– Эй, что ты там делал под поездом?
Мне было жалко себя, голова у меня раскалывалась и гудела, и я сердито пробурчал:
– Лежал. Отдыхал.
Обходчик схватил меня за плечо и поставил на ноги.
– Вставай и объясни толком, поезд не будет стоять тут всю ночь, – потребовал он. Ноги все еще плохо меня слушались, но кое-как держали. – Что случилось, ты заболел? – спрашивал обходчик, – Да ты надрался! – Он хотел потрясти меня за плечо, но я сбросил его руку.
Нетерпеливо покусывая пышный седой ус, к нам подошел кондуктор.
– Что тут стряслось? – поинтересовался он.
– Я был без сознания, – начал я объяснять с детской досадой, потому что впервые в жизни потерял сознание, – и кто-то уложил меня под поезд.
– Он пьяный, – объяснил обходчик, – пускай дыхнет. Говорит, что с этого поезда.
– Ну так залезай быстрей, а не то вызову береговой патруль, – пообещал кондуктор. – Погоди минуту, покажи билет.
– Он в купе. Разве вы меня не узнаете? – Обходчик поднес фонарь к моему лицу, и кондуктор присмотрелся внимательней.
– Узнал. Лезь в вагон и марш в свое купе. Ты плоховато выглядишь, парень. Смотри, будешь опять безобразничать – береговой патруль снимет тебя с поезда.
Я не стал спорить, тем более что не был особенно уверен в себе. Пронеся свою больную голову и саднившее горло вдоль платформы, я забрался по железным ступенькам в вагон и стал пробираться по коридору к мужской курилке. Поезд тронулся, прежде чем я там оказался. После того кошмара с колесами я испытывал облегчение, как человек, стоящий у могилы, где похоронен предназначавшийся для него пустой гроб.
Однако вскоре испытанное мною облегчение сменилось удивлением, а затем испугом, так как курилка была пуста, а дверь туалета, которую я подергал, не открылась. Я постучал. Никто не ответил. Я застучал громче и колотил до тех пор, пока эхо кузнечного молота не загудело в моей бедной голове. Ответа, тем не менее, не последовало.
Я опять подергал ручку и попробовал открыть дверь.
С внезапным стыдом я подумал, что веду себя как ребенок. Хэтчер, разумеется, давно ушел и, возможно, уже спит.
Но дверь все же была заперта, причем заперта изнутри. Если бы человек, находившийся внутри такого маленького помещения, был в состоянии говорить, он бы непременно отозвался.
– Хэтчер! – надрывался я. – Хэтчер!
– В чем дело? – спросил голос за моей спиной. – Стало нехорошо?
Повернувшись, я увидел Тедди Траска в фиолетовом шелковом халате, накинутом поверх полосатой пижамы, и с бритвенным прибором в руках.
– Мне кажется, нехорошо стало тому, кто там заперся. Солдату, что сел в Канзас-Сити.
– Да и у вас вид так себе. А где это вы так испачкали форму? Покажите-ка мне эту дверь.
Тедди подергал ручку и обследовал узкую щель между дверной коробкой и дверью.
– Скоро мы все узнаем, – успокоил он меня.
Достав из несессера новенькое лезвие для безопасной бритвы, он осторожно развернул его и просунул в щель. Работа отняла у него примерно минуту, затем я услышал, как он произнес: «Готово!» – и защелка убралась внутрь. Тедди повернул ручку, и дверь приоткрылась, правда немного. Надавив посильней, он сумел приоткрыть ее еще на несколько дюймов и, убедившись, что голова теперь пройдет, заглянул внутрь.
– Господи! – воскликнул он. – Как зовут того военного доктора?
– Майор Райт.
– Пойду позову его.
Тедди умчался, ритмично застучав по полу шлепанцами. Я заглянул в маленькое помещение. Опустившись на колени, Хэтчер застыл в позе, напоминавшей ту, что принимают мусульмане, творя молитву. Голова, повернутая набок, лежала на краю туалетного бачка. Настенный светильник, горевший на высоте примерно двух футов, позволил мне разглядеть один немигающий глаз. В туалете стоял кисловатый запах рвоты и лекарств.
Я попробовал войти к Хэтчеру, навалился на дверь, и он немного сдвинулся. Не нарушив тишины, он повалился на бок, словно неплотно набитый мешок. Такой же беспомощный и жалкий, каким был и я всего несколько мгновений назад, Хэтчер вызвал во мне столь сильное сочувствие, что я разрыдался.
– Ну, ну, – произнес за моей спиной майор Райт, похлопывая меня по плечу. – Давайте взглянем, чем ему можно помочь.
Пошатываясь, я отошел в сторону, а маленький Тедди Траск пролез в дверь. Приподняв Хэтчера и обхватив за грудь, он вытащил его в курилку и осторожно уложил на пол. Пустые глаза солдата уставились в потолок.
Доктор быстро осмотрел его, попробовал нащупать пульс и, приложив ухо ко рту и груди, попытался уловить хотя бы малейшие признаки дыхания. Когда Райт дотронулся пальцем до неподвижного глазного яблока Хэтчера, я вздрогнул и отвернулся, поняв, что какие бы то ни было рефлексы у Хэтчера отсутствуют. Глазные яблоки рядового Хэтчера были столь же чувствительны, сколь стекло.
– Мне жаль, но он мертв, – сказал майор Райт, всматриваясь в меня сквозь очки без оправы. – От чего его затошнило?
Темные пятна на мятой форме Хэтчера говорили о том, что его рвало.
– Мы выпили какую-то дрянь, – стесняясь, признался я. – Я тоже приложился.
– Что-нибудь осталось? Я бы хотел взглянуть.
Бутылка «отборного бурбона» стояла на видном месте, возле уткнувшихся друг в друга носами, скособоченных полевых ботинок Хэтчера. Когда я ее увидел, нервы у меня сдали. С омерзением подняв бурбон, я протянул его доктору. Откупорив бутылку, он понюхал содержимое. Его пытливые маленькие глазки стали похожи на два стальных лезвия.
– Этот солдат выпил эфир, – сказал он. – Неудивительно, что он мертв.
Побыстрей заткнув бутылку пробкой, он опустил ее на пол.
– Ну и дурачье же эта пехота, сколько их ни учи, – сказал Тедди Траск. – Двое моих дружков во Франции отравились спиртным. Один покойник, другой ослеп.
Услышав слово «пехота», майор Райт сурово взглянул на Тедди. Затем он спросил меня:
– Сколько вы выпили этой жидкости, мистер Дрейк?
– Два раза глотнул по чуть-чуть. Но и этого хватило, чтобы я отключился. Сколько мы стояли на последней станции?
– В Эмпории? Минут пять. А в чем дело?
Я объяснил ему, в чем дело.
– Вам кажется, что кто-то намеренно положил вас под колеса поезда? – удивился Райт.
– Мне не кажется. Я уверен. По своей воле я не стал бы изображать Анну Каренину. Я вышел на заднюю площадку, и если бы свалился сам, оказался бы позади вагона или сбоку от него. Не мог я упасть под колеса!
– Вы были без сознания и не можете помнить, что с вами случилось. Под воздействием эфира люди ведут себя непредсказуемо.
– Например, умирают, – съязвил я.
– Бывает и такое. Во всяком случае, если у человека развивается зависимость, он, рано или поздно, умирает. Откуда взялась эта бутылка?
– Хэтчер купил ее в Канзас-Сити. Видимо, кто-то добавил туда отравы.
– Вы хотите сказать, здесь, в поезде?
– Да.
– Нам следует вызвать кондуктора и военную полицию, – распорядился майор Райт.
– Я схожу за ними. – С этими словами Тедди Траск снова зашлепал по коридору.
– Бурбон был закупорен как положено, – сказал я.
– Кажется, да, – поднеся бутылку к глазам, согласился доктор.
– Я сам сбил сургуч. И даже понюхал содержимое. Запах был так себе, но эфиром не пахло.
– А когда вы пили, запах эфира тоже не чувствовался?
– Нет.
– Далеко не у всех хорошее обоняние, тем более вы уже хватанули раньше. Боюсь, ваши показания недостоверны.
Я вынужден был со стыдом признать, что Райт прав.
– Понюхайте, – откупорив бутылку, он быстро поднес ее к моему носу, – чувствуете эфир?
– Не уверен. Я не разбираюсь в химических веществах.
Запах был резкий, сладковатый и тошнотворный. Он напомнил мне госпиталь и что-то еще, что я не мог вспомнить.
– Нет никаких сомнений, эфир, – повторил доктор. – Готов поспорить с любым анестезиологом.
– Может, эфир добавляют в дешевое спиртное, чтоб от него быстрее хмелели?
– Никогда не слышал. Но кто знает, до чего додумаются бутлегеры? Лично я никогда не притронусь к их зелью.
Разлившийся в воздухе запах больницы, мертвец на грязном полу и недавний кошмар – от всего этого меня снова замутило. Комната, утратив реальные очертания, превратилась в пустой, бесформенный пузырек, плывущий в темной воде. Я даже схватился обеими руками за болтавшуюся в дверном проеме штору. Затем усилием воли заставил себя собраться. Но все-таки ноги плохо меня слушались. Майор Райт пристально наблюдал за мной.
– Посмотрите-ка на меня, вы ужасно выглядите. Сядьте сюда. Он посчитал мне пульс и послушал сердце. – Вы проглотили не слишком много отравы, иначе бы и вас с нами уже не было. Одной унции достаточно, чтобы убить человека. Но вам следует знать, что отравление эфиром может иметь отдаленные последствия. Отправляйтесь спать, а завтра я еще раз вас осмотрю.
В коридоре послышались шаги.
– Сейчас иду. Только поговорю с кондуктором. Может, это он.
Кондуктор явился, точнее сказать, сперва явилось его пузо, а затем и он сам, ведя за собой берегового патрульного. Он яростно жевал усы, будто облепившие их табачные крошки были съедобными.
Увидев на полу мертвое тело, кондуктор здорово струхнул, и его коленки, живот, жирные плечи и двойной подбородок разом затряслись.
– Господи боже, что с ним случилось? – спросил он.
Майор Райт счел необходимым дать соответствующие разъяснения:
– Этот солдат умер. Я считаю, что он отравился эфиром, хотя до вскрытия сказать наверняка нельзя. Покойный и присутствующий здесь летенант Дрейк выпили отравленное виски.
Кондуктор сурово взглянул на меня своими старческими глазами:
– Значит, вот чем вы занимались под вагоном? Разве вам не известно, что в поездах, следующих через штат Канзас, закон запрещает употреблять спиртное?
– А уж травить людей тем более, – огрызнулся я. – Кто-то добавил в эту бутылку яду.
Взяв бутылку, кондуктор рассматривал ее, вертя в руках. Его изрезанные темными прожилками ладони походили на схему железных дорог.
– Откуда бутылка? – поинтересовался береговой патрульный, небрежно добавив положенное «сэр».
Райт снова принялся давать объяснения:
– Рядовой Хэтчер, человек, который лежит на полу, купил ее в Канзас-Сити. Жидкость содержит эфир.
– Смотрите, – неожиданно сказал кондуктор, – вот как сюда попал эфир.
Перевернув бутылку кверху донышком, он ткнул в него выцветшим ногтем указательного пальца правой руки. В центре стеклянного круга едва виднелась крохотная дырочка.
– Так делали и раньше, – объяснил старик, – особенно во время сухого закона. В моем штате такое считалось предумышленным убийством.
– Что вы там увидели? – удивился майор Райт.
– Тот, кто продал бутылку, просверлил дырочку в донышке и заменил хорошее виски смертоносной жидкостью, а отверстие заделал жидким стеклом.
– Я тоже вижу это не первый раз, – с охотой подтвердил молоденький патрульный. – Содержимое бутылки можно заменить, не сбивая сургуча и не вытаскивая пробки. Легкий способ сделать деньги. Если тебе плевать на тех, кто лакает дешевую дрянь.
– Убийство – легкий способ сделать деньги, – важно согласился кондуктор. – А это предумышленное убийство. Торговец, продающий отравленные спиртные напитки, отвечает за последствия перед законом. Я думаю, в Миссури закон тот же, что и у меня на родине. Только отыскать магазин, где продали эту бутылку, задача не из легких.
Моя уверенность, что яд в бутылку добавил кто-то из пассажиров поезда, рассеивалась как дым. Мне стоило большого труда собраться с мыслями.
– Выходит, бурбон не могли превратить в отраву в поезде?
– Скорее всего нет, – ответил патрульный. – В поезде нет приспособлений для плавки стекла. Это все потому, что спиртного не хватает. Подпольные дельцы знают, что ребята выпьют любую дрянь, если ничего нет, вот и пользуются. От недоброкачественного спиртного бед у нас больше, чем от всего остального вместе взятого.
– Черт побери! – возмутился я. – Выходит, я сам себя бросил под поезд!
Майор Райт хотел по-отечески потрепать меня по плечу, но не сумел дотянуться.
– Вы ведь не помните, что с вами было. Вам могло показаться, что там будет удобно прилечь, – убеждал он меня.
Свет слепил мои воспаленные глаза, веки набрякли. Горло драло, будто кто-то прошелся по нему напильником.
– Третья смерть, – сказал я, – а всем вокруг плевать. Может, люди устали от стольких смертей?
У кондуктора и патрульного были свои заботы. Они обсуждали, как снять тело Хэтчера с поезда.
– Слушайте, – обратился ко мне майор, – я люблю свою работу, но на сегодня с меня хватит и одного мертвеца. Умоляю, ложитесь спать. В конце концов, приказываю, как врач и старший по званию!
– Хорошо, – согласился я. – Отложим разговор на завтра.
– Спокойной ночи. Приятных снов.
Выходя, я услышал, как он говорит кондуктору, что закроет Хэтчеру глаза, потому что склера на глазных яблоках, высыхая, коричневеет.
К моей верхней полке была приставлена лесенка. Карабкаясь вверх на трясущихся ногах, я заметил, что внизу у Мери еще горит свет.
– Сэм? – В просвете между зелеными шторками показалась сперва ее рука, а затем лицо. Перед сном Мери умылась, заколола светлые волосы на макушке и выглядела сейчас наивной и очень юной, – прямо-таки выглядывающая из-за зеленеющих веток нимфа.
– Спокойной ночи, – сказал я.
– Сэм, что у тебя с лицом? Что случилось?
– Говори тише. Всех перебудим.
– Не буду я говорить тихо. Я хочу, чтобы ты сказал мне, что случилось. У тебя царапина на лбу, и ты весь в грязи. Ты подрался?
– Нет. Все расскажу утром.
– Говори сейчас. – Дотянувшись до моего плеча, Мери легонько сжала его.
Растерянность и тревога на ее лице были до того подкупающими, что я чуть не рассмеялся.
– Ну, раз ты настаиваешь. Подвинься.
Присев на край ее полки, тихим, делавшимся все более хриплым голосом я рассказал ей обо всем, что случилось.
– Ты мог умереть, – повторяла она.
– Но умер Хэтчер, – сказал я. – Не могу поверить, что это несчастный случай. Возможно, отравленная бутылка предназначалась мне.
– Откуда кто-то мог знать, что ты станешь пить из нее? И потом, ты сам говоришь, что в донышке сперва просверлили дырку, а потом залепили, так ведь? Этого не могли сделать в поезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24