Она вспомнила подслушанный спор между Гранди и Гедеоном и как тот говорил, что знает, что рискует, но готов взять ответственность на себя. Она поморщилась и отвернулась, стараясь отогнать воспоминания, но они продолжали клубиться в воздухе, мешая ей думать.
— Тебе нужно пройти кое-какие обследования, — сказал доктор. — Для этого надо будет съездить в больницу.
Марина равнодушно кивнула.
— Не надо волноваться. — Доктор старался успокоить ее, думая, что тень, набежавшая на ее лицо, означает озабоченность по поводу лечения. — После катастрофы тебя хорошо обследовали. Сотрясение у тебя небольшое, никаких серьезных повреждений не обнаружили. Нужно еще раз сделать энцефалограмму, чтобы убедиться, что с головой все в порядке. Обычная проверка, и все. Хорошо бы тебя посмотрели как следует и в других отделениях.
Она опять кивнула, опустив глаза на сплетенные пальцы.
— Я оставлю тебе таблетки против головной боли. Голова очень беспокоит? — спросил он.
— Да нет, не очень. Просто болит.
— Где? Впереди или в висках? Марина кивнула, и доктор положил прохладную руку ей на голову, как будто хотел ощутить пульсирующую боль и измерить ее силу.
— Страшная была автокатастрофа? — неожиданно спросила она.
Он убрал руку и посмотрел на нее очень серьезно:
— Больших увечий не было.
Она на это рассмеялась, и доктор стал еще серьезнее, потому что увидел в ее глазах безумие и гнев.
— Ты легко отделалась, — заверил он ее. Но никому еще не удавалось попасть под машину и отделаться легким испугом.
Он открыл бутылочку, вытряс ей на ладонь две таблетки и дал воды, чтобы запить.
— Я оставлю таблетки твоему дедушке. Принимай их каждые шесть часов, пока голова болит. Если будет болеть сильнее, сразу же вызовите меня. Если появятся другие симптомы: головокружение, тошнота, потеря равновесия, тоже вызывайте. Сейчас нет ничего такого?
Все есть, только не в том смысле, что вы думаете, ответила Марина про себя, а вслух сказала:
— Нет, все нормально, только голова побаливает.
— Вот и хорошо. — Он погладил ее по плечу. — Все будет в порядке, Марина, ты только не тревожься.
Он внимательно следил за симптомами физического состояния, но ее убивали душевные невзгоды.
— Я уверен, придет время, и все это пройдет, — мягко сказал доктор, уходя.
Она легла в постель и стала наблюдать за угасающим светом. С тех пор как она услышала, как Гедеон играет на рояле, прошло совсем немного времени, но она успела проделать длинное путешествие, утомившее ее.
Ей хотелось спать, хотелось выбросить все из памяти. Но тут вошел Гранди, и она вздохнула, прикусив губу. Она не хотела разговаривать.
Он сел на край кровати и, взяв ее руку скрюченными пальцами, стал поглаживать. Она чувствовала, что он любит ее и беспокоится, и не могла его обидеть.
— Как ты? — спросил он тихо.
— Хорошо, — ответила она, как отвечала доктору, и соврала обоим. Но Гранди смотрел на нее, сострадая, его нельзя было обмануть, и она увидела, что он съежился, как от удара.
— Боже, зачем я разрешил ему переступить наш порог! — воскликнул он. — Стоило мне увидеть его, и я уже знал, что так и будет. Я его предупреждал, но ведь он самый…
— Не надо о нем говорить. — Марина прервала его резко, дедушкины пальцы еще крепче сжали ее руку, и он тихо застонал. — Сейчас я хочу спать.
Он посмотрел на нее и заботливо откинул ей прядь со лба.
— Ну конечно… — Он был одновременно и рад и обеспокоен. — С тобой все в порядке? Может быть, мне посидеть здесь? Я устроюсь в кресле и буду сидеть тихонько, как мышь.
Она коротко рассмеялась.
— Нет, не надо, спасибо, Гранди.
Она поняла, что дед боится оставлять ее одну, это было видно по глазам. Она вздохнула и погладила его по щеке.
— Я правда неплохо себя чувствую. Мне просто нужно заснуть. Доктор дал мне таблетки.
— Да, он мне сказал. — Гранди еще колебался. — Он сказал, от головной боли. Очень болит?
— Нет, больше не болит. Просто я хочу спать.
Конечно, им было о чем поговорить. Она так долго отсутствовала, и женщина, в которую Марина вдруг превратилась, казалась ей почти незнакомой. Целый год она пробыла девочкой, полуребенком, и никто даже не намекнул ей на истинное положение вещей.
Марина вспомнила миссис Робинсон и диковато засмеялась. Увидев, что Гранди испугался, она объяснила:
— Бедная миссис Робинсон, как ей, должно быть, хотелось все это обсудить. Она была просто молодец все эти месяцы!
Гранди нахмурился.
— Она очень добра. Все очень жалели тебя. Все оказались такими добрыми людьми, Марина.
— Да, так и есть, — и она вздрогнула. — Я понимаю и очень им благодарна. Просто я представила себе, как тяжело было миссис Робинсон. Тут такая потрясающая история, и невозможно ее как следует обсудить. — Она помолчала. — Наверное, за моей спиной все-таки обсуждали. — Интересно, что они думали? Например, о Гедеоне и… Нет, не надо об этом думать. Марина почувствовала тошноту. В желудке чтото зашевелилось, комната пошла кругом, и она закрыла глаза.
— Что с тобой? — спросил Гранди, забеспокоившись, и склонился к ней.
— Уходи, пожалуйста, — попросила она тонким голосом. — Уходи, мне надо уснуть.
Она очень любила Гранди, но теперь хотела остаться одна, потому что только в одиночестве можно было спрятаться в беспамятство.
Ночью она проснулась. В комнате было совершенно темно, море хрипло дышало и стонало в тумане, как больное животное. Марина лежала и дрожала как от холода и вдруг услышала в темноте какое-то движение. Она подняла голову и, вздохнув, спросила:
— Это Гранди?
Кто-то сидел в кресле, недалеко от кровати, она слышала чье-то дыхание.
— Гранди, — еще раз окликнула она.
Марина уже знала, кто это, прежде, чем он встал и стало видно, насколько он выше Гранди.
— Убирайся из моей комнаты! — зашептала она слабым голосом.
Он стоял, не произнося ни слова, но Марина видела, что он за ней наблюдает, и ненавидела его всей душой.
— Убирайся! — На этот раз она сказала громче, пронзительным голосом, и он подошел прямо к кровати, нависая над ней страшной угрозой. — Убирайся! — Она закричала так, что дверь распахнулась и в комнату, хромая и задыхаясь, вбежал дедушка. Он тоже глядел на Гедеона с ненавистью.
— Говорил же я тебе, оставь ее в покое! Гедеон повернулся и вышел, а Гранди подошел к ее постели и затянул в лицо, темнеющее на подушке.
— Что он тут делал? — Дед был до того рассержен, что Марина чуть не улыбнулась.
— Да ничего. Я проснулась, а он сидит.
— Черт бы его побрал! — Гранди еще ворчал и бормотал какие-то проклятья, кулаки его сжимались, точно он хотел убить Гедеона. Когда-то давно Гранди гордился Г„деоном, тот был одним из лучших его учеников. Гранди хотел, чтобы виртуозный, но поверхностный блеск его исполнения приобрел глубину и эмоциональность, и приходил в восторг, если Гедеону это удавалось. Потом его бывший ученик стал настоящим пианистом, и Гранди сиял от гордости, слушая его. Но теперь он ненавидел Гедеона из-за Марины, от гордости не осталось и следа.
Марина смотрела на деда и думала: интересно, что он знает? У его ненависти должны быть какие-то серьезные причины. И она спросила напрямую:
— Что он тебе рассказал? Дед медленно сел, взял ее руки в свои и сказал:
— Все, он ничего не скрыл. — По его голосу можно было подумать, что он ненавидел Гедеона даже за честность. — Тогда я был готов его убить и велел держаться от тебя подальше. Но разве для Гедеона имеют значения чьи-то слова? Он всегда был такой самоуверенный, желания и просьбы других людей для него ничего не значат.
Марина кивнула. Закрыв глаза, она тихонько зевнула.
— Я, пожалуй, еще посплю.
— Можно я посижу с тобой? — Гранди почти умолял ее шепотом, и Марина улыбнулась ему ласково.
— Только не долго, пока я не засну.
Он погладил ей руки, а потом пересел в то кресло, где только что сидел Гедеон. Вскоре она заснула, провалившись в пустоту.
Проснувшись, она услышала внизу сердитые голоса и поняла, что Гедеон еще не уехал. Гранди что-то кричал, а потом понизил голос до яростного шепота. Марина догадывалась, о чем идет разговор. Гранди пытался выгнать Гедеона, а тот отказывался уезжать.
Марина села в кровати и посмотрела на своих аккуратных кукол. Носки зеленых балетных туфель Эммы торчали вверх, как будто она протанцевала всю ночь. Куклы были с Мариной весь этот год, но теперь она с сожалением поняла, что выросла.
В детстве куклы заменяли ей друзей. Первое время, когда она только встретила Гедеона, игра еще продолжалась, но потом она их забыла. Женщина, лежащая сейчас в кровати, посмотрела на довольные кукольные лица со вздохом. Они были счастливы, хотя не понимали этого. Им не надо было выбираться из своего тихого спокойного мирка, чтобы посмотреть в лицо реальности.
Марине многое нужно было обдумать, пока она лежала в кровати и дрожала как от холода. Она вспомнила те несколько дней, которые провел Гедеон в их доме, и в новом свете увидела многое из того, что прежде миновало ее сознание. Прежде всего она поняла, почему Гедеон был так бледен и взволнован, когда впервые увидел ее, почему он остановил тогда машину и бросился к ней как сумасшедший. Заметив, что она стоит на самом краю скалы, он решил, что она собирается прыгнуть вниз.
Тогда он смотрел на нее, не решаясь подойти. Потом он понял, что она его не узнает, и подошел. И тут Марина улыбнулась. Гедеон был сражен. Она и теперь помнила его лицо, потрясенное и недоверчивое. Смешно, подумала она, очень смешно. Она поняла, что он поражен, и решила, что люди редко ему улыбались, и удивилась тогда. А ведь улыбка — это последнее, что он мог от нее ожидать. Все что угодно, но не это.
Ах, какая свинья, думала Марина, вспоминая, как он подбирался к ней, все ближе с каждым днем. Спрятавшись под поповом анонимности, он обольщал ее заново, лаская, целуя, зная, что потеря памяти сделала ее беззащитной.
Гранди старался защитить ее, остановить его, но Марина сама встала между ними, давая понять, что хочет, чтобы Гедеон жил с ними. Он использовал ее для того, чтобы проникнуть в дом. Он умело и холодно воспользовался ее беспамятством, и Гранди ничего не мог поделать.
Неожиданно она вздрогнула от воспоминания. И все ее тело вспыхнуло. Сон! — подумала она, гладя на кукол круглыми, остановившимися глазами.
Сон? Да сон ли это был? Может быть, она всетаки пошла к нему в лунатическом трансе и Гедеон взял те «, что она сама, не сознавая, предлагала ему?
Этого Марина не знала. Девочка, которой она себя считала, такого бы не сделала. Но женщина, растревоженная в тот вечер ласками и поцелуями, могла пойти к Гедеону в поисках того, чего так жаждало ее тело.
К горлу снова подступила тошнота, и она закрыла глаза руками. Неужели это случилось?
Дверь отворилась, и Гравди спросил взволнованно:
— Что такое? Голова сильнее болит? Может быть, позвонить доктору?
Марина вытерла глаза и медленно опустила руки.
— Нет, все в порядке. — Глубоко вздохнула и спросила: — Он уехал?
Гранди заколебался, она видела, что сейчас он соврет.
— Значит, не уехал? — спросила она резко.
— Как бы я хотел выгнать его вон! — Дед бормотал, злясь на свою телесную немощь. — Если б я был моложе, да и руки не были бы такими бесполезными… — Его вялые руки напряглись на коленях, как бы желая схватить Гедеона за горло. — Он отказался уезжать, и я ничего не могу поделать.
— Я поговорю с ним, — сказала Марина, что-то решив про себя.
— Что ты! Нет! Марина… — Дед смотрел на нее с ужасом, как на безумную.
— Я поговорю с ним, — сказала она спокойно и холодно. — И тогда он уедет.
Гранди попытался переубедить ее, но тщетно. Она только смотрела, и в конце концов он вышел, а она осталась сидеть и ждать, глядя в окно на утренний свет, который казался ей тьмой без края.
Марина хотела навсегда избавиться от Гедеона, и хотя у нее не было сомнений в мудрости такого решения, оно означало новую боль сейчас и в будущем. Но боль стала привычной для нее в прошлом, значит, она сможет жить с ней и теперь. Уход Гедеона будет для нее примерно тем же, чем были для дедушки больные руки: потерей истинного счастья и смысла жизни. Злую шутку сыграла с ними жизнь — для расправы она использовала то, что было им дороже всего.
Марина услышала шаги и напряглась, ведь она не услышит их больше никогда в жизни. Он бежал, прыгая через ступеньку, и она чувствовала, как он торопится к ней. Он стоял в дверях и глядел на нее несколько секунд, потом подошел к кровати своей изящной, какой-то хищной походкой, опустился на колени и поднес ее руки к губам.
— Уезжай-ка ты, Гедеон, — сказала она тихо. Он вскинул черную голову, темные глаза уставились на нее.
Но прежде, чем он начал говорить, она продолжила тем же ровным тоном:
— Я не хочу тебя больше видеть. Уезжай и больше не возвращайся. Подавай на развод, или я это сделаю, мне все равно. Но я хочу, чтобы это кончилось.
— Послушай, Марина, — начал он, но она прервала его, покачав головой:
— Нам не о чем говорить.
— Дай мне объяснить тебе, — начал он снова, но Марина опять прервала:
— Ничего не надо объяснять.
— Неужели? — Он стоял, возвышаясь над ней, лицо его стало жестким. — Тогда почему же ты не даешь мне говорить?
— Не хочу больше вранья.
— Я никогда тебе не врал!
— Да? — Она опустила голову. Всего секунду звучал в ее голосе сарказм, но Гедеон сразу напрягся и переступил с ноги на ногу.
— Нет, — бросил он в ответ, — никогда. То, что ты увидела в тот день, было моей первой встречей с Дианой с тех пор, как я полюбил тебя.
Это было первое признание в любви, которое она услышала от Гедеона, но оно не принесло ей счастья. Марина ждала его все время, пока была замужем, представляя, какое облегчение и радость придет вместе с ним. Сейчас она не чувствовала ничего, кроме холодной тоски.
— Какая разница, сколько раз это случалось. Одного вполне достаточно. — Она теперь смотрела прямо на него, глаза ее были полны презрения.
— Да ведь ничего не было, — оборвал он ее. — Сверх того, что ты видела. Диана поцеловала меня, а не я ее.
— Не войди я в эту минуту, разве этим бы ограничилось, — сказала она, брезгливо изогнув губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18