Да, они уехали, растворились в песках, пьют чай в probe & thimble, драят перекладины, ловят сияние чернил, собирают трупы казненных, раскладывают слово esiasch: сорок четвертый, судя по спектру. Евреи, сестра, ХНД, 9-е ноября, все сходится. Следы соли на щупе, злодей входил в операционную, пока доктор плакал. Крест из пятибуквенных имен управляет моряками низших сфер.
Вышли, порозовели. Могли бы остаться в гнусном Клаттау, лакать кофейный напиток по утрам, жевать засохший прецль, хлопать комаров на щеках. Спящий все еще спит, зона заполнена душистым газом, вроде резеда или ноготки или карликовые георгины, путаются под ногами, поют маленькие песни. "Каловые массы в горле" (занес коронер LAPD в страшную тетрадку).
Если засунешь палец, чувствуешь что-то вроде живой подушки, как она там бьется, точно робин-красная-шапка. Секреты хынека. Отказался от варенья, мандаринов, смотрел словацкими глазами. Мальчишеский язык: plavy — белокурый, slza — слеза, nevadza — василек, plachta — простыня, schodzka — встреча, samec — клиент, piliny — опилки. Оtec — отец. Ударил его по плечу в мастерской, когда запорол ножку для кресла. Синяк — в центре фиолетовый, по бокам — цвета яшмы из Гуанчжоу. Учили своим словам: Mtdi — ангел, его спутник — Tdim. Mop — какодемон, противник ангела Opmn. Iahl — ангел, искусный в добывании металлов и драгоценных камней. Yalpamb — повелитель третьего дивизиона этира Зен. Ca-no-quoda — о вы, народ. Cacocasb — в иные времена. Смiрть — сам знаешь. 1 декабря 1947 — случилось то, что случилось. Книга Велиара, два мотка бечевы. Не/изучен, не/понят, не/облизан, не/отсосан.
— Ты будешь в клубе, Ю-ю?
Привык, проникает в чужие дома, нажимает на белые кнопки, водит мизинцем по узорам ковра, спит на шелковой подушке, шевелит языком, пьет напиток из вереска, мажет волосы медом, переставляет фигуры, складывает джинсы, вынимает пояс, кидает майку на стул. Жрет витамины, железо, селен, таблетки с травкой святого Иоанна от печальных мыслей. Изредка пляшет, задирая похотливые ноги.
Сеанс в Вевельсберге, луч протыкает портьеру: он хотел всех любить, служил в канадском мотеле, выдавал ключи от грязных кабинок. Воспользовались негодяи, отпиздили табуреткой, разорвали рубашку, стряхивали пепел на нежную кожу, отобрали деньги. Пришлось перебираться через апрельскую реку по горло в воде (порез на скуле — садист полоснул бритвой). Такая история любви, загнутая, как папоротник. Матросы целятся в каждого, кто хочет пробраться к элементарному королю. Сразу показывай им ладони, таращи глаза. Хотя все равно ничего не выйдет. А что думаете вы, парни?
Уселись, расстегнули пиджаки, закурили.
74
Конец шпаргалки: "in the middle of the circle vibrating the call". И еще: "There is a theory that high and low magick can't be joined, but this theory is rubbish I think, one can perceive the demons and the angels in a macrocosm surrounding us, or as inner guides and traps within ourselves, thus we being the macrocosm and the inner beings the microcosm". Таковы сведения из Берлина, гонец приволок письмо в зверской шкатулке. "Вчера я был ребенком, брошенным в глуши лесов, всадник взял мое сердце в полон, раздвинул зубы. На ночь к тщедушному запястью привязывали колокольчик. Потом заметили волшебные пятна на лодыжке, повторяли Malkut! Serpent! Destroyer! но было уже поздно, остановилась печень".
— Remove his vocal cords, — шепнул в горячее ухо.
— Ему девятнадцать лет, его планета — уран.
Подушечка доверительно бьется под жадным пальцем. Готов на все, подарил заветный кусочек, раскрылся, как на распятии жабы в потайной галерее. Lost human resources. Увезти его в Брэ, спрятать в брошенной квартире на южно-мичиганском проспекте, смотреть в больные глаза. Заяц в доме любви.
Жан Донет! Рыцарь разрезал щенку живот, кончил на блестящие кишки. Слабость, сон артерий. Визг проводов, бегущих в Экстернштайн, Данциг, Бремен, туда, где притаился Quimbanda. Туда, где бьет хвостом тынский колодец. Туда, где булькнул пузырек в ритуальной чаше. Где закрылись глаза хынека-штрих, где дрожали его утренние пальцы. Завязать ленточки отношений: фиолетовую, желтую, бордовую. Листать Книгу Велиара возле его подушки. Повторять: "Будь трудолюбив и терпелив, как Гномы". Щекотать ключицу шахтерским гвоздем.
Самый подходящий день для церемонии — beltane, а ночь — с 18 на 19 число каждого месяца или с 28 на 29, как придется. Лучший год — нечетный. Лучший знак — треугольник. Лучший ветер, с юга, из Нанта. Лучший цветок — бальзамин на окне. Лучший стук — два раза — пауза — три раза.
Ткнули угольником в безоружную шею: хватит, слишком много золы.
Вот она сидит, пухлая мать лунного младенца, девушка без пизды, разрежь ее пополам. Насри ей в рот, отрежь губы. Выброси на траву на западной тридцать девятой, чтобы попалась на глаза мальчишке-велосипедисту, сыну лекальщика. Спляши канкан на ее объедках. Потом запрись в "Отеле де ля Сюз", не выходи из номера, не открывай на стук, не пускай горничных, не звони, не встречайся, не пиши, жди спасительного пожара. Жди, когда пудель элементарного короля начнет облизывать шипящие раны. Жди, когда выпадет "принцесса дисков", карта беременности и материнства.
Держит алый диск в левой руке, в центре — червь китайского единства. Копье в правой руке нацелено вниз, жужжит кристалл. Алмаз распух в земле, темнейшем из всех элементов. Голова принцессы увенчана бараньими рогами, грузные косы. В чреве ворчит лунный младенец. Ее трон — роща священного бамбука у подножья великих гор, деревья горюют на шаткой почве, светятся желтым, точно рана углекопа. Дыши мягко, не отрывай глаза от китайского диска. Что-то новое входит в твою жизнь, готовься.
75
Они выползают из далеких нор, продажные дети А-е, их царапают в городах, выколачивают эмали и камеи, трут драгоценным песком, штукатурят ладони. Утром: фабричные трубы, провода в радужной оплетке, seven ensigns on the altar, seal of truth, центр круга с вудуистским порошком — толченый маис и слезы Жанны Дегрепи.
Их колченогие фрикции, надутые страхом ключицы, крылатые пятки вестников эпидемий. Вот хынек-штрих: слепой словацкий глаз, рюкзак из фальшивой кожи, бывалые винтики и пружинки. Нассал на пол, ерзал в пятнистых трусах, целовал ноги Доктору и Работнику. Бесплодные усилия любви, пчелы и трутни. Здесь выстроились нападающие: Зеботтендорф, Хаусхофер, Прелати, тень Баррона в берилловой глыбе, обугленные кости Нового Ирода в кипарисовом ларце. Шестнадцать дней волнений, встреч на ненасытных меридианах, скрипа велосипедной цепи на западной тридцать девятой. Он проделал долгий путь с южно-мичиганского проспекта, гнал всю ночь, стирая завитки на пальцах. Бился мухой в благовонной масти, разодрал терниями покрышки. Вот оно, тулово красавицы, зреет на росе, как сталагмит.
Вырезал маникюрными ножницами буквы из вечерней газеты, наклеил три слова на мармеладный конверт: "Пожитки Элизабет Шорт", левой рукой приписал с завитушками: «Ловите». Отпечатки пальцев, высвеченные марганцевой пылью. Вспышки пинцетов, беготня серых плащей, цокот клавиш. А там: шейный платок, измазанный рвотой, пузырек с перламутром для ногтей, дешевая расческа, блокнотик с чепухой и покинутыми адресами. Ночной клуб Melody Lane, кафе Джека О'Брайена, дансинг "Улицы Парижа". Здесь она плясала с убийцей уилсоном, здесь ее высмотрели отцы лунного младенца, знахари из ракетных окопов. Сломался каблук, пока волокли к машине. Маркопулос видит неоновые лужи, слышит цокот пивной бутылки и смех ебущихся в белом форде. Здесь правильная программа, в левую руку берешь щуп, наперсток придерживаешь зубами, готово. Это как у теплых братцев: они срослись боками, кровь и лимфа все время булькали, перетекали.
Приготовили щипцы, кандалы, канистры лунных консервов, гинекологическое седло — все впустую. Пропасть откликается звенящим воем, лианы оплетают камни, элементарный король ласкает пуделя, невидимый за матросским щитом.
Путнику не вырваться из сладкого поля, укутывает фланелью, хлюпает теплой глиной, трет поясницу похотливым пальцем. Тут лежала серебряная книга, видишь чешуйки? Захочу — достану, захочу — спрячу. Отворил картонный саркофаг, поскрипел, захлопнул. Ах ты, мой цветочек.
Крест тау в старческой спальне. Чайник на изгибе, копия шлюхи со скрипичной спиной, глазастый метроном, мозаичная тарелка и золотая вилка, синие простыни, баночка с тушью. Носил кружевные чулки, удлинял ресницы, странно смеялся. Это был подарок Гвидо фон Листа, на похоронах повернулся соседний камень, 1895–1918, лейтенант погиб на бельгийском фронте, в пляшущем Брэ, так и не дождавшись встречи. Хороший мальчик: ствол, родинки, гольфы, каскетка, локомобиль утюжит дали.
"Ты меня любишь?" — "Я всех люблю. Люблю всех".
А что думаете вы, парни?
76
Правота принцессы дисков: суббота посылает нового друга, синяк на шее, царапину на щиколотке чуть выше пятки. Чилийские вина все лучше и лучше. Очень хотел понравиться, преуспел.
— Что это, хорст хорст?
— Деревянная фишка.
— Положи под язык.
Марсианские вельможи, псы войн и восстаний, им не нужны провода, не нужна белая кнопка, не нужны щуп и наперсток. Их ловят лучи равноденствия в Экстернштайне. В "Отеле де ля Сюз" их приветствует бальзамин, cмiрть поджидает в библиотечных утесах, протыкая брови серебряными стрелками, останавливая грузовик на тунисской дороге; асфальт расколот, в колеях нежная вода. Они презирают сигналы из Берлина и Бремена, в их папках не рассыпаются бумаги, таинственные сети обходят их в океанах, локатор ловит окраины блестящих тел.
— Ушел, и на полу остался дешевый конверт, пустой. Даже не конверт, а такая маленькая упаковка, фунтик, точно от леденца. Это был его знак, как приворотное зелье, как радиоактивная пирамида на лодыжке. Шы ше сдуфк?
Да, и еще программа: cream live show barrel dancing алькатраз. Булькали, перетекали. В среду позвонил: мне плохо, не смогу появиться, кадр засвечен. Ждал появления почтальона, никого не было, игла протыкает запястье. Что у тебя с кожей?
— Это не опасно, волокли по тропинке. Наткнулся на флотский патруль.
— Приходи в пятницу?
— Будешь ждать?
— Да, на вокзале в Брэ.
Пятница, шестое ноября. Легко досталось. Кошачий L'Empereur предсказывает судьбу, увитая лентами обезьянка дрожит в руке титана. Захлебнулся в глаголах: ukryt' — спрятаться, pretrhnut' — разорвать, posepnut' — шепнуть. Так мы развлекались весной.
Гладить того, кто решился сесть за руль, сдвинуть рычаг, включить звуки. Он — повелитель элементалей, на пальце скулит грошовый перстень, под майкой надувается мышца. Лег на спину, руки под головой, колени, засмеялся, "мой первый крючок", согнул там, где надо, расстегнул письмо с американской маркой, шхуна на красно-белом фоне, appropriate, высунул язык. Что это хорст хорст? Утром — мигрень.
Сезон катастроф. Ураганы, метели, козни итальянской гниды, синие простыни, мятая трава, деньги на такси, последний билет до бремена; поезд забит беженцами, верхняя полка с блестящей лесенкой. Список злыдней: Adraman, Arzulgh, Belmagel, Githgulcag; притаились в пробных скважинах алфавита, лакают нефть. От проказ распухает левое веко, заплетаются колоски, до срока жеребятся кобылы, падают статуи, корчатся гвозди, горит песок. На острове, в слоеном тесте этиров, растет ХНД. Велиар, серебряная книга Мольбы среди дельфиниума в неаккуратном саду, арабская музыка на опушке; мы видели Пана в луче света, магическое кровотечение, разрубленную элизабет шорт, мертвую голову жана донета, его запах, створки и иглы. Свидетельство о гибели французского гражданина, выдано в мэрии, печати, тесьма. Он жив это ошибка хорст он жив.
77
Вот этот снимок, вклеен в досье Lv-Lux-Light, обесцвечен химией гуанчжоу, чернильное пятно в левом углу. Пациент: на стуле с игривой спинкой, китовый ус, фабричные счеты. Ребристые брюки жмут в паху, волосы разделены, фиксатуар или иудейская смола, левый рукав рубашки закатан, дрожит второстепенный мускул. Да, рубашка-апаш. Краешек цепочки на белой груди. Доктор: лаковый сапожок, щегольской сюртук, челка адриатической волной, игла на проводе. Пол: линолеум, медвежья шкура. Столик сзади: ларец с застежками, латунные столбики, замочная скважина сердечком. Слева: парижский морг в 1883 году, пустой холл, у стеклянных дверей — коротыш в сером костюме. За матовым стеклом — незримые трупы. Чек-закладка: количество — 300; курс — 34, 101; комиссионные — 307, клиент — присутствует, вытирает глаза платком, ищет ручку, теребит банкноты, размышляет о колеснице зверя.
Рюмка слева — чистая, на правой — разводы хиромантии, концентрические кружки, намеки на неправедный заработок, растрату наследства.
— Почему, Хынек? У нас ведь получалось раньше.
— Не могу. Кровотечение с прошлой субботы.
Суббота, 30 октября. Если написать письмо, дойдет к сроку. Черная тушь, истерика росчерка, буква «аш» торчит виселицей во дворе военного трибунала. Пришивали собачьи головы к туловищам казненных, ловили сигналы сириуса-б. Избиты и изнасилованы патрулем.
Жан Донет воскресший. Смотрит на белую кнопку — безвольный рот, продажная перистальтика, драгоценный мизинец с тибетским штампом. Верба в левой руке. Красная печать дансинга на запястье. Знак солнца и аполлона — кружок с точкой, грозит потерей зрения. Привыкнуть к чужому телу, ко всем ошибкам и оползням, клинописи ресторанов, сигналам печени, наветам рукоблудия. Кормить его сердцами артишоков и пыльцой гречихи, поливать розовой водой. Варум, Хынек?
На исходе третьей недели обретает имя. Встретились на далеком полустанке, в тамбуре вагона для глухонемых: беженцы без документов, солдаты с церковными ресницами, кожаный том раскрыт на книге Иова. Phra — ангел, сведущий в перемене мест. Шестнадцать из шестнадцати, дроби юности, пришел срок решений: облизал палец, посмотрел на игрушечный череп с рябиновыми глазами, погладил фигурку дракона. Орё, я готов.
15 января 1947 года — труп найден на задворках, губы отрезаны, горло забито дерьмом. Малькут! Подозревал, что норны высасывают мозг. Утром — муравьиный пожар кожи, крошечная москва дрожит под лунным сапогом, печать короля бабабела нашлась в столовой: пятна на досках, рюмки опрокинуты, лужица у прошлогоднего камина. Как до тебя добраться?
— Записывай адрес. Покажу, где мы тут и что.
Тайным молотом в лоб, циркулем в висок, угольником в нежную шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22