В передней машине с открытым верхом стоят четыре человека и машут ликующему народу руками. Вот «Чайка» подъехала ближе, и Ян отчетливо видит Брежнева. Он поднял перед собой сомкнутые руки и машет ими, благодаря жителей Волгограда за теплый прием. Еще двоих Ян не знал. А сзади всех, немного сгорбившись, стоит министр обороны Советского Союза маршал Гречко.
Машины проехали, и Ян тронулся дальше.
К главному входу на Мамаев курган Ян решил не идти, а свернул за мужчиной, который стал подниматься на курган, как только достигли подножья.
Сбоку маячила игла городской телевизионной вышки, и Ян сквозь пожелтевшие листья деревьев, посаженных на кургане после войны, поглядывал на нее. Пиджак он давно снял — день выдался по-летнему солнечный, и Ян готов был сбросить рубашку и брать вершину Мамаева кургана в одной майке.
На полдороге к памятнику-ансамблю Яна и других людей, поднимавшихся на курган, остановили солдаты. Они цепочкой отсекли им путь к вершине, где стояла пятидесятиметровая скульптура Матери-родины.
Прямо перед собой Ян увидел бетонную площадку. Это был дот или дзот — он не знал, что это. На площадке стояли человек десять, в основном мужчины. Они курили и уговаривали солдат, чтоб их пропустили на открытие памятника-ансамбля. Солдаты были непреклонны и готовы были лечь костьми, но не пропустить людей.
Народу у бетонной площадки собралось человек пятьдесят. Кто-то включил транзисторный приемник — передача об открытии мемориала уже началась. Голос из приемника подхлестнул Яна, и он спрыгнул с бетонной площадки. Дальше шел крутой спуск, возле которого стояли солдаты. Ян подумал, что если всем разом кинуться с этого спуска, то солдат можно смять и прорваться на торжество. Пусть многих и поймают, но за себя-то он был уверен: солдаты, обутые в сапоги, его не догонят.
Все больше людей, мужчин и женщин подходили к спуску и уговаривали солдат. Но солдаты выполняли приказ и пропустить никого не могли. Тогда Ян решился: оттолкнув солдата, он с криком «за мной!», будто в атаку, ринулся с крутизны. А за ним и многие ломанулись.
Ян несся стремительно. Бежать вниз было легко. Он выставил перед собой локти и сшиб несколько солдат. Его прыжки достигали пяти и более метров. Он едва касался земли, отталкивался и, чудом минуя деревья, летел вниз. Но вот спуск кончился. Ян думал — все, убежал. Но только он вышел из кустарника, как увидел впереди себя шеренги солдат. Они опоясывали весь Мамаев курган, и пробраться на торжество ни с какой стороны было невозможно. Ян оглянулся: за ним шли около десяти мужчин. Он остановился и подождал их. Из кустарника еще выходили люди. Всего стало человек пятнадцать. Ян затесался в середину толпы, и толпа пошла к шеренгам солдат. Подойдя к ним, мужчина, что шел впереди, спросил:
– Кто тут у вас старший?
– Сейчас он придет,— ответил один из солдат.
Вскоре появился майор. Он был молодой, среднего роста, не строгий на вид.
– Так, товарищи,—обратился он к прорвавшимся,—давайте спускайтесь за железную дорогу. Здесь находиться нельзя.
– Товарищ майор, нас здесь немного, пропустите. Хотим открытие посмотреть,—сказал мужчина, что старшего спрашивал, и Ян, чтоб лучше слышать разговор, подошел к ним.
– Я не могу вас пропустить,—ответил майор.—Вход по пригласительным билетам.
– Мне очень туда надо. Я даже обязан там быть. Мой отец погиб здесь, на Мамаевом кургане.
– Где вы работаете?
– Я работаю в школе, директором.
Ян посмотрел на директора. На лацкане его черного пиджака красовался поплавок с открытой книгой.
– Что же вы не смогли достать пригласительный билет?
– Не смог. Конечно, директор тракторного завода присутствует, присутствуют, конечно, директора «Красного Октября» и «Баррикад» и их дети. Но нам-то, нам как туда попасть? Чем мы хуже других?
Майор молчал.
По громкоговорителям были слышны выступления участников торжественного открытия мемориала. Сейчас несся рыдающий голос Валентины Терешковой, и Ян очень жалел, что не увидел первую в мире женщину-космонавта.
Майор снова повторил приказание:
– Отойдите, товарищи, за железную дорогу. Нельзя здесь стоять.
Тогда из толпы вышел высокий, крепкий мужчина в сером костюме, со светлыми, свисающими в разные стороны волосами и, не называя майора по званию, начал говорить:
– Что вы нас за железную дорогу гоните, пропустили бы на открытие — и дело с концом. Я из Сибири специально приехал, а попасть не могу. В сорок втором здесь, на Мамаевом кургане, мне руку оторвало, а теперь бегаю и штурмую его, чтоб на открытие прорваться. Бежал, чуть протез не потерял.
Мужчина протянул майору руку-протез, чтоб тот убедился, что он правду говорит. Ян взглянул на защитника кургана и увидел у него на груди колодки отличия и орден Боевого Красного Знамени. Мужчина продолжал;
– Мы тогда от немцев Мамаев курган обороняли, а вы теперь от нас, чтоб мы туда не попали. Не смешно ли?
– Вы пройдите, товарищ, к главному входу. Вас там в виде исключения, может, и пропустят,— сожалея, сказал майор.
– Да был я там,—махнул здоровой рукой герой войны,—сказали, что по приглашениям, и только. Вот я и подался в обход.
Майору стыдно стало, что защитника Мамаева кургана на открытие не пропускают, и он куда-то исчез. Солдаты принялись уговаривать людей, чтоб они спустились ниже на одну шеренгу. Толпа, поколебавшись, спустилась ниже. Теперь другие солдаты принялись избавляться от нее. Понял Ян, что солдаты отвечают каждый за свой коридор.
Постепенно люди, теснимые солдатами, спустились к железной дороге и разбрелись кто куда.
Ян сел на землю и закурил.
Дождавшись, когда открытие Мамаева кургана закончилось, он устремился вверх. Возле зала воинской славы Ян увидел военный духовой оркестр. Музыканты складывали ноты и инструменты, собираясь уходить. Чуть поодаль ходили саперы, прослушивая миноискателями землю. «Боятся, чтоб взрывчатку не подложили».
Ян вернулся домой. Мужики сидели возле дома на скамейке и обсуждали открытие Мамаева кургана, которое они смотрели по телевизору. Ян услышал, что Брежнев с первого раза Вечный огонь в зале воинской славы зажечь не смог. Он потух. И лишь только со второго раза вспыхнул.
Год назад, когда Ян жил в Падуне и учился в восьмом классе, ему понравилась девочка из шестого. Звали ее Вера. Когда Яна выгоняли с уроков, он шел к дверям шестого класса и наблюдал за ней. Она сидела как раз напротив дверей на последней парте у окна и всегда, как казалось Яну, внимательно слушала объяснения учителей, не глядя по сторонам. У нее были коротко подстриженные черные волосы и задумчивые, тоже черные, глаза.
Директор школы, видя, что Ян слоняется по коридорам, иногда заставлял его дежурить в раздевалке вне очереди, отпуская дежурных на уроки. Все равно Ян болтается, уж пусть он лучше дежурит, а то в раздевалке часто вещи пропадают. Директор заметил: если в раздевалке дежурил Ян, вещи не пропадали. А это просто объяснялось: во время дежурства Ян не крал вещи и дружки его тоже воздерживались. Кроме того, он в раздевалку никого не пускал, а всем одежду подавал в руки, боясь, что и в его дежурство могут что-нибудь стащить.
Ученики вешали одежду по классам. У шестого класса была шестая вешалка, а у Веры—второе место, и оно для Яна было священным. Оставшись в раздевалке один, он подходил к Вериному пальто, прижимался щекою к воротнику, вдыхая его запах, а потом надевал ее серые трикотажные перчатки и ходил в них. Иногда он подходил к дверям шестого класса и ждал, когда Вера повернет голову в его сторону. Тогда он поднимал руки и показывал ей, что он надел ее перчатки. На перемене она шла в раздевалку и забирала их у него. Раз он как-то попробовал надеть ее бордовое, с черным воротником пальто, но оно было слишком мало, и он побоялся, что пальто разойдется по швам.
После занятий ученики бежали в раздевалку, стараясь первыми получить одежду. Яна знали все, как и он всех, и потому, столпившись у решетчатой двери, парни и девчата кричали: «Ян, подай мне пальто!» — и называли место. Ян в первую очередь подавал одежду тем, кого знал хорошо. Но если он сквозь решетку замечал Веру — а она стояла молча,— он сразу брал ее пальто и через головы столпившихся подавал ей.
Когда Ян учился в младших классах, учителя его за баловство иногда били, а однажды посадили в темный подвал. Хорошо, что быстро из подпола выпустили, а то он уже начал банку с вареньем открывать.
В старой деревянной школе, построенной до революции, доживала век престарелая учительница, Калерия Владимировна. Она обучала жителей Падуна грамоте с начала двадцатого века. Многие ее ученики кто на войнах погибли, а кто и так умер. Вот ее-то варенье Ян чуть и не съел.
Директор школы за баловство покрикивал на Яна, но только до седьмого класса. Потом, после памятного педсовета, он никогда на Яна не повышал голос.
Два раза педагогический совет за плохое поведение исключал Яна из школы. Первый раз, когда он учился в четвертом классе, второй, когда в пятом. Но оба раза отец ездил в районный отдел народного образования, и приказом «сверху» Яна принимали в школу. Но вот Яна в седьмом классе решили третий раз исключить. На педсовет ему сказали явиться с отцом или матерью. Но если те два раза на педсовете его защищал отец, то на этот раз Ян решил прийти один и дать учителям бой.
В назначенное время он подошел к учительской. Там уже собрались учителя и решали свои вопросы. Но вот дверь отворилась, и вышел директор школы. Иван Евгеньевич сказал Яну, чтобы он подождал, и спросил, почему не пришли родители.
– Их нет дома, — соврал Ян, — они в Ялуторовск в гости уехали.
Ян отошел от учительской и остановился возле дверей, что вели на второй этаж. В дверях был врезан замок, и он решил его вытащить: его давно интересовали замки, и он хотел понять их конструкцию, чтоб открывать отмычкой. Нашарив в кармане однокопеечную монету, стал выворачивать нижний шуруп. Тот легко поддался. Но верхний выкручивался туго, и Ян, покорпев, все же выкрутил неподдающийся шуруп, вытащил из гнезда замок, сунул в карман, а тут директор вышел и позвал Яна.
Ян, с замком в кармане, вошел в учительскую. На стульях вдоль стен сидело около сорока учителей.
– Сейчас мы будем обсуждать поведение Петрова. Его два раза исключали из школы, и, наверное, пришло время исключить в третий раз. Очень плохо, что на педсовете на этот раз не присутствует его отец, — взял слово директор.
Отец Яна и директор школы не переваривали друг друга. Лет десять назад Алексей Яковлевич крепко поругался с братом Ивана Евгеньевича. Тогда они вместе работали. И эта ругань с братом повлияла на отношения директора и родителя.
Иван Евгеньевич долго говорил, называя Яна неисправимым. Когда он кончил, Ян спросил:
– Мне можно?
– Да.
– Иван Евгеньевич, вы сказали, что я хулиганю и не даю проводить учителям уроки. Но ведь я не один срываю уроки. Но это ладно. Я о другом хочу сказать. Вы вором меня называете, и здесь я не согласен. В сад за малиной не только я один лажу, но неужели это воровство сильно большое? Скажите чего-нибудь покрупнее? — Ян сделал паузу. Директор молчал. Он не знал ни одной крупной кражи. Но Иван Евгеньевич все же сказал:
– Тех краж и попыток, которые я сейчас перечислил, достаточно.
И Ян продолжал:
– Это все мелкие кражи, а я вот сейчас скажу одну покрупнее. Ее совершил ваш сын.
Учителя зашумели, но Ян сказал:
– Потише! Несколько лет назад ваш сын снял с вешалки чужую «москвичку», а свою, старую, оставил. Фамилия парня, у которого он взял «москвичку», Дедов. Мать Коли Дедова на следующий день пришла в школу и опознала на вашем сыне свою «москвичку». Но ваш сын внаглую уперся и сказал, что это его «москвичка». Тогда мать Коли Дедова в присутствии ребят распорола подкладку у «москвички» и вытащила оттуда зашитую ей туда тряпочку с фамилией и именем своего сына. Что вы на это скажете, кто крупнее ворует, я или ваш сын?
Ян бросил директору и педсовету правду. Такой случай был. Иван Евгеньевич думал, что ему ответить, но его жена, Ольга Адамовна, учитель домоводства, опередила его и, не вставая, громко сказала:
– Ты лжешь! Наш сын не брал чужой «москвички».
– Ольга Адамовна, если я вру, то мать Коли Дедова это может подтвердить.
Иван Евгеньевич ничего к словам жены не добавил и сказал:
– Кто хочет выступить?
Поднялась учитель физики. Она жила недалеко от директора, и ей хотелось защитить Ивана Евгеньевича.
– Вот тебе, Коля, всего тринадцать лет, а я пьяным тебя видела.
Ян не стал выслушивать Антонину Степановну и перебил ее:
– Пока что я вино не пью. Мне кажется, вы меня со своим мужем перепутали. Это он каждый день пьет и как свинья в лужах валяется. Здесь, на педсовете, не надо про мужа рассказывать.
Из учителей никто в защиту Антонины Степановны и слова не сказал. Все знали, что муж ее за рюмку двумя руками держится.
Ян, идя на педсовет, про учителей вспоминал, за кем какой грех водится, чтоб в случае — осадить.
Следующая учительница тоже Яну хотела что-то сказать, но он вообще и договорить ей не дал:
– А вы-то, вы, — перекричал он ее, — вы-то хоть бы сидели. Ваш муж капусту с пришкольного участка ворует. Я рано утром пошел как-то на охоту, смотрю, он от школы капусту прет. Я взял да и выстрелил в воздух, а он упал около плетня и притаился. Вы лучше его обуздайте, а то он учеников учит, а сам ворует.
Муж этой учительницы работал тоже учителем в школе.
Педсовет молчал. Никто не хотел бросить реплику, боясь получить стремительный, убивающий ответ Яна. Но Наталья Дмитриевна тихонько, чтоб оправдаться перед коллегами за мужа, — а он сидел, понурив голову,— сказала:
– Врет, вот врет, а! И надо же, чего выдумал.
Желающих выступать больше не было. И директор, вместо того чтобы поставить вопрос об исключении Яна из школы и приступить к голосованию, выпроводил его за дверь.
На следующий день Наталья Дмитриевна встретила Яна на улице и сказала:
– Коля, зачем ты на Василия Гавриловича наплел такое. Ведь он никогда не воровал капусту.
– Наталья Дмитриевна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57