– Конечно, я больше не гожусь для скальпеля. Но тогда кто годится?
Он подошел к Сестре и дотронулся до ее лица. Запах немытого тела почти сшиб ее с ног, но ей приходилось чувствовать запахи и похуже.
– Это не проказа,– повторил он. – Это масса фиброидной ткани, произошедшая из подкожного источника. Насколько глубоко проникает наслоение, я не знаю, но я видел такое состояние много раз до этого, и, по–моему, оно не заразно.
– Мы тоже видели других людей с этим,– сказал Пол. Он привык к виду Сестры, потому что это происходило так постепенно, начинаясь с черных бородавок на ее лице. Он проверял свое собственное лицо, но он не заразился ими. – Что же это значит?
Хьюг Райен пожал плечами, продолжая ощупывать опухоли. – Возможно, реакция кожи на радиацию, загрязнители, такое долгое отсутствие солнца – кто знает? О, я видел наверное сотню или больше людей, на разных стадиях. К счастью, кажется, они сохраняют пространство для дыхания и еды, независимо от того, насколько серьезно их состояние.
– Я говорю, что это проказа! – настаивала рыжеволосая ведьма, но мужчины снова уселись, вернувшись к своему столу. Некоторые из них вышли из таверны, а остальные продолжали смотреть на Сестру с нездоровым любопытством.
– Это чертовски чешется, и иногда моя голова так болит, как будто раскалывается,– сообщила Сестра. – Как я могу избавиться от этого?
– Этого, к сожалению, я не могу сказать. Я никогда не видел, чтобы маска Иова уменьшалась – я видел только множество случаев ее дальнейшего разрастания.
– Маска Иова? Вы это так называете?
– Да, я так называю это. Кажется подходит, не так ли?
Сестра проворчала. Она и Пол видели десятки людей с “Маской Иова” в тех девяти штатах, через которые они проезжали. В Канзасе они столкнулись с колонной из сорока таких людей, которых выгнали из близлежащего селения их собственные семьи; в Айове Сестра видела мужчину, чья голова была настолько покрыта коркой, что он не мог держать ее прямо. Маска Иова поражала мужчин и женщин с одинаковой жестокостью, и Сестра даже видела несколько подростков с этим, но дети младше семи или восьми лет, казалось, имели иммунитет. По крайней мере, Сестра не видела ни одного младенца или маленького ребенка с этим, хотя оба родителя могли быть ужасно изуродованы.
– Я буду с этим до конца моей жизни?
Хьюг снова пожал плечами, не в состоянии более ничем помочь. Его глаза голодно сверкнули на стакан Сестры, еще стоящий на стойке бара.
Она сказала: – Угощайтесь,– и он осушил его так, будто это был ледяной чай в жаркий августовский полдень.
– Спасибо большое. – Он вытер рот рукавом и взглянул на мертвеца, лежащего на окровавленных опилках. Коренастая черноволосая девушка была не прочь пошарить в его карманах. – В этом мире больше нет правых и виноватых,– сказал он. – Есть только ружье, которое стреляет быстрее, и более высокий уровень насилия. – Он кивнул на стол у камина, который он занимал.
– Если желаете? – спросил он Сестру с нотой просьбы. – Прошло столько времени с тех пор, как я мог поговорить с кем–то действительно воспитанным и имеющим интеллект.
Сестра и Пол не спешили. Она подняла сумку, вложив дробовик в кожаный футляр, который висел у нее на бедре под паркой. Пол вернул “Магнум” в кобуру, и они последовали за Хьюгом Райеном.
Дервин наконец заставил себя выбраться из–за стойки бара, и человек в собачьем пальто помог ему оттащить тело Ирла к задней двери.
Пока Хьюг устраивал на стуле свою оставшуюся ногу, поддерживая ее, Сестра не могла не заметить коллекцию трофеев, украшающую стену вокруг камина “Ведра Крови”: красноглазая белка, голова оленя с тремя глазами, кабан с единственным глазом посреди лба и двуглавый птенец.
– Дервин – охотник,– объяснил Хьюг. – Здесь вы можете увидеть всех животных из окрестных лесов. Забавно, что с ними сделала радиация, не так ли? – Он с минуту разглядывал трофеи. – Вы не захотите спать слишком далеко от света,– сказал он, снова перенося внимание на Пола и Сестру. – Правда не захотите.
Он потянулся, взял полстакана самогона, который пил перед тем, как они вошли. Две зеленых мухи жужжали вокруг его головы, и Пол смотрел, как они описывают круги.
Хьюг указал на сумку.
– Я не мог не заметить ту стеклянную безделушку. Могу я спросить, что это такое?
– Просто кое–что, что я взяла.
– Где? В музее?
– Нет. Я нашла ее в груде булыжников.
– Красивая вещь,– сказал он. – Я бы на вашем месте был с ней поосторожнее. Мне приходилось встречать людей, которые обезглавили бы вас за кусок хлеба.
Сестра кивнула.
– Вот почему я ношу с собой ружье – и вот почему я также использую его.
– Действительно. – Он допил остаток самогона и причмокнул губами. – Ах! Нектар богов!
– Я бы не заходил так далеко. – Горло Пола еще чувствовало, будто его поскребли бритвой.
– Ну, вкус ведь относителен, не так ли? – Хьюг моментальным движением лизнул внутренность стакана, чтобы добыть последние капли, прежде чем отставить его в сторону. – Я был знатоком французских бренди. У меня была жена, трое детей и испанская вилла с горячей водой и бассейном. – Он коснулся своей культи. – И у меня, к тому же, была вторая нога. Но это в прошлом, не так ли? И остерегайтесь пребывания в прошлом, если хотите сохранить рассудок. – Он уставился на огонь, потом посмотрел на Сестру через стол. – Итак, где вы побывали и куда собираетесь?
– Везде,– ответила она. – И практически нигде.
За последние семь лет Сестра и Пол Торсон следовали по дороге сна – слепой поиск тех мест, которые Сестра видела в глубине стеклянного кольца. Они путешествовали из Пенсильвании в Канзас в поисках города Матисон. Но Матисон сгорел до основания, и его развалины покрыл снег. Они искали Матисон, но нашли только скелеты и разруху, а потом они отправились на автостоянку сгоревшего здания, которое могло быть универмагом или супермаркетом.
И на той заметенной снегом автостоянке, посреди заброшенности, Сестра услышала шепот Бога.
Сначала это была всего лишь мелочь: носок сапога Пола поддел карту.
– Эй! – окликнул Пол. – Посмотри на это!
Он стер с карты грязь и снег и протянул ей. Цвета поблекли, но на обложке была изображена красивая женщина в фиолетовом наряде, над ее головой светило солнце, а у ног находились лев и ягненок; она держала серебряный щит с чем–то, что могло быть пылающим фениксом в центре, и на ней была сияющая корона. Волосы женщины пылали, и она смело смотрела вперед. Наверху карты были выведены буквы “Императрица”.
– Это карта Таро,– сказал Пол, и колени Сестры почти подогнулись.
Множество карт, куски стекла, одежды и другой хлам были погребены под снегом. Сестра увидела цветное пятно, подобрала его и обнаружила, что держит картинку, которую она узнала: карта с фигурой, завернутой в черное, с белым, похожим на маску лицом. Ее глаза были серебряными и полными ненависти, а посреди лба располагался третий алый глаз. Она лучше бы разорвала эту карту на кусочки, чем положила в свою сумку вместе с Императрицей.
А потом Сестра наступила на что–то мягкое, и когда она наклонилась, чтобы смахнуть снег и посмотреть что это такое, слезы навернулись ей на глаза.
Это была опаленная синяя меховая кукла. Когда она взяла ее в руки, то увидела свисающее маленькое колечко и потянула за него.
В холодной и снежной тишине напряженный голосок простонал: “Дааай пирожооок”, и этот звук разнесся по стоянке, где лежали спящие скелеты.
Кукла перекочевала в сумку Сестры – и теперь можно было покидать Матисон, потому что детского скелета на стоянке не было, а Сестра теперь знала, больше, чем когда бы то ни было, что они ищут ребенка.
Они скитались по Канзасу больше двух лет, живя в разных перебивающихся с голоду поселениях; они повернули на север в Небраску, потом на восток в Айову, и теперь на юг в Миссури. Земля страдания и жестокости раскрывала себя перед ними как непрекращающаяся галлюцинация, которую невозможно избежать. Часто Сестра, вглядываясь в стеклянное кольцо, ловила образ смутного человеческого лица, смотрящего назад, словно через плохое зеркало. Именно этот облик оставался неизмененным в течение семи лет, и хотя Сестра не могла точно сказать ничего определенного насчет этого лица, она думала, что оно сначала было молодым лицом – лицом ребенка. Мужского или женского пола, она не могла сказать, но с годами лицо менялось. В последний раз она видела его семь лет назад, и у Сестры сложилось впечатление, что все черты лица были начисто стерты. С тех пор неясный облик не появлялся.
Иногда Сестра чувствовала уверенность, что следующий день принесет ответ, но дни проходили, становясь неделями, месяцами и годами, а она все продолжала поиск. Дороги продолжали вести ее и Пола через опустошенные пригороды, через пустынные города и по периметру искромсанных развалин там, где стояли города. Много раз она была обескуражена и думала о том, чтобы оставить это и остаться в одном из поселений, через которые они проезжали, но то, что у нее была маска Иова, было слишком плохо. Теперь она начинала думать, что единственное место, где она может быть принята, это колония страдающих от маски Иова.
Но правда заключалась в том, что она боялась слишком долго оставаться в одном месте. Она постоянно оглядывалась через плечо, боясь, что черная фигура с переменчивым обликом наконец найдет ее и подкрадется сзади. В ее кошмарах о Дойле Хэлланде или Дэле Холлмарке, или как там он еще себя называет, у него был единственный алый глаз на лбу, как у мрачной фигуры на карте Таро, и он неумолимо преследовал ее.
Часто в прошедшие годы Сестра чувствовала мурашки на коже, как будто он был где–то совсем рядом, почти вплотную к ней. В таких случаях она и Пол снова ударялись в странствия, и Сестру ужасали перекрестки, потому что она знала, что неверное направление может привести их в его поджидающие руки.
Она отогнала от себя воспоминания.
– А как вы? Вы здесь давно?
– Восемь месяцев. После семнадцатого июля я уехал из Амарильо на север вместе со своей семьей. Мы жили в поселении на реке Лургатойре, к югу от Лас–Анимас, штат Колорадо, три года. Там жило полно индейцев; некоторые из них были ветеранами Вьетнама, и они научили нас, тупых городских жителей, как строить хижины из грязи и остаться в живых. – Он с болью улыбнулся. – Это было для меня шоком: живя в особняке, который стоил миллионы, оказался потом вдруг в грязи и коровьем навозе. Так или иначе, двое из наших ребят умерли в первый год – отравление радиацией – но мы оказались в тепле, когда начал падать снег, и чувствовали себя чертовски счастливыми.
– Почему вы там остались? – спросил Пол.
Хьюг пристально смотрел на огонь. Прошло немало времени, прежде чем он ответил.
– У нас была община, что–то около двухсот человек. Были запасы зерна, немного муки и солонины и много консервов. Речная вода хоть и не была абсолютно чистой, но она давала нам возможность поддерживать жизнь. – Он потерся культей о свою ногу. – Потом пришли они.
– Они? Кто?
– Сначала это были двое мужчин и трое женщин. Они приехали на “Атике” и “Бьюике” с бронированным лобовым стеклом. Они остановились в “Преддверье Чистилища” – это так мы называли наш город – и захотели купить половину нашей еды. Конечно, мы ее не продали ни за какую цену. Мы бы умерли от голода, если бы продали. Потом они стали угрожать нам, сказав, что мы пожалеем, что не сделали того, о чем они просили. Я помню, что Кьюртис Красное Перо – он был нашим главным, большой закладчик, который служил во Вьетнаме – пошел в свою хижину и вернулся с автоматической винтовкой. Он приказал им уйти, и они так и сделали. – Хьюг остановился. Он медленно сжал кулаки над столом.
– Они вернулись,– он сказал мягко. – В ту же ночь. О, да, они вернулись с тремястами вооруженными солдатами и с грузовиками, которыми они начали сравнивать “Преддверье Чистилища” с землей… и убивать всех подряд. Всех. – Его голос надломился, и он не мог продолжать какое–то время. – Люди убегали, пытались скрыться,– сказал он. – Но у солдат были машины с дальнобойным оружием. Я бежал с моей женой и дочерью. Я видел, как Кьюртис Красное Перо был расстрелян и раздавлен “Джипом”. Он… он после этого был совсем не похож на человека. – Хьюг закрыл глаза, но на его лице было изображено такое мучение, что Сестра не могла на него смотреть. Она смотрела на огонь. Он продолжал: – Пуля попала моей жене в спину. Я остановился, чтобы помочь ей, и сказал дочери, чтобы она бежала к реке. Больше я никогда ее не видел. Но… я подобрал свою жену, когда при этом сам был ранен пулями. Двумя или тремя, я думаю. В ногу. Кто–то ударил меня по голове, и я упал. Я очнулся… я очнулся и ствол винтовки был направлен мне в лицо. И кто–то мужским голосом сказал: “Скажешь всем, что здесь прошла Армия”. Армия Совершенных Воинов,– повторил он горько и открыл глаза. Они были безвыразительны и полны кровью. – Кроме меня, еще четверо или пятеро людей тоже были оставлены, и они сделали для меня носилки. Они несли меня больше тридцати миль на север к другому поселению – но и оно было превращено в пепел к тому времени, когда мы дошли туда. Моя нога была раздроблена. Ее пришлось отрезать. Я рассказал им, как это сделать. И я стойко держался, мы продолжали идти, и все это случилось четыре года назад. – Он посмотрел на Сестру, слегка наклонясь вперед на своем стуле. – Слава Богу,– сказал он настоятельно,– что мы не пошли на запад. Там были поля настоящих битв.
– Поля битв? – спросил Пол. – Что вы имеете в виду?
– Я говорю, что они вели войну за пределами территории – в Канзасе, в Оклахоме, в Небраске, в обоих Дакотах также. О, я встречал множество убежищ, спланированных для защиты от нападения с запада. Они называют это полями битв, потому что там сражается большое количество армий: Американская Верность, Ноландские налетчики, Армия Совершенных Воинов, “Команда “Гидра” и еще быть может пять или шесть других.
– Война закончилась. – Сестра нахмурила брови. – Какого черта они сражались?
1 2 3 4 5 6 7 8 9