Отрыки из книги Бориса ЛЬВОВИЧА "Актерская курилка".
Клара Hовикова одно время тесно сотрудничала с писателем Алексеем Цапиком.
Она читала его монологи, а он выступал сольным номером в ее концертах.
Однажды конферансье Роман Романов, несколько раз переспросив у Цапика его
редкую фамилию, вышел на сцену и объявил: Писатель-сатирик Алексей Поцик!
В одной дурацкой пьесе про советских ученых актер, игравший секретаря
партийной организации института, вместо текста "Зачем же так огульно
охаивать..." - произнес: "Зачем же так огально охуивать...", за что был
немедленно из театра уволен.
Круто оговарился однажды Евгений Евстигнеев. В спектакле по пьесе Шатрова
"Большевики", выйдя от раненого вождя в зал, где заседала вся
большевистская верхушка, вместо фразы "У Ленина лоб желтый, восковой...",
он сообщил: "У Ленина... жоп желтый!"
Hа вахтанговской сцене идет "Антоний и Клеопатра". В роли Цезаря - Михаил
Ульянов. События на сцене близятся к развязке: вот-вот Цезаря истыкают
ножами... По закулисью из всех динамиков разносится бодрый голос помрежа:
"Передайте Ульянову: как только умрет, пусть сразу же позвонит домой!"
В театре им. Моссовета режисеер Инна Данкман ставила пьесу "Двери
хлопают". Hа одну из репетиций пришел Юрий Завадский. В одной из сцен
артист Леньков должен был выйти с гирляндой воздушных шаров, но их на тот
момент нигде не было. Реквизиторы сказали: "Обойдешься. Хороший артист и
без шариков сыграет!" Тогда Саша Леньков придумал выход. Hашел где-то
радиозонд, надул его и вытащил на сцену, ожидая режиссерской похвалы. И тут
же услышал недовольный голос Завадского: "Что это такое? Почему Леньков с
надутым презервативом?" Ему стали объяснять, что это радиозонд.
"Прекратите, - хлопнул по столу рукой мэтр, - я еще, слава Богу, помню, как
выглядит презерватив!"
Под старость лет мхатовские корефеи превратились с попустительства властей
в небожителей и вытворяли. что хотели. В частности, у них была популярна
такая игра. Если кто-то из участвующих говорил другому слово "гопкинс!", то
он должен был подпрыгнуть, независимо от ситуации, в которой находился. В
случае невыполнения - большой денежный штраф. Понятно, что "гопкинсом" чаще
всего пользовались в спектаклях, в самых драматических местах.
Кончилось все тем, что тогдашний министр культуры СССР Е.Фурцева вызвала к
себе великих "стариков". Потрясая целой пачкой писем от зрителей и молодой
части труппы, она произнесла гневную речь о роли МХАТа и этике советского
актера. Обвешанные всеми мыслимыми званиями, премиями и орденами, стоя
слушали ее Грибов, Массальский, Яншин и Белокуров... А потом Ливанов
негромко сказал: "Гопкинс!" - и все подпрыгнули.
Каждый, сколько-нибудь интересующийся театром, знает, что мэтры российской
сцены, отцы-основатели МХАТа Станиславский и Немирович-Данченко поссорились
еще до революции и не общались до конца дней своих. МХАТ практически
представлял собою два театра: контора Станиславского - контора Немировича,
секретарь того - секретарь другого, артисты того - артисты этого...
Неудобство, что и говорить! Однажды было решено их помирить. Образовалась
инициативная группа, провели переговоры и, наконец, был создан сценарий
примирения. После спектакля "Царь Федор Иоанович", поставленного ими
когда-то совместно к открытию театра, на сцене должна была выстроиться вся
труппа. Под торжественную музыку и аплодисменты справа должен был выйти
Станиславский, слева Немирович. Сойдясь в центре, они пожмут друг другу
руки на вечный мир и дружбу. Крики "ура", цветы и прочее... Корифеи
сценарий приняли: им самим надоела дурацкая ситуация. В назначенный день
все пошло как по маслу: труппа выстроилась, грянула музыка, корифеи
двинулись из-за кулис навстречу друг другу... Но Станиславский был
громадина, почти вдвое выше Немировича, и своими длинными ногами успел к
середине сцены чуть раньше. Немирович, увидев это, заторопился, зацепился
ножками за ковер и грохнулся прямо к ногам соратника. Станиславский
оторопело поглядел на лежащего у ног Немировича, развел руками и пробасил:
"Ну-у... Зачем же уж так-то?.." Больше они не разговаривали никогда.
В Малом театре служил когда-то актер Михаил Францевич Ленин, помимо всего
прочего известный тем, что в 1918 году дал в газету объявление: "Прошу не
путать меня с политическим авантюристом, присвоившим себе мой псевдоним."
Рассказывают, что однажды прибежали посыльные в кабинет к Станиславскому и
закричали: "Константин Сергеевич! Несчастье! Ленин умер!" "А-ах! Михаил
Францевич! - вскинул руки Станиславский. "Нет - Владимир Ильич!"
"Тьфу-тьфу-тьфу, - застучал по дереву Станиславский, - тьфу-тьфу-тьфу!.."
В 1960 году труппе МХАТа представляли молодых актеров, принятых в труппу. А
незадолго до этого Хрущев разоблачил так называемую "антипартийную группу"
Маленкова-Кагановича-Молотова. И вот ведущий провозглашает имя одного из
молодых: "Вячеслав Михайлович Невинный!" И тут же раздается бас остроумца
Ливанова: "Вячеслав Михайлович НЕВИННЫЙ? Вот новость! А Лазарь Моисеевич?!"
Под старость лет мхатовские корифеи при старательном участии власть
предержащих превратились в небожителей, почему и вытворяли, что хотели. В
частности среди них была популярна такая игра: если кто-то уз участвующих в
ней говорил другому слово "Гопкинс!", тот должен был непременно
подпрыгнуть, независимо от того, в какой ситуации находился. Не выполнивших
постигал большой денежный штраф. Нечего и говорить, что чаще всего
"гопкинсом" пользовались на спектаклях в самых драматических местах...
Кончилось это тем, что тогдашний министр культуры СССР Екатерина Фурцева
вызвала к себе великих "стариков". Потрясая пачкой писем от зрителей и
молодой части труппы, она произнесла целую речь о заветах Станиславского и
Немировича, о роли МХАТа в советском искусстве, об этике советского
артиста. Обвешанные всеми мыслимыми званиями, премиями и орденами, стоя
слушали ее Грибов, Массальский, Яншин, Белокуров... А потом Ливанов
негромко сказал: "Гпокинс!" - и все подпрыгнули.
Тетка режиссера Б.Львовича, жившая в Риге, часто бывала в Москве и в доме
подруги часто встречалась с Раневской. Тетку по совпадению звали Фаиной и
Раневскую это очень радовало. "Мы с вами две Фаньки, - говорила она. -
Очень редкое имя!" Однажды она вдруг позвонила тетке в Ригу, чего до той
поры никогда не делала. "Фанечка, - прогудела она в трубку своим
неповторимым басом, - вы уже посмотрели фильм "Осторожно, бабушка!" со мной
в главной роли? Тетка ужасно разволновалась: "Нет, Фаина Георгиевна, к
сожалению, еще не видела, но завтра же пойду посмотрю, наверное, у нас уже
где-нибудь идет?" "Ага, ага, наверное идет, - сказала Раневская, - так чего
я звоню-то? Не ходите ни в коем случае: фильм говно!"
Раневская всю жизнь прожила одиноко: ни семьи, ни детей. Однажды ее
спросили, была ли она когда-нибудь влюблена. "А как же, - сказала
Раневская, - вот было мне 19 лет, поступила я в провинциальную труппу -
сразу же и влюбилась. В первого героя-любовника. Уж какой красавец был! А
я-то, правду сказать, страшна была как смертный грех... Но очень его
любила: ходила вокруг, глаза таращила. Он, конечно, ноль внимания...
Однажды вдруг подходит ко мне и говорит своим шикарным баритоном: "Деточка,
вы ведь возле театра комнату снимаете? Так ждите сегодня вечером, буду к
вам в семь часов". Я побежала к антрепренеру, денег в счет жалованья взяла,
вина накупила, еды всякой, оделась, накрасилась - жду сижу. В семь нету, в
восемь нету, в десятом часу приходит... Пьяный и с бабой! "Деточка, -
говорит, - погуляйте где-нибудь пару часиков, дорогая моя!.." С тех пор не
то что влюбиться - смотреть на них не могу: гады и мерзавцы!"
Актер Малого театра Михаил Михайлович Новохижин был некоторое время
ректором Театрального училища имени Щепкина. Однажды звонит ему Раневская:
"Мишенька, милый мой, огромную просьбу к вам имею: к вам поступает мальчик,
фамилия Малахов, обратите внимание, умоляю - очень талантливый, очень,
очень! Личная просьба моя: не проглядите, дорогой мой, безумно талантливый
мальчик!.." Рекомендация Раневской дорогого стоила - Новохижин обещал
"лично проследить". После прослушивания "гениального мальчика" Новохижин
позвонил Раневской. "Фаина Георгиевна, дорогая, видите ли..., не знаю, как
и сказать..." И тут же услышал крик Раневской: "Что? Говно мальчишка?
Гоните его в шею, Мишенька, гоните немедленно! Боже мой, что я могу
поделать: меня все просят, никому не могу отказать!"
Кто-то из актеров звонит Раневской справиться о здоровье. "Дорогой мой, -
жалуется она, - такой кошмар! Голова болит, зубы ни к черту, сердце жмет,
кашляю ужасно, печень, почки, желудок - все ноет! Суставы ломит, еле
хожу... Слава Богу, что я не мужчина, а то была бы еще и предстательная
железа!"
В Театре им. Моссовета Охлопков поставил "Преступление и наказание".
Геннадию Бортникову как раз об эту пору выпало съездить во Францию и
встретиться там с дочерью Достоевского. Как-то, обедая в буфете театра, он
с восторгом рассказывал коллегам, как эта дочь похожа на отца: "Вы не
поверите, друзья: абсолютное портретное сходство, ну просто одно лицо!.."
Сидевшая тут же Раневская подняла лицо от супа и как бы между прочим
спросила: "И с бородой?"
Артисту Ляховицкому, неизменному партнеру А.Райкина, пришлось как-то ехать
с рядом с Раневской в автобусе на концерт. Автобус отъехал от Маяковки
полный, да еще по дороге пришлось кого-то подбирать... Словом, где-то
посреди дороги с кем-то случился грех. Тогда Раневская наклонилась к
Ляховицкому и громким басом прошептала: "Вы чувствуете, голубчик? Кажется,
у кого-то открылось второе дыхание!.."
Вера Петровна Марецкая загорает на южном пляже. Загорает очень своеобразно:
на женском лежбище, где дамы сбросили даже легкие купальнички, знаменитая
актриса лежит на топчане в платье, подставив солнцу только руки, ноги и
лицо. Проходящая мимо жена поэта Дудина замечает ей: "Что это вы, Верочка,
здесь все голые, а вы вон как..." "Ах, дорогая, - вздыхает Марецкая, - я
загораю для моих зрителей. Они любят меня. Я выйду на сцену, тысяча людей
ахнет от моего загорелого лица, от моих рук, ног... А кто увидит мое
загорелое тело? Кроме мужа человек пять-шесть. Стоит ли стараться?"
Раневская в 70 лет объявила, что вступает в партию. "Зачем? - поразились
друзья. "Надо! - твердо сказала Раневская. - Должна же я хоть на старости
лет знать, что эта сука Верка Марецкая говорит обо мне на партюбюро!"
Раневская любила говорить: "Я жила со многими театрами и ни разу не
испытала чувства удовлетворения!" И это не было преувеличением: даже
большие мастера "не доставали" до гения этой актрисы. В спектакле театра
им. Моссовета "Шторм" после сцены с Манькой (помните ее неповторимое "Шо
грыте?") зрители толпами уходили домой: больше смотреть было нечего. И
однажды на доске объявлений появился приказ об изъятии этой сцены из
спектакля, " как нарушающей его художественную целостность"! Хорошо, что
успели заснять на пленку.
Однажды Юрий Завадский закричал ей из зала: "Фаина! Вы своими выходками
сожрали весь мой замысел!" "То-то у меня чувство, будто я говна наелась!" -
достаточно громко пробурчала Раневская. "Вон из театра!" - крикнул
Завадский. Раневская, подойдя к авансцене, ответила ему: "Вон из
искусства!"
Раневская называла Завадского "Перпетуум кобеле".
Одной из замечательный работ Раневской была бабушка в спектакле театра им.
Пушкина "Деревья умирают стоя". Артист Витольд Успенский, рассказал, как
она однажды нахулиганила. Как-то на гастролях молодые актеры собрались
выпить и закусить. Бегут гурьбой в гостиничный ресторан, а им навстречу по
лестнице поднимается Раневская. "Ах, молодые люди, - завздыхала она, - вы
бежите гулять-веселиться, а я старая старуха, буду лежать в номере одна, в
тоске и грусти..." "Фаина Георгиевна, - загалдели наперебой молодые, -
идемте с нами в ресторан, для нас это такая честь - посидеть с вами!" "Нет,
дорогие мои, - вздохнула та, - я старая старуха, я уж буду в номере
лежать... Разве что чашечку кофе мне принесите!" "Вот вы, дружок, -
обратилась она к артисту Шевцову, - не откажите в любезности..." "Момент! -
крикнул Шевцов, - для вас - все!!!" Вот он прибегает с чашкой кофе к ее
номеру, стучит в дверь и слышит ее бас: "Войдите!" Входит и от
неожиданности роняет чашку. Положив матрас на пол, открыв настежь все окна,
лежит совершенно голая великая артистка и курит папиросу! Невозмутимо
посмотрев на остолбеневшего Шевцова она пророкотала: "Голубчик! Вас не
шокирует. что я курю "Беломор"?
Раневская часто заходила в буфет и покупала конфеты или пирожные. Но не для
себя. С ее страшным диабетом ей это было противопоказано. Сладости она
покупала чтобы угостить кого-нибудь из друзей-актеров. Однажды в будете она
подошла к актрисе Варваре Сошальской: "Вавочка!, - пробасила она нежно, -
позвольте подарит вам этот огурец!" "Фуфочка! - так звали Раневскую
близкие, - с восторгом приму!" "Только вы уж, пожалуйста, скажите к нему
что-нибудь со значением!" "Вавочка, дорогая, - снова начала Раневская, - я,
старая хулиганка, дарю вам огурец. Он большой и красивый. Хотите ешьте,
хотите живите с ним!"
В театре им. Моссовета режиссер Инна Данкман ставила пьесу "Двери хлопают".
На одну из репетиций пришел Юрий Завадский. В одной из сцен артист Леньков
должен был выйти с гирляндой воздушных шаров, но их на тот момент нигде не
было. Реквизиторы сказали: "Обойдешься! Хороший артист и без шариков
сыграет." Но Саша Леньков придумал выход. Он нашел где-то здоровый
радиозонд, надул его и вытащил на сцену, ожидая режиссерской похвалы. И тут
же услышал недовольный голос Завадского: "Что это такое? Почему Леньков с
надутым презервативом?" "Что вы, Юрий Александрович! - стали объяснять ему,
- это радиозонд..." "Прекратите, - хлопнул по столу мэтр, - я еще, слава
Богу, помню, как выглядит презерватив!
1 2 3