Вестфален Йозеф Фон
На дипломатической службе
Йозеф фон Вестфален
На дипломатической службе
Перевела Анна Светлова
Глава 1
Как Гарри фон Дуквицу становится неуютно в его адвокатской конторе, и как он все больше и больше сомневается в смысле собственной профессии. Про зеленые, черные и серые телефонные аппараты, про то, что думает Гарри по поводу отсутствия своей подруги Хелены, и как его доверители становятся для него все более подозрительными, включая некоторую информацию о его происхождении, о том, чем он занимался в студенчестве, о его привычках за завтраком и предпочитаемых им средствах передвижения.
Так не годится! Так больше не может продолжаться. Гарри фон Дуквиц встал из-за письменного стола и подошел к открытому окну. Не для того он потратил годы на изучение юриспруденции, чтобы теперь сидеть в офисе и диктовать какие-то письма, называемые "документами, подготовленными стороной в ходе процесса". Да еще и в семь вечера, в мае, в такую погоду.
Франкфурт, середина 70-х. Точнее сказать, 1975-й, но какое значение имеют конкретные даты по сравнению с погодой и временем года. Этот переход поздней весны в раннее лето, да к тому же теплым вечером, когда сумерек нет и в помине, нагонял бесцельную тоску, и душа вновь давала о себе знать.
Почти год Дуквиц работал в этой конторе. Разумеется, не ад, но надолго тоже не годится. Не то, чтобы он ожидал рая на земле. Он уже вышел из этого возраста. Он вообще ничего не ожидал. Чего ждать от жизни? Собственно говоря, совершенно разумный вопрос, но стоит только его проговорить или услышать, и он становится скабрезным. Нужно уж совсем дойти до ручки, чтобы не воспринимать этот вопрос как чересчур навязчивый. Вопросы подобного рода можно задавать разве что себе самому, но тоже не слишком часто. Ждать самореализации, да еще и на службе -- смех да и только.
При этом ему еще повезло. Преуспевающая адвокатская контора в хорошем месте, на краешке делового центра Франкфурта. Здание старой застройки, это важно. Прекрасный паркет. Ничего против высотных домов в панораме города он не имел, но ни в одном из них работать не хотел. Он не насекомое. Здесь отлично распланированные окна, которые можно открывать во всю ширь. Снизу доносился успокаивающий шум уличного движения. По меньшей мере, на улице что-то происходит. Даже деревья растут перед окнами. Липы. Сейчас они цветут. Их деревенский сладковатый аромат приятно смешивается с запахами города.
В пять часов, как обычно, обе секретарши удалились. "До свидания, до завтра, господин Дуквиц!" В шесть с ним распрощались оба его коллеги и девушка-стажер, облегченно и дружелюбно, с оттенком уважения и сожаления: "Не зарабатывайся до смерти!"
Вот и уборщица исчезла, проверив напоследок костяшками пальцев землю в кадке с пальмой: "Поливать не нужно. Пока хорошо!" Сейчас она этажом выше, в помещении частной практики этого дерматолога. Слышно, как она пылесосит и двигает мебель. Наверно, она работает часов по 11, 12 или 13 ежедневно, как Дуквиц. Предположительно, зарабатывает он раза в четыре или в пять больше, чем она. А этот кожник сверху, халтурщик, загребает в десять раз больше. Однако, проблема не в безразмерной разнице. Это раньше против несправедливости выходили на улицы. Бывало так когда-то.
Дуквиц закрыл окно. Франкфурт называли уродским городом, но он не мог с этим согласиться. С недавних пор стали раздаваться голоса, говорящие о честном городе. Если уродство повернули в сторону честности, тогда ложь должна стать чем-то прекрасным.
Он вернулся к письменному столу и сосредоточился на требовании возмещения ущерба некоего домовладельца по отношению к фирме, устанавливающей электрооборудование, и на уголовном деле о смехотворной краже со взломом, совершенной алкоголиком-рецидивистом. Дуквицу захотелось наговорить письма на диктофон, ходя туда-сюда, но, странное дело, хотя он был один в помещениях конторы, ему это показалось чванством. Ему еще нет тридцати, он не желает со значением выхаживать взад-вперед, как актер, исполняющий на сцене роль знаменитого адвоката, который вот-вот должен найти спасительное решение.
Вот что кстати было большей проблемой по сравнению с заработком уборщицы -- его собственный имидж. Проблема эта не то чтобы мучила, она скорее занимала его. Он был молодым преуспевающим адвокатом, то есть как раз из тех, кого еще недавно вместе с Хеленой от всей души презирал. Успех -это ведь хуже некуда, дело ясное. Имеющий в этом обществе успех должен быть с гнильцой.
Кто знает, может как раз поэтому Хелена ушла от него. Скорее всего, ей больше не хотелось жить с молодым преуспевающим адвокатом, который уделял ей все меньше и меньше времени. Гарри был не совсем уверен в этом. Однако что было делать? Альтернатива отсутствовала. Он просто скользнул в успех. Другие соскальзывают куда похуже. Скользишь туда-сюда, потом выскальзываешь. Ноги разъезжаются. И все же изъяны успеха переносить легче, чем изъяны неудач.
Впрочем, Гарри делал все возможное, чтобы не производить впечатление молодого преуспевающего адвоката. Он тщательно заботился о том, чтобы ничего не менять. Никаких костюмов, а широкие поношенные пиджаки, к тому же старая проржавевшая машина и неновая квартира.Это еще вопрос, можно ли таким образом задержать изменение вещей. Пока у него еще было достаточно времени, чтобы скептически наблюдать за собой. Лучше бы за ним наблюдала Хелена. Это было бы не так утомительно. Во всяком случае, нужно быть осторожным и не выглядеть благоденствующим, хотя ты уже на самом деле такой. Или он вовсе не был таким?
Однако когда-нибудь сопротивление станет глупостью. Почему бы не купить себе хоть машину получше? Неужели сразу превратишься в чудовище, если станешь ездить на "мерседесе" или "вольво", как ему уже давно рекомендует его советник по налогам. Что может быть плохого в новом пиджаке, и почему, собственно, костюмы так предосудительны? Что стало бы с фотоальбомами из прежних времен или старыми фильмами, не будь в них костюмов? Великолепных опустившихся детективов 30-40-х годов невозможно представить себе ни в чем другом, кроме костюмов. Несомненно, ребячеством было так противиться костюму или исправной машине. А носить галстук хоть и хуже некуда, но так же плохо и категорически избегать его носить. Словно станешь свиньей, если его наденешь.
Все это были серьезные вопросы. На них сразу не ответишь. Их следовало обсудить с Хеленой. Каким нахальством было с ее стороны удрать. Гарри взял лист бумаги и написал: "Дорогая Хелена, мне нужна консультация по имиджу. Хорошая оплата. Не хочешь ли ты поступить на это место?" Неоконченное письмо он положил в ящик стола с частными бумагами. Потом он взял с полки тома с комментариями по уголовному и строительному праву, чтобы наговорить на диктофон несколько писем. "Порядок подряда в строительстве" назывался один из комментариев. В начале красовалось посвящение издателя: "С глубокой благодарностью моей дорогой супруге, и в особенности за многолетнее терпение и снисхождение, посредством которых стало возможно это седьмое издание".
Комментарий был венцом юридической карьеры. Так далеко он не зайдет, сказал сам себе Гарри, он не будет комментировать ни порядок подряда, ни что-либо другое, или вовсе впадать в бесстыдство и посвящать такие пошлые глупости каким-нибудь возлюбленным. Он поставил книги обратно на полку. Надо выбрать специализацию. Тогда работы будет меньше. Только сначала стоит попробовать, что ему ближе. Уголовное или гражданское право и какие именно отрасли.
Вопреки всему что-то не ладилось. Что касается успеха, это больше походило на шутку. Пока еще он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы смеяться над подозрением в этаблированности. Лучше бы смеяться вместе с Хеленой. В смехе в одиночку всегда есть что-то горькое. Имиджа молодого преуспевающего адвоката, пожалуй, еще можно избежать, в отличие от правил игры в судопроизводстве. Вот недавно, один классный тип в ярости поддал ногой по машине, потому что водитель чуть не переехал его, он никогда бы не выиграл дела, хотя и имел полное право на подобное деяние. Водитель выпендрежного лимузина, разумеется, тут же подал жалобу в суд по поводу повреждения имущества. Помятая дверь. Удар ногой на 7000 марок. Оценка приведенным к присяге экспертом. Тут даже сам судья усмехнулся: такой тонкий слой металла на такой дорогой машине? И все-таки, ногами по дверям не бьют. Только если на тебя уже наехали, адвокат может дать ход делу по акту производного деяния. Или еще лучше: превышение пределов необходимой обороны. Если бы Дуквиц иногда имел возможность орудовать такими понятиями в суде, ему бы нравилась его профессия. Однако обвинитель забрал свою жалобу назад, он не хотел называть свидетельницу, сиречь свидетеля, который сидел у него в машине. Ага!
То-то и оно. Вместо того, чтобы поставить обвиняемому памятник за его замечательный поступок, вместо того, чтобы предписать водителю тридцать ударов плетью по пяткам, дело закрыли без всякого триумфа. Если бы противника не обуял идиотский страх перед расспросами его жены о спутнице в машине, тогда бы Дуквиц поспособствовал обвиняемому в его же правах. Только как? Какой судья был бы готов оправдать своего героического доверителя с обоснованием: разрешается в подобных случаях колотить ногой по двери! Но тогда и только тогда в юстиции было бы чуть больше смысла.
Итак, дело двигалось дальше с уловками и замалчиваниями, с укрываниями и отклонениями. В ход шли хитрости и увертки, упреки в формальных ошибках, поиски истины велись с помощью полуправды, без всякого интереса. Никакого блеска, никакого понятия права, никакой концепции, только эти поигрульки в разнюхиванье, ощупыванье, перерывание. Дурацкий задумчивый вид спорта для ремесленников. Студентом, стажером и асессором он имел время, чтобы подготовиться ко всей этой чуши. Но одно дело -- самому приводить в движение эту бессмыслицу, а совсем другое -- всего лишь знать о ней.
Он понятия не имел о том, что сами доверители могут быть исчадьем ада. Их нельзя прогнать, ведь благодаря им существуешь, а они отвратительны. Возмущенные, они приходили в качестве обвинителей, в слезах -- в качестве обвиняемых. Контора славилась левацким уклоном, поэтому здесь появлялись главным образом оскорбленные, обделенные и неплатежеспособные.
Сегодня утром он защищал интересы одной кассирши, уволенной из супермаркета. Совершенно ясно, что этой бедняжке требовалась активная деятельная помощь. На заседании суда выяснилось, что она была непунктуальна, медлительна, глупа, болтлива, неуклюжа, не могла ничего запомнить, не умела считать, словом, совершенно не годилась для этой работы. Она относилась к тому типу женщин, на которых безмерно сердишься, стоя в очереди в кассу, потому что они не знают цен и из-за каждой пачки масла справляются у коллеги, а дело не движется. На нее пожаловались клиенты. Рассказ директора филиала оказался совершенно правильным. Он был справедлив. Увольнение соответствовало положению вещей -- жестко, но такова жизнь. Только, к сожалению, дружелюбный директор филиала послал уведомление об увольнении не заказным письмом, и Гарри пришлось вдалбливать своей подзащитной, что она получила его только 2 января, а не 31 декабря, как это было в действительности. Дуквиц без труда добился для этой бездарной дурынды 12000 марок отступных. Ее шеф, ко всему прочему итальянец, был наказан, потому что не знал, что в таких случаях из немецкого почтового отделения отправляется немецкое заказное письмо. И ради этой дешевой победы Дуквиц выгреб у него из кармана еще 2000 марок за адвокатские услуги. Так дальше не могло продолжаться.
Однако самым большим злом были разводы. Похоже, Дуквиц обладал тайной силой притяжения того типа мужчин, которые чувствовали себя обманутыми их женами эротически и экономически.
После скольких-то лет семейного ада они не желали -- еще чего! -засовывать в глотку лживой бестии половину добра, разумеется, нажитого с большим трудом.
Дуквиц неизменно кивал и думал: кто женится, сам виноват. Если дело доходило до процесса, выяснялось, что противники -- соответственно противницы -- очаровательнейшие создания. Его же подопечные превращались в суде в отвратительных вонючек, чего и ожидала любая разумная женщина. Почему эти женщины не приходили к нему в контору? Было ли в этом тайное противоречие: красавица-подзащитная и левацкая контора? Все же образ левацкого адвоката из левацкой конторы имел нечто романтическое. Но если следствием этой сомнительной славы оказывалось то, что на нее попадались только жалкие личности, тогда спасибо, не надо. Тогда лучше судиться без идеологии в пользу красивых женщин и пожизненно вытаскивать деньги из жмотов-мужиков. Ради красоты стоит постараться, черт подери!
Недавно в суде напротив него сидела представительница противной стороны с такими зелеными глазами, что он без возражений принял все ее доводы, от которых волосы вставали дыбом. И перед лицом этой дамы ему пришлось облачать гадкие обвинения его гнусного подопечного в юридически применимые формы. Зеленые глаза, полные нежного презрения, были устремлены на его доверителя. Вот бы она вытащила из кармана пистолет и застрелила его, подумал Дуквиц. Он тут же взял бы на себя ее защиту. Дуквиц отодвинулся от подопечного насколько было возможно, чтобы не попасть в радиус действия этого великолепного зеленоглазого презрения. Во время своих выступлений он попытался заслать противнице тайные сигналы симпатии, потом, правда, оставил свои попытки, потому что заметил, что по законам риторики это шло на пользу его подзащитному. Ему надо было бы так скверно вести защиту, чтобы противница выиграла по всем пунктам. Только она бы никогда не узнала, кого благодарить за победу. Дуквиц присутствовал бы там в роли проигравшего, а такие женщины не любят неудачников. Ее адвокат должен бы сам сказать, что она выиграла благодаря усилиям его коллеги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18