврейке.
Белу, давно погрязшего в свинстве, арестовали по обвинению в убийстве. Его адвокат выбрал хитроумную линию защиты. Бела должен был сознаться в убийстве беременной женщины и ранении пожилой крестьянки. Что-что? Да, с точки зрения тамошнего судьи лучше было украсть у женщин, чем у мужчины. К тому же для польского судьи не слишком правдоподобной выглядела версия о польском мужике, которого забили ногами польские крестьянки. Не говоря уже о том, что промышлять на немецком картофельном поле было делом противозаконным и за это могли притянуть к ответу их мужей, польских фермеров. Далее, для укрепления своей позиции, Бела должен был сказать, что он принял полек за евреек. Крестьянка же, которой он всадил нож в зад, была глубокая старуха, и жить ей оставалось два понедельника. Кроме того, к чему плодить евреев в современном мире! Можно сказать, Бела Ветрекер внес свою лепту в решение «еврейского вопроса». Признаваясь в содеянном, он плакал. Он плакал от сознания, что ему не досталось бело-розовое поросячье тело Порции. Его понурый вид сработал. Через три дня Белу выпустили на свободу.
Золотые каблучки
Во время своего визита в Венецию в 1925 году девятнадцатилетняя Корина Ассель за-шла в музей Коррер. Она задержалась перед коллекцией обуви XVII века. В начале той эпохи венецианские куртизанки носили туфли на платформе. В витрине были выставлены образцы из кожи, дерева и слоновой кости с инкрустацией из эмали, лепестками из серебряных и золотых шляпок невидимых гвоздиков, а также покрытые красным лаком, как будто сапожник побывал в Японии, что в 1605 году было маловероятно. Особенно экзотические позолоченные туфли, инкрустированные слоновой костью, казались пришельцами с Востока на венецианском острове Гвидекка.
Корина Ассель, изучавшая английскую литературу, направлялась в Лондон через европейские страны. По дороге она заехала к родне на Гвидекку. Этот остров добрую тысячу лет принимал гостей из заморских стран. Не стоит думать, будто его название происходит от испорченного перевода на итальянский слова «евреи», скорее, в основе – giudicati, что значит «осужденный», намек на высылку недовольных властью аристократов. Родственники Корины по материнской линии не проявили никакого радушия. Куда доброжелательнее ее встретил белоснежный жеребец с совершенно черной головой и такими же гениталиями. Большой травяной загон граничил с причалом, откуда открывался вид на «желтый дом» на острове Сан-Клементе. Семья кормила жеребца сеном, которое привозили баржей из Торчелло и складывали на набережной Фондамента делла Кроче. Корина сама собирала для лошади листья одуванчиков на развалинах старой мельницы. Она ходила туда ночью с большим полотняным мешком и всегда опасалась встречи с призраком самодура-мельника, которого выведенный из себя работник убил в 1910 году.
Корина родилась в Тель-Авиве. Ее дед тоже был мельником и в известном смысле соперником самодура. А еще он был некоторым образом связан с его сестрой, громкоголосой коротышкой, предпочитавшей любовников высокого роста. Корину Ассель, хотя она тоже была низкорослой, последнее обстоятельство не особенно удручало. Может, потому что в свои девятнадцать она не могла похвастаться большим числом любовников, а значит, еще не имела сознательных предпочтений.
Корина стояла в задумчивости перед множеством туфель на высоком каблуке в витрине музея. Она думала об их владелицах-куртизанках. Она села на деревянный табурет и продолжала разглядывать коллекцию. Безмятежную тишину в зале создавали отдаленные голоса и эхо шагов этажом ниже, в «наполеоновском зале». Корина Ассель представила, как она прошлась бы в этих туфлях на каблуках в 1605-м. Это был год порохового заговора и создания Шекспиром «Венецианского купца». Гай Фокс был венецианским католиком, а Шейлок – венециан-ским евреем. Интересно, в шекспировской пьесе куртизанки ходили на каблуках? В Венеции время от времени случались наводнения. Корине доводилось видеть фотографии затопленной площади Святого Марка с переброшенными деревянными мостками, вымокшими голубями и плескающейся ребятней. Может, туфли на платформе помогали не замочить ноги? Высокие каблуки – вещь опасная. Пойти на исповедь в наводнение на пятнадцатисантиметровой платформе грозило женщине большими неприятностями, хотя для тех, кто наблюдал за ней со стороны, это было, вероятно, зрелище увлекательное. Тело наклонялось вперед, грудь выпячивалась, а зад колыхался при каждом шаге. Корина проверила, как обстоит дело с ее собственным задом. Все-таки первичным, видимо, было желание сохранить ноги сухими, а уже во вторую очередь – продемонстрировать ножки и все такое. Уточним: речь шла не только о высоких каблуках, а в целом о высокой платформе. Достаточно было одного взгляда на витрину с обувью. Эти туфли-платформы напоминали мини-ходули. Может, венецианские куртизанки становились на ходули, чтобы казаться выше? Что, если они были такие же низкорослые, как сестра самодура мельника, полюбовница ее деда? Интересно, были ли венецианские куртизанки сицилийками или неаполитанками, которые, в свою очередь, вполне вероятно, отличались малым ростом? Нет, вряд ли. Корина продолжала внимательно изучать ботиночки и туфельки в витрине. Платформы, подумала она, могли быть полыми. Это облегчало вес обуви. А в пустоты можно было прятать разные вещи. Деньги, ценности, яды, письма. Где там у Шекспира фигурирует яд? В «Венецианском купце» или в «Ромео и Джульетте»? А, кстати, где происходит действие последней пьесы? В Вероне или в Милане?
А еще в них можно было прятать ключ от дома. Вот она разгадка! Туфли-платформы были вызваны к жизни не наводнениями и не желанием казаться выше. Они служили тайниками!
В 1943 году Корине исполнилось тридцать семь лет. К тому времени в ее объятиях перебывало достаточно любовников, чтобы она могла делать сознательный выбор. И она его сделала в пользу мужчин с длинным носом, длинным членом и длинными волосами. Каждый из ее последних любовников был отмечен тем или иным достоинством. Но вот наконец ей встретился тот, кто мог похвастаться всеми тремя сразу. Он был курьером сил итальянского Сопротивления. Доставлял важные послания из Турина в Геную и обратно. Сам он был венецианцем. Свои длинные волосы он аккуратно перетягивал красной тесьмой. У него были длинный острый нос и желтые орлиные зрачки. Корина, до сих пор не сделавшая в своей жизни ничего выдающегося, теперь, после встречи с венецианским авантюристом, спешила наверстать упущенное. Она была готова выполнить любой его приказ. Если бы он сказал, чтобы она перерезала себе вены, она бы, не задумываясь, пошла на это. Она охотно сделалась шпионкой и курьером. Тут она очень кстати вспомнила про витрину в музее Коррер. По ее заказу сапожник изготовил туфли-платформы из красной кожи с накладками под слоновую кость. Естественно, полые – для секретных писем. Она оделась как уличная проститутка. Идея принадлежала ее любовнику. Эта профессия позволяла ей путешествовать в открытую под вымышленным именем. Ее венецианский любовник играл роль сутенера. В Геную она отвозила письма, а в Турин возвращалась с золотом. В пустотелые туфли-платформы много не спрячешь, но кое-что ценное помещалось: кольца, браслеты, распятия. Позже она наловчилась перевозить таким образом и другие ценные в военное время вещи. Радиодетали. Долларовые купюры. Поддельные почтовые марки. Опиум. Контрацептивы. Нейлоновые чулки. Даже патроны.
Ее любовник уехал в Болонью, чтобы нападать на эшелоны с немецкими войсками. Они писали друг другу. Его письма согревали ей сердце, и она носила их с собой в туфлях-платформах вместе с золотыми вещицами.
Однажды туманным зимним утром, отправившись по делам скорее личного свойства, Корина пересекала в лодке озеро Фестина, когда вдруг раздались пулеметные очереди. Продырявленная лодка начала тонуть, чего нельзя сказать о красных туфлях-платформах, заполненных воздухом. Корину выловили из воды и употребили как проститутку. Золотые украшения и письма конфисковали. На допросах Корина не проронила ни словечка. Чтобы она не сбежала, ей отрезали ступни. Информация, содержавшаяся в письмах, позволила схватить и расстрелять ее любовника. Но до этого он успел отправить тело возлюбленной на Гвидекку, где ее отпели, а затем перевезли в родной Тель-Авив для погребения. Чтобы оплатить все это, он продал часть золота, которое Корина с успехом пронесла в своих туфлях-платформах. Остальное золото было переплавлено в генуэзском отделении Банка Милана. Вскоре эти слитки, сделавшись собственностью гестапо, были доставлены поездом в Мюнхен, а затем в Баден-Баден. Там они попали в руки Густава Харпша и на черном «Мерседесе» отправились обратно в Италию, причем успели доехать только до Больцано.
Строительство музея при дворце «Венериа Реале» под Турином было закончено в 2004 году. Главный дизайнер устроил все таким образом, что каждому году из жизни дворца, начиная с 1500-го и заканчивая созданием музея, отводился отдельный зал. В зале, посвященном 1943 году, можно было найти самые разные местные достопримечательности: рукопись Примо Леви «Если это человек», предсмертную записку Артуро Фуа и в отдельной витрине красные туфли-платформы Корины Ассель.
Трамвайная история
Австриец Каспар Асперто Фрикер, настоящий англофил, кажется, всерьез полагал, что слова «еврей» и «ювелирка» имеют общий корень2. Эта лингвистическая теория вполне согласовывалась с его нацистскими взглядами, так как обосновывала и без того очевидный факт, что иудаизм идет рука об руку с богатством. По-тряси еврея, и из него посыплются драгоценности.
При безоговорочной поддержке английского языка и великой нации Каспар начал трясти евреев прямо на улицах. Он процветал. Он греб лопатой золотые вещицы: наперстки трясущихся белошвеек, цепочки испуганных детей, сережки подслеповатой вдовы с катарактой, брошь молодой женщины, которая потом несколько ночей подряд оплакивала эту утрату, монеты эпохи царствования
Леопольда V из коллекции старика нумизмата. Воистину сокровище. Фрикер злорадно потирал руки. Он принес все это ювелиру, который увидел в нем потенциально выгодного поставщика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Ахип помахал над головой ножом. На этот раз в крови. Он обдумывал дальнейшие действия. Может, изнасиловать кого? Но он тут же представил себе нижнее белье этих крестьянок, ветхое, заношенное: старые панталоны, разношенные бюстгальтеры, невзрачные сорочки, все в дырках и заплатах, не по размеру, застиранное, потерявшее первозданную белизну (это вам не американское кино!), непонятной серо-бурой расцветки, подвязанное в талии и под коленками веревочкой, так как резинки давно полопались. Встреча с таким нижним бельем, тем более на еврейках, ему не улыбалась. Кто же берет еврейку на картофельном поле, на германо-польской границе да еще при свидетелях! Прилетели семь ворон, расселись в ряд на борозде, захлопали в нетерпении крыльями. Что это с ними?
Ахипу пришла в голову другая идея. Он решил собрать обручальные кольца и нанизать их на рукоять своего тридцатисантиметрового охотничьего ножа. Он знаками дал понять, чего хочет. Половина женщин, как ни странно, испытала облегчение. Садист-мародер предпочел ювелирку. Под угрозой худшего женщины подчинились. Темнело. На западе большая туча окрасилась по краям оранжевым цветом. Женщины нанизывали кольца на сверкающее острие ножа. Всего тридцать три кольца. Число земных лет Христа и Александра Македонского. Больше колец не уместилось из-за расширяющегося книзу лезвия. Беременная баба умирала с криками и стонами. Терпению Ахипа пришел конец. В сапоги набилась липкая грязь. Держа нож кверху лезвием, он развернулся, сделал несколько шагов, и в это время ему между лопаток залепили ком грязи. Он обернулся и тут же получил второй ком в лицо. Комья посыпались градом. Он упал. Его пинали ногами в лицо, в пах, набили ему грязью рот. Через несколько минут он перестал дышать, спереди на брюках расползлось кровавое пятно.
Из местечка Гончарово ехал грузовик с поросятами. Издали завидев единственную горящую фару, женщины обратились в бегство, прихватив с собой раненую и мертвую. Беременная баба умерла еще до того, как женщины добежали до края картофельного поля. Ахип остался лежать на земле с торчащим кверху ножом, унизанным золотыми кольцами. С расстояния в двадцать метров это выглядело, как безвкусный надгробный памятник. Покойник с черным от грязи лицом был похож на негра.
Водитель грузовика, Бела Ветрекер, немного отчистив лицо, узнал убитого, к которому он никогда не питал добрых чувств. Бела забрал кольца и уехал.
Бела Ветрекер загнал тридцать два кольца поставщику свинины, здоровенному детине, а тот перепродал их в Лодзи ювелиру, который эти кольца в тот же вечер переплавил. Слиток пролежал в местном банке полтора месяца, потом попал в Баден-Баден и в зеленом бязевом мешочке с горловиной, затянутой красным шнурком (для удобства лейтенанта Харпша), был помещен в подвал № 3.
Что касается тридцать третьего золотого колечка, то его Бела подарил Порции Черткофф, посудомойке в станционном буфете города Лодзь, чьи розовые соски он надеялся однажды пососать, розовые ягодицы – пошлепать, а розовое влагалище – хорошо выдраить. Он видел ее всего один раз в бане. Заглянув в щель перегородки, отделявшей мужскую половину от женской, он увидел, как она выходит из облака пара. Ее тело лоснилось и сияло. Вся она была бело-розовая, как любовно вымытый поросенок. Беле даже показалось, что у нее сзади завивается маленький хвостик. Еще один соблазн. Дело в том, что Бела частенько оттягивался со своими свинками, и в эту минуту Порция показалась ему такой свиноматкой. Одно слово, извращенец. Между тем кольцо, которое он ей подарил, когда-то принадлежало ее же матери, отнюдь не еврейке.
Белу, давно погрязшего в свинстве, арестовали по обвинению в убийстве. Его адвокат выбрал хитроумную линию защиты. Бела должен был сознаться в убийстве беременной женщины и ранении пожилой крестьянки. Что-что? Да, с точки зрения тамошнего судьи лучше было украсть у женщин, чем у мужчины. К тому же для польского судьи не слишком правдоподобной выглядела версия о польском мужике, которого забили ногами польские крестьянки. Не говоря уже о том, что промышлять на немецком картофельном поле было делом противозаконным и за это могли притянуть к ответу их мужей, польских фермеров. Далее, для укрепления своей позиции, Бела должен был сказать, что он принял полек за евреек. Крестьянка же, которой он всадил нож в зад, была глубокая старуха, и жить ей оставалось два понедельника. Кроме того, к чему плодить евреев в современном мире! Можно сказать, Бела Ветрекер внес свою лепту в решение «еврейского вопроса». Признаваясь в содеянном, он плакал. Он плакал от сознания, что ему не досталось бело-розовое поросячье тело Порции. Его понурый вид сработал. Через три дня Белу выпустили на свободу.
Золотые каблучки
Во время своего визита в Венецию в 1925 году девятнадцатилетняя Корина Ассель за-шла в музей Коррер. Она задержалась перед коллекцией обуви XVII века. В начале той эпохи венецианские куртизанки носили туфли на платформе. В витрине были выставлены образцы из кожи, дерева и слоновой кости с инкрустацией из эмали, лепестками из серебряных и золотых шляпок невидимых гвоздиков, а также покрытые красным лаком, как будто сапожник побывал в Японии, что в 1605 году было маловероятно. Особенно экзотические позолоченные туфли, инкрустированные слоновой костью, казались пришельцами с Востока на венецианском острове Гвидекка.
Корина Ассель, изучавшая английскую литературу, направлялась в Лондон через европейские страны. По дороге она заехала к родне на Гвидекку. Этот остров добрую тысячу лет принимал гостей из заморских стран. Не стоит думать, будто его название происходит от испорченного перевода на итальянский слова «евреи», скорее, в основе – giudicati, что значит «осужденный», намек на высылку недовольных властью аристократов. Родственники Корины по материнской линии не проявили никакого радушия. Куда доброжелательнее ее встретил белоснежный жеребец с совершенно черной головой и такими же гениталиями. Большой травяной загон граничил с причалом, откуда открывался вид на «желтый дом» на острове Сан-Клементе. Семья кормила жеребца сеном, которое привозили баржей из Торчелло и складывали на набережной Фондамента делла Кроче. Корина сама собирала для лошади листья одуванчиков на развалинах старой мельницы. Она ходила туда ночью с большим полотняным мешком и всегда опасалась встречи с призраком самодура-мельника, которого выведенный из себя работник убил в 1910 году.
Корина родилась в Тель-Авиве. Ее дед тоже был мельником и в известном смысле соперником самодура. А еще он был некоторым образом связан с его сестрой, громкоголосой коротышкой, предпочитавшей любовников высокого роста. Корину Ассель, хотя она тоже была низкорослой, последнее обстоятельство не особенно удручало. Может, потому что в свои девятнадцать она не могла похвастаться большим числом любовников, а значит, еще не имела сознательных предпочтений.
Корина стояла в задумчивости перед множеством туфель на высоком каблуке в витрине музея. Она думала об их владелицах-куртизанках. Она села на деревянный табурет и продолжала разглядывать коллекцию. Безмятежную тишину в зале создавали отдаленные голоса и эхо шагов этажом ниже, в «наполеоновском зале». Корина Ассель представила, как она прошлась бы в этих туфлях на каблуках в 1605-м. Это был год порохового заговора и создания Шекспиром «Венецианского купца». Гай Фокс был венецианским католиком, а Шейлок – венециан-ским евреем. Интересно, в шекспировской пьесе куртизанки ходили на каблуках? В Венеции время от времени случались наводнения. Корине доводилось видеть фотографии затопленной площади Святого Марка с переброшенными деревянными мостками, вымокшими голубями и плескающейся ребятней. Может, туфли на платформе помогали не замочить ноги? Высокие каблуки – вещь опасная. Пойти на исповедь в наводнение на пятнадцатисантиметровой платформе грозило женщине большими неприятностями, хотя для тех, кто наблюдал за ней со стороны, это было, вероятно, зрелище увлекательное. Тело наклонялось вперед, грудь выпячивалась, а зад колыхался при каждом шаге. Корина проверила, как обстоит дело с ее собственным задом. Все-таки первичным, видимо, было желание сохранить ноги сухими, а уже во вторую очередь – продемонстрировать ножки и все такое. Уточним: речь шла не только о высоких каблуках, а в целом о высокой платформе. Достаточно было одного взгляда на витрину с обувью. Эти туфли-платформы напоминали мини-ходули. Может, венецианские куртизанки становились на ходули, чтобы казаться выше? Что, если они были такие же низкорослые, как сестра самодура мельника, полюбовница ее деда? Интересно, были ли венецианские куртизанки сицилийками или неаполитанками, которые, в свою очередь, вполне вероятно, отличались малым ростом? Нет, вряд ли. Корина продолжала внимательно изучать ботиночки и туфельки в витрине. Платформы, подумала она, могли быть полыми. Это облегчало вес обуви. А в пустоты можно было прятать разные вещи. Деньги, ценности, яды, письма. Где там у Шекспира фигурирует яд? В «Венецианском купце» или в «Ромео и Джульетте»? А, кстати, где происходит действие последней пьесы? В Вероне или в Милане?
А еще в них можно было прятать ключ от дома. Вот она разгадка! Туфли-платформы были вызваны к жизни не наводнениями и не желанием казаться выше. Они служили тайниками!
В 1943 году Корине исполнилось тридцать семь лет. К тому времени в ее объятиях перебывало достаточно любовников, чтобы она могла делать сознательный выбор. И она его сделала в пользу мужчин с длинным носом, длинным членом и длинными волосами. Каждый из ее последних любовников был отмечен тем или иным достоинством. Но вот наконец ей встретился тот, кто мог похвастаться всеми тремя сразу. Он был курьером сил итальянского Сопротивления. Доставлял важные послания из Турина в Геную и обратно. Сам он был венецианцем. Свои длинные волосы он аккуратно перетягивал красной тесьмой. У него были длинный острый нос и желтые орлиные зрачки. Корина, до сих пор не сделавшая в своей жизни ничего выдающегося, теперь, после встречи с венецианским авантюристом, спешила наверстать упущенное. Она была готова выполнить любой его приказ. Если бы он сказал, чтобы она перерезала себе вены, она бы, не задумываясь, пошла на это. Она охотно сделалась шпионкой и курьером. Тут она очень кстати вспомнила про витрину в музее Коррер. По ее заказу сапожник изготовил туфли-платформы из красной кожи с накладками под слоновую кость. Естественно, полые – для секретных писем. Она оделась как уличная проститутка. Идея принадлежала ее любовнику. Эта профессия позволяла ей путешествовать в открытую под вымышленным именем. Ее венецианский любовник играл роль сутенера. В Геную она отвозила письма, а в Турин возвращалась с золотом. В пустотелые туфли-платформы много не спрячешь, но кое-что ценное помещалось: кольца, браслеты, распятия. Позже она наловчилась перевозить таким образом и другие ценные в военное время вещи. Радиодетали. Долларовые купюры. Поддельные почтовые марки. Опиум. Контрацептивы. Нейлоновые чулки. Даже патроны.
Ее любовник уехал в Болонью, чтобы нападать на эшелоны с немецкими войсками. Они писали друг другу. Его письма согревали ей сердце, и она носила их с собой в туфлях-платформах вместе с золотыми вещицами.
Однажды туманным зимним утром, отправившись по делам скорее личного свойства, Корина пересекала в лодке озеро Фестина, когда вдруг раздались пулеметные очереди. Продырявленная лодка начала тонуть, чего нельзя сказать о красных туфлях-платформах, заполненных воздухом. Корину выловили из воды и употребили как проститутку. Золотые украшения и письма конфисковали. На допросах Корина не проронила ни словечка. Чтобы она не сбежала, ей отрезали ступни. Информация, содержавшаяся в письмах, позволила схватить и расстрелять ее любовника. Но до этого он успел отправить тело возлюбленной на Гвидекку, где ее отпели, а затем перевезли в родной Тель-Авив для погребения. Чтобы оплатить все это, он продал часть золота, которое Корина с успехом пронесла в своих туфлях-платформах. Остальное золото было переплавлено в генуэзском отделении Банка Милана. Вскоре эти слитки, сделавшись собственностью гестапо, были доставлены поездом в Мюнхен, а затем в Баден-Баден. Там они попали в руки Густава Харпша и на черном «Мерседесе» отправились обратно в Италию, причем успели доехать только до Больцано.
Строительство музея при дворце «Венериа Реале» под Турином было закончено в 2004 году. Главный дизайнер устроил все таким образом, что каждому году из жизни дворца, начиная с 1500-го и заканчивая созданием музея, отводился отдельный зал. В зале, посвященном 1943 году, можно было найти самые разные местные достопримечательности: рукопись Примо Леви «Если это человек», предсмертную записку Артуро Фуа и в отдельной витрине красные туфли-платформы Корины Ассель.
Трамвайная история
Австриец Каспар Асперто Фрикер, настоящий англофил, кажется, всерьез полагал, что слова «еврей» и «ювелирка» имеют общий корень2. Эта лингвистическая теория вполне согласовывалась с его нацистскими взглядами, так как обосновывала и без того очевидный факт, что иудаизм идет рука об руку с богатством. По-тряси еврея, и из него посыплются драгоценности.
При безоговорочной поддержке английского языка и великой нации Каспар начал трясти евреев прямо на улицах. Он процветал. Он греб лопатой золотые вещицы: наперстки трясущихся белошвеек, цепочки испуганных детей, сережки подслеповатой вдовы с катарактой, брошь молодой женщины, которая потом несколько ночей подряд оплакивала эту утрату, монеты эпохи царствования
Леопольда V из коллекции старика нумизмата. Воистину сокровище. Фрикер злорадно потирал руки. Он принес все это ювелиру, который увидел в нем потенциально выгодного поставщика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29