И вдруг где-то там, высоко над перроном, солнце, видимо, вышло из-за облаков, и щели перрона пронизал свет.
Словно лампочки, белоснежно засветились крепенькие шампиньоны. В лилово-мерцающей полыни, которой поросла земля под перроном, загадочное сияние стали испускать консервные жестянки, ставшие похожими на морские раковины. Но самое удивительное было - щели в перроне.
Тонкие лучи, проникающие сквозь них, перегораживали это подземелье прозрачными световыми стенами на множество узких длинных коридоров. В лучах роились мельчайшие пылинки, и лучи, казалось, дымились.
- А где же деньги? - спросил я.
Мальчик показал мне на горстку монет, пересыпанных землей, которые он уже успел подобрать.
- Они падают в щели, - объяснил он. - Но самое интересное это не когда они уже упали, а тот момент, когда они падают.
Мы подняли головы и стали смотреть на щели.
Перрон мерно поскрипывал от чьих-то шагов, как корабельная палуба.
До нас доносились обрывки разговоров, даже какая-то песенка под гитару.
Песенка была немудреная, но хорошая. И особенно хорошая, потому что мы ее слышали именно отсюда.
В одну из щелей что-то упало.
- Вот и монета, - сказал я.
- Нет, это окурок, - спокойно объяснил мальчик. - Монеты падают красиво...
И вдруг я увидел, как в щели над моей головой что-то ослепительно сверкнуло и, скользя по лучу, упало мне прямо в ладони.
Это была монета. Пятнадцатикопеечная.
Было действительно здорово.
- Правда, красиво, - сказал я.
- Вот видишь, - гордо ответил мальчик.
Мы с ним еще долго сидели под перроном, и много еще раз монеты, ослепительно сверкая, скользили к нам по лучам солнца. И даже если они были медными, то хоть ненадолго становились золотыми.
Выйдя из-под перрона, мы уселись на траву, и он стал пересчитывать деньги.
Когда его заставляла считать деньги мать, это было совсем другое.
Прежде чем положить каждую монетку в свой столбик, он бережно стирал с нее пыль.
Набралось два с половиной столбика.
Послышался шум приближавшегося поезда.
- Надо возвращаться, - сказал мальчик. - Я еще уроки не сделал.
Мы вскочили и побежали к поезду.
Когда он уже тронулся, я вспомнил:
- А деньги-то мы с тобой, брат, оставили!
- А, это неважно... - сказал мальчик.
И я понял, что ему это действительно не было важно.
1960 г.

1 2