Не вижу ее черт, но чувствую присутствие. У меня ком в горле и ужасно тошнит.
– Алло, Майя.
– Клео? У тебя странный голос.
– Марк… сумочка… две…
– Этот серый кошмар, с которым ты последнее время таскаешься? Она похожа на сумку почтальона. Марк, что, подарил тебе вторую такую же? В магазине распродажа? Две по цене одной?
Словесный поток подруги обрушился на меня сразу, как только она подняла трубку. Невозможно вставить слово.
– Клео! Ну, рассказывай, ты выиграла другую сумочку, поэтому у нас такой голосок? – Нужно ответить. У меня нет слов. С чего начать? Она продолжает: – Сумочка действительно ужасна. Но, знаешь, ты можешь всучить ее своей матери на день рождения. У мужиков иногда бывает такой мерзкий вкус…
– Майя, послушай, пожалуйста. Я уверена, что ничего не случилось, не стоит волноваться, но… Муж вернулся и подарил мне сумочку, а судя по распечатке расходов на нашей кредитной карточке, их куплено две. То есть вторую он подарил кому– то другому.
– Или заодно присмотрел для тебя подарок к Рождеству.
Как бы я хотела ей верить. Маленькая надежда, соломинка, за которую хочется зацепиться. Но дует ветер. И я продолжаю падать.
– Да, конечно! Это не похоже на Марка. Скажи… Ты находишься совсем рядом… Не могла бы ты забежать в магазин и посмотреть, за сколько… они их продают. Я уверена, что ничего не произошло, но…
– Девочка моя, перестань накручивать себя. Определенно существует какое– нибудь объяснение. Подумай, твой парень не дурак. Если бы он делал что– то у тебя за спиной, это не могло быть так явно.
Если только он не хочет, чтобы я узнала. Возможно, это неосознанное желание.
– Хорошо. Я иду в магазин и перезвоню тебе. Но по– моему…
– Если только он не хочет, чтобы я ушла или выгнала его, и не может это высказать…
– Он не такой дурак!
Не дурак, нет. Но коварен. Манипулятор. Мерзавец. Если бы он был хоть немного мне отвратителен!
Майя не перезвонила. Она никогда не перезванивает. Не перезвонит, потому что все знает. Подождет немного, пока я немного не успокоюсь, а потом примется меня утешать всеми ей доступными способами: предложит крем от синяков под глазами и шоколад для души и сердца. Ее мобильник будет круглосуточно включен, чтобы я могла позвонить, когда потребуется, но она не приедет, во всяком случае не сразу. Не по собственной инициативе. Майя из тех, кто уверен, что боль нужно пережить, а потом уже поверять ее другим, и вот уже нет слез – резервуар пуст. Это может занять какое– то время, но однажды утром просыпаешься и переключаешься на другое.
Я тоже знаю правду. Или скорее, у меня есть способ ее узнать. Я нашла чек. В конверте, тщательно припрятанный. Правда, я еще его не видела. Много раз протягивала дрожащую руку к конверту, но в ушах так гудело, что приходилось оставить попытку. Трудно дышать. Даже стаканы ледяной воды не способны облегчить жжение, которое то слабо, то очень остро терзает меня. Хочется все рвать, бросать, очистить от всего этот стол, на котором разыгрывается вся моя жизнь, или то, что я считала своей жизнью. Устроить погром и сделать вид, что ничего не произошло. Ничего не случилось. Я могла и вовсе ничего не узнать. Может, так было бы лучше. Полное неведение. Слепое. Вселяющее уверенность. Заболел живот. С трудом держусь на ногах, Ну все, стоп! Я должна знать.
Конверт. Сначала потрогать. С закрытыми глазами делаю глубокий вдох. Должно быть, так дышат рожающие женщины. Странные роды мне предстоят. Готовлюсь родить неверность моего мужа. Рука на лбу. Горячий. Закалываю волосы. Жилка на шее бьется, отдавая в затылок. Готово, листок у меня. Я вынула чертову бумажку из ее убежища. Закрываю глаза. Ну, давай… Не могу прочитать, слова расплываются. Мне больно. Вдох. Выдох. Воздуха не хватает, в глазах темнеет. Силюсь сконцентрироваться на буквах, они слагаются в слова и бьют меня по лицу со страшной силой. Сердце колотится как сумасшедшее, словно хочет убежать, вырваться из моего тела, не способного вызвать любовь, внимание, уважение. Душа болит, я чувствую себя грязной, униженной. Я, как закупоренный сосуд, кажется, сейчас взорвусь. Слезы отвращения пробивают себе дорогу сквозь веки, наконец вырываются, и это почти облегчение. Клейкая прозрачная жидкость течет из носа, и что– то горячее между ног. Начались месячные. Это во мне взбунтовалась женщина. Пошатываясь, бреду в ванную. Пошло все к черту! Растягиваюсь на плиточном полу. До того, как потерять сознание, представляю себя умирающей.
Ничуть не бывало – я не умерла. Должно быть, там, наверху, решили, что не подходят ни время, ни место. И потом… от любви теперь не умирают. Это слишком уж в духе девятнадцатого века.
Композиция № 1
Слезы – загадка природы…
Чарлз Дарвин
Первая слеза. Я прочувствовала, как она скользит по лицу, сквозь нижнее веко, по краешку носа, по мелким морщинкам вокруг рта. Солоноватый вкус на языке. Я выпила эту слезу и все последующие с наслаждением. Но все же это не принесло мне ни малейшего облегчения. Я плакала, просто чтобы плакать, не в состоянии остановиться.
Этот мужчина достоин, чтобы его бросили. Он солгал мне. Предал… О! Предал – похоже на слова из греческой трагедии или речи на политическом митинге. Чрезмерное слово для такой банальной, ничтожной ошибки на пути. Измена стала столь повсеместной, что она не считается юридически достаточной, законной причиной развода. Мужчин, которые изменяют женам, их… сколько же: каждый второй, восемь из десяти, сто из ста? Они все однажды это делают, поскольку такова природа самца – быть охотником, или потому, что не могут устоять, когда возбужденные самки посылают им сигнал. Во всем, что касается секса, мужчины ведут себя как животные? Все? И мой Марк?
Опять слезы. Вспоминаются его лицо, улыбка. Он лгал мне, а я ищу ему оправдания. Я считала своего мужа уникальным, а он опустился до уровня остальных. Обыкновенный представитель вида. Ни больше, ни меньше. Самец.
Да, но существуют его голос, запах, похожий на запах листвы, большие руки, смех, его строптивый характер, все то, что делает Марка единственным в своем роде. Как горько. Голос, запах листвы, большие руки, смех, строптивый характер – оказалось, что все это он делит с другой.
Брошу. Не могу простить ему того, что он посеял… сомнение. Но прежде чем порвать двенадцатилетнюю связь – эту сначала маленькую паутинку, ставшую затем веревкой, лианой, и, как я воображала – сумасшедшая, наивная, самонадеянная, – баобабом, я должна сделаться бесчувственной. Научиться не любить его. Попробовать. Как только подумаю об этом, становится больно. Хороший знак. Нужно научиться страдать понемногу, с каждым разом все больше отвыкая, каждой клеточкой привыкать к этому страданию, чтобы вовсе не почувствовать боли в момент финального разрыва. Но сейчас мне больно. Значит, я жива.
– Ты что, с ума сошла?
Величественная Майя в роли утешительницы. Я подождала несколько часов и пошла за ней, чтобы пригласить позавтракать со мной. Теперь не знаю, правильно ли я сделала. Не рано ли еще для того, чтобы изливать чувства другим.
– Скажу тебе одну вещь, девочка моя. Всю свою жизнь я обезболиваю прозаком кошек и собак, хозяева которых расходятся, так что в этой области мне кое– что известно!
Ветеринар, как всегда в своем стиле психолога для всех, она никогда не могла удержать мужчину дольше двух недель. Я не понимаю, чем она может мне помочь, хоть бы слово дала вставить…
– Если ты думаешь, что я зарабатываю лишь тем, что прописываю таблетки для Тиффани, Булгари, Бэбэ и всяких остальных Мирзочек… Мне еще приходится улучшать состояние тех, кто держит поводок. И тут уж, поверь мне, все очень серьезно. Иногда бывает такой креатив. Будет о чем книгу написать… Нет, если честно, цыпонька моя, твоя история с сумочкой – полный вздор!
Вокруг нас поутихли разговоры, и народ в ресторанчике навострил уши. Было почти заметно, как они выглядывают из– под причесок.
– Тсс! Майя, пожалуйста, тише. Мы привлекаем внимание.
– И что! Тут все – рогоносцы! Так в чем же дело?
Заметив мой остолбеневший вид – я сегодня потеряла чувство юмора, – она села рядом и обняла меня. В глазах моей рыжеволосой подруги мелькнула улыбка.
– Давай, моя козочка, успокойся. Ты все видишь в черном цвете. Вам с Марком хорошо вместе. Не будешь же ты все портить из– за какой– то несчастной сумки! Возьми– ка прозак. И ешь миндальное печенье. В нем много витаминов.
Отгрызая шоколадную сердцевину, я снова начинаю плакать. Это любимый десерт Марка. Я сказала себе «был», то есть я уже отодвинула его в область воспоминаний.
– Знаешь, Майя… я не кошка…
Она смотрит на меня вопросительно.
– Я про прозак… Ты не можешь лечить меня, как своих кошек и собак, потому что… они не плачут. В этом вся разница.
– Нет, они плачут. Кошки плачут без слез, просто чтобы не намочиться. Они ненавидят воду, кошки, это всем известно!
Я не открою галерею после обеда. Нужно все обдумать. Можно, конечно, продолжать причитать и способствовать расцвету индустрии бумажных платочков, но сегодня возвращается Марк, и неплохо бы определиться с линией поведения. Он пока не в курсе, так что не поймет моего состояния. И более того, он очень далек от понимания, что является тому причиной. Счастливый! Значит, никакого расстройства. Никаких сцен, слез – он ненавидит, когда я плачу. Впрочем, наплевать на его ненависть. Но я должна объяснить и потребовать от него объяснений. Я не готова. Нет. Пока только наблюдать, анализировать и, главное, начать смотреть на Марка как на чужого человека в будущем. Отвыкнуть. Осознать его недостатки, а не закрывать на них глаза. Например, некоторые интонации, которые делают его похожим на мою свекровь. Привычка трогать нос. Чтение в туалете. Пробка от пивной бутылки, которую он постоянно оставляет в открывалке, рядом с пустой бутылкой… Он меня раздражает. Постоянно переключает каналы. Врубает на полную катушку телевизор, едва проснувшись. А по выходным бесконечные арии из «Дон Жуана», его любимой оперы. Следовало бы заметить этот знак. Стареющий, трогательный, симпатичный мужчина, отчаянно пытающийся самоутвердиться в таланте обольщения. Часто повторяющийся и банальный до слез сюжет. Когда я представила Марка в этой роли, мне стало ужасно смешно. Злая улыбка. Это должно к чему– то привести. Он плохо кончит. Довольно, я уже начинаю его ненавидеть. Чуть– чуть. По принуждению. Постепенно все больше и больше.
– Привет, детка!
Я не слышала, как он вошел. Предательски застал меня врасплох. Похоже, это вошло у него в привычку. Бормочу неразборчивое приветствие, поглядывая на часы.
– Что с тобой? У тебя неважный вид. И глаза красные, как у кролика– альбиноса.
И не без основания. Он целует меня в голову.
– Скучала?
Улыбка. Не могу заставить себя не улыбаться, когда вижу его. Это сильнее меня.
– Да.
Ответила на одном дыхании. Не я решаю. Это решает во мне женщина, из тех, что дает типичные ответы на лицемерные вопросы.
– Ах да, купил тебе туалетную воду, а то на днях я заметил, что твой флакон почти пуст!
Черт возьми! Как не растаять от таких знаков внимания? Да, но… Наверное, он такие же оказывает и ей. Один мой знакомый, менеджер по продажам в «Дьюти Фри», однажды рассказывал, что есть две категории покупок, которые мужчины совершают в деловых поездках: часы «Картье» для любовницы… и духи для жены. Подбородок у меня начинает дрожать. Побыстрее закрыть его прядью волос.
– Клео! Не знаю, что произошло, но, видимо, у тебя был трудный день. Выпьем по стаканчику, тебе станет легче.
Выключил освещение. Хорошо, что кое– как удалось с собой справиться, пока горел свет. Хватаю пальто. Он помогает мне одеться.
– А потом отправимся в какое– нибудь тихое местечко, и ты расскажешь мне все свои печали.
Еще одна деталь, которая меня раздражает, – его отеческая заботливость. Вот он закрывает дверь, провожает меня до машины, снимает ресницу с моей щеки… Я иду автоматически, как сомнамбула. И лишь боль моя реальна, комок, поднимающийся от живота к горлу. Марк кладет руку мне на лоб.
– Ты вся горишь. Должно быть, заболела.
– Наверное, подцепила вирус. Лучше вернемся домой.
Дома я укладываюсь в постель со стаканчиком виски. Мы ужинаем супом из пакетика. Он не замечает моего угнетенного состояния. Считает меня больной.
Ничего не предпринимаю, чтобы это опровергнуть. После второй порции виски и ничтожной болтовни о погоде в Лондоне, передаче прав на книгу о новых скульптурах Клазена, которую он опубликовал, а также – более щекотливая тема – о том, где он вчера обедал: «В «Пон де ля Тур» с агентом Сержа, а что?» – иду спать.
– Спокойной ночи, детка. – Зевая, встает. – Сейчас кое– что закончу и приду. Ужасно устал!
Несмотря на расслабляющее действие алкоголя мне никак не удается заснуть. С каких это пор у Сержа появился агент? Когда он выставлялся в галерее, агента у него не было. Может, это женщина? Нет, жена Сержа не позволила бы.
Марк все не приходит. Слышу, как звонит его сотовый. Смеется. Говорит, что перезвонит позже. Позже? Шаги приближаются, и я делаю вид, что сплю. Какое– то время он на меня смотрит – я чувствую на себе его взгляд. Хорошо бы открыть глаза и посмотреть, какое у него выражение лица, любит ли он еще меня. Абсурдный вопрос. Почему бы он стал по– другому ко мне относиться? Ведь он и понятия не имеет, что я знаю… С его точки зрения, разве может интрижка с другой женщиной поменять что– либо в наших отношениях? Я закрываю глаза, сдерживая слезы. Он удаляется, сейчас перезвонит ей… Но нет, он еще задерживается на несколько минут, выключает свет, раздевается в темноте и ложится рядом. Через какое– то время притягивает меня к себе и целует мои ресницы. Запах осенних листьев…
– Почему ты плачешь, детка?
Не дождавшись ответа, он поворачивается и вскоре начинает храпеть. Тихонько вылезаю из постели и на цыпочках иду в гостиную к журнальному столику с зеленой тенью от бутылки виски в свете уличного фонаря… Не включая свет, растягиваюсь на полу у дивана, чтобы насладиться последним преступным стаканчиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15