Назад! Назад! На помощь!
Я еще не подготовлен.
Но у меня есть образование...
Я при смерти! Боже!
Я не был подготовлен!

ЭТОТ ГЕНЕРАЛ

— Вот явился генерал.
Что угодно генералу?
— Шпагу хочет генерал.
— Больше нет шпаг, генерал.
Что угодно генералу?
— Коня хочет генерал.
— Больше нет коней, генерал.
Что угодно генералу?
— Еще одну битву хочет генерал.
— Больше нет битв, генерал.
Что угодно генералу?
— Любовницу хочет генерал.
— Больше нет любовниц, генерал.
Что угодно генералу?
— Большую бочку вина хочет генерал.
— Больше нет ни бочки, ни вина, генерал.
Что угодно генералу?
— Хороший кусок мяса хочет генерал.
— Больше нет скота, генерал.
Что угодно генералу?
— Наесться травой хочет генерал.
— Больше нет пастбищ, генерал.
Что угодно генералу?
— Выпить воды хочет генерал.
— Больше нет воды, генерал.
Что угодно генералу?
— Уснуть в кровати хочет генерал.
— Больше нет ни кровати, ни сна, генерал.
Что угодно генералу?
— Затеряться на земле хочет генерал.
— Больше нет земли, генерал.
Что угодно генералу?
— Умереть, как собака, хочет генерал.
— Больше нет собак, генерал.
Что угодно генералу?
Что угодно генералу?
Кажется, генерал онемел.
Кажется, генерала больше нет.
Кажется, уже умер генерал,
да, и даже не как собака умер генерал,
и вот в разрушенном мире нет уже генерала,
и мир начинается снова, но уже без этого генерала.

ОБЫСК

Опять они, опять подстерегли,
чтоб стали невозможны для тебя
и ночь, и мирный долгий сон желанный.
Вот те же, что всегда. Ты знаешь их
с тех пор, как в темный день сказал: "Довольно!
Я света требую!" А это преступленье.
— Входите, господа, входите! (Но... я нем.
Язык мой не сформировался,
не населен для вас словами, —
а, как бы этого хотели вы! —
зато слюну он копит, ту, густую,
что быстро и внезапно, с силой пули,
без промаха смертельно поражает
любую цель... Но это не сейчас...)
— Что ж, продолжайте, господа. Вот книги
мои... (там сердце, отданное всем;
стихи о море; ангелы мои
израненные; родина в крови;
мое изгнанье без конца...) — А эти?
— Да, эти, эти! (Стойте, не касайтесь!
Здесь буква каждая грозит вам взрывом.)
— Вы можете их взять... (Нет, и сейчас,
не думайте, минута не настала
еще. Молчу. Ни звука. Этой ночью
я запретил себе плевать и говорить.)
— И письма пожелтевшие берете?
Машинку тоже? (Но ведь без меня
она не пишет...) Чей портрет вот это?
(Не тот, кого вы ищете, другой.
Поэт несчастный, страшный... Как красиво
его лицо! Но где ж вам знать о нем!
Он умер. Хочется кричать. Меня же ранит
язык мой лезвием двойным... Ломают мебель,
как будто бы раскалывают небо,
растенья на балконе рвут и топчут,
из круглых ртов уже пустых горшков
ползут одни лишь муравьи да черви.)
— Что вам еще угодно, господа?
(Молчать! Срывается язык,
я закушу его зубами. Он как тряпка,
пропитаны его волокна кровью,
трепещет он, весь в пене и словах...
Я мог бы с силой выплюнуть его,
в лицо, в глаза попасть им... Вот оно —
и долгожданное и точное мгновенье,
рассчитанное ими в их занятье,
и обезличенном и мрачном!
Нет... продолжают.) — Все теперь?
(Для них я тоже книга.
Еще одна — и только.)
— Что ж, идемте, господа!

КУБА
В четырех сценах
Окончилась потеха!
Карлос Пуэбла

Сцена I
— Прекрасный остров развлечений. — Йес.
— И райский уголок любви. — О йес!
— Чтоб спать с мулатками. — О йес!
— ...и с неграми-красавцами. — О йес!
— Курить роскошные сигары. — Йес.
— И румбу танцевать. — О йес!
— И в карты в казино играть. — Йес, йес!
— И напиваться добрым ромом. — Йес!
— Чудесный тихий остров. — Йес!
— Как сахар, сладок он. — Йес, йес!
— Как сахарный тростник, он сладок. — Йес.
— На этом острове остаться... — Йес!
— Простите, я сказал: его себе оставить. — Йес, йес, йес!
— Ведь эти негры ничего не знают. — Йес.
— А белые не понимают. — Йес.
— Но мы друг друга понимаем. — Йес.
— А понимать всего важнее. — Йес.
— Так забирай же остров. — Йес, йес, йес!
— Выкладываешь деньги ты. — Йес, йес!
— И заграбастываешь остров. — О йес, йес!
— Со всеми потрохами. — Йес, йес, йес!
— А мне даешь на чай за это. — Йес!

Сцена II
— Прекрасный остров развлечений. — Нет.
— И райский уголок любви. — Нет, нет.
— Чтоб спать с мулатками. — О нет!
— ...и с неграми-красавцами. — О нет!
— Курить роскошные сигары. — Нет.
— И румбу танцевать. — Ну нет.
— И в карты в казино играть. — Ну нет!
— И напиваться добрым ромом. — Нет.
— Чудесный тихий остров. — Нет.
— Как сахар, сладок он. — Ну нет.
— Как сахарный тростник, он сладок. — Нет.
— Всю жизнь здесь жить. — Ну нет!
— Ведь остров этот мой. — Ваш? Нет.
— Ты, негр, ведь ничего не знаешь. — Да?
— Ты, белый, ничего не понимаешь. — Да?
— Я остаюсь здесь навсегда! — Ну нет!
Нет, сударь, нет! Что нет, то нет!

Сцена III
— Прекрасный остров развлечений, ай-яй-яй!
Мой райский уголок любви, ай-яй!
Где я с мулатками... ай-яй!
...и с неграми-красавцами, ай-яй!
Где я курил роскошные сигары, ай!
Где танцевал я румбу, ай!
Где в казино играл я, ай-яй-яй!
Чудесный тихий остров, ай-яй-яй!
Как сладок был твой сахар, ай-яй-яй!
Ты снова будешь мой, ай-яй!
Ах, йес, я не могу сдержаться, ай-яй-яй!

Сцена IV
— Чудесный остров, я опять с тобою.
Привез я доказательство любви:
с винтовками и танками суда
и в синем небе — бомбы и осколки.
Один тебя я знаю, дивный остров,
о жемчуг доллара, о сахара эдем!
Я знаю, ты ответишь мне: я твой.
По первому же доллару пойдешь со мною.
Восстанешь ты, меня увидев, крикнешь:
ура, ура, хозяин возвратился!
Я здесь уже. Чего ж ты ждешь? Вставай!
Отдай мне черта, овладевшего тобой.
Не повинуешься? Не слушаешь? Да говори же,
чудесный остров развлечений!.. — Получай!
— Мой райский уголок любви... — Прочь! Вон!
К другим гулять под пальмами ступай!
Окончены утехи и потехи!
— А спать с мулатками? — На, получай!
— И с неграми-красавцами? — Прочь! Вон!
А хочешь — под землей гляди свой сон!
Окончены утехи и потехи!
— А тонкие сигары? — Получай!
— А румбу танцевать? — Прочь! Вон!
С акулами станцуешь без помехи!
Окончены утехи и потехи!
— А в казино играть? — На, получай!
— А напиваться добрым ромом? — Прочь!
Не хмель, а пуля уведет вас в ночь!
Окончены утехи и потехи!
— А, остров негров и бородачей,
а, дикий остров, ты не понимаешь:
гудит в моих орудиях свобода,
и демократия прекрасная трепещет
в огне, который танки открывают,
в свинце, что льется с крыльев самолета...
— Назад, назад! Прочь, прочь! На, получай!
А если ты вернешься невзначай —
узнаешь смерть без похорон.
Теперь-то сударь, кончились утехи
и кончились потехи. Вон!


IV
НИЩИЙ
Поет:
Дамы и господа-а-а,
Господа ради, пода-айте
милостыню старику-у-у!
Господа Бога ради, милостыньку старику!
Ради Господа Бога, милостыньку старику!
Подадут мне или нет, ради Господа Бога?
Подадут мне или нет, Господа Бога ради?
Подайте бедному старику
милостыньку, Бога ради!
Подайте бедному старику
милостыньку, ради Бога!
Неужто никто не подаст милостыню,
ради Господа Бога, бедному старику?
Неужто никто не подаст милостыньки,
Господа Бога ради, бедному старику?
Для бедного старика, который умирает от холода,
неужто не найдется подаяния?
Бедному старику, который умирает от холода,
неужто никто не кинет подаяния?
Господа Бога ради, подайте милостыньку!
Ради Господа Бога, подайте!..
Господа Бога ради!..
Ради Господа!.. В Бога, в душу, в мать!
Сколько же сукиных детей есть на свете!

РАЗГОВОР ДВУХ СОБАК

— Что с тобой?
— Чешусь.
— Чешешься?
— У меня блохи.
— Блохи? Что это такое?
— Блохи — это блохи.
— Ты их ешь?
— Потому что они едят меня.
— Блохи!
— Что тебя удивляет?
— Блохи!
— Чего ты вопишь? Да, блохи!
Ведь почему-то я все-таки пес.
Молчишь? Говори что-нибудь! А, дерьмо!
Сегодня они кусаются, как никогда.
Прыгают. Кусают. Сжирают.
Говори что-нибудь, пока я чешусь.
— Что это ты сказал?
— А что такое?
— Ну вот, раньше.
— Не помню.
— Какое удивительное слово!
— Я его никогда раньше не слыхала.
— Откуда ты взялась? Кто ты такая?
— Я? Но ты на меня даже не смотришь...
— Смотреть на тебя? Вот еще!
— А кем я тебе кажусь?
— Не знаю.
— Отгадай. Я ведь тоже собака.
— Ты собака? Ну и насмешила!
— Сучка.
— Сучка? Знаешь что?
Я никому не позволю смеяться над собой!
Оставь меня в покое! Я буду чесаться.
— Я тебе не нравлюсь?
— Ты похожа... На кого ты похожа?
Никогда не видал таких усов, такой шерсти.
А ну-ка, пройдись немножко...
Повернись... Почему у тебя нет хвоста?
Сядь! Нет, встань! Стоя ты не так уродлива.
Отчего ты плачешь?
— У тебя такой великолепный хвост!
Как тебя зовут? Как твоя кличка?
— Зовут? Кличка?
— Кто твой хозяин?
— У меня — хозяин?
— Где ты ночуешь?
— Дерьмо! На улице!
— Опять. Это слово!
— Оно тебя пугает? Или нравится? Почему?
— Потому что я хочу запомнить его и повторять.
— Я знаю другие, получше, но...
А тебя как зовут? У тебя-то, наверно, есть кличка.
— Кэти. Меня зовут Кэти.
— Кэти... Что это значит?
— Не знаю... Моя хозяйка...
— У тебя есть хозяйка?
— Она живет вот здесь. Это ее сад. Хочешь прогуляться?
— Лучше останемся у калитки.
Подойди-ка! Чем ты пахнешь?
— Не знаю. Моя хозяйка пахнет тем же самым.
Тебе нравится этот запах? Что с тобой?
— У меня начался насморк... Что ты делаешь, Кэти?
— Катаюсь в траве.
— Поди сюда!
— Я уже больше не пахну.
— Это все равно! Кэти...
— Что?
— Кэти! Кэти! Моя Кэти!
У тебя такая славная мордочка...
У тебя... Пойдем! Не убегай! Ты сошла с ума?
Пойди сюда! Идем!
— Я здесь.
— Ближе. Стой спокойно! Нет, пойдем под дерево!
Нас никто не видит. Тише, тише, Кэти!..
...............................................................
— А теперь, до свиданья!
— До свиданья? Дерьмо!
Я убегу с тобою!
— Со мной? Кэти, о Кэти!
— Пошли! Нет... минутку...
— Ни минуты!.. Что ты делаешь?
— А ты не видишь? Я чешусь!
Я счастлива! У меня есть блохи!

ПЕРЕВАЛИВ ЗА ШЕСТЬДЕСЯТ
В трех бородах, с прологом и лицом

ПРОЛОГ
Я никогда не носил бороды.
Ни прихоти этой не знал я,
ни необходимости этой — обзавестись бородой.
Юность прошла —
то веселая, то печальная — без бороды.
Как бы выглядела она с бородою? —
спрашиваю себя, когда стукнуло мне шестьдесят.

Сцена I
С черной бородою
Минуту вниманья, сеньор! Это вы? Что вы сказали?
Что вы — это я? Да нет, невозможно.
Я никогда не носил бороды. Был я поэтом,
почти что счастливым, с лицом безволосым и чистым
и залитым солнцем под ветром морским.
Я печален? По-вашему, жалуюсь я?
И ночью вздыхаю при свете луны?
Одиночка к тому ж? Ипохондрик?
И время от времени даже
с дурными наклонностями, говорите?
Я добрым был не всегда... И порою
я нож вынимал, да, сеньор, но ни разу,
но никогда никого я в спину не ударял.
Невозможно, сеньор... Не могу быть таким,
хотя бы меня уверяли
в этом сто тысяч волос вашей черной густой бороды.
Вы меня оскорбляете? Что вы сказали? Чтоб я убирался?
Но куда же, куда? Повторите еще раз!
Нет, вы сами пойдете туда,
откуда не стоило вам никогда выходить.
Вот нахал! Убирайтесь отсюда! Убирайся тотчас же!

Сцена II
С рыжей бородою
Мой зрелый возраст... сорок лет...
и пятьдесят... Тогда, пожалуй, было б
приятно бороду носить... но рыжую, конечно.
— Нет, нет, сеньор! Всегда скажу, что нет!
Я против! Что сказал я? Что я против!
— Вы что же, утверждать беретесь,
что я, я тоже тот, кто вечно против?
Вы так дерзки? А ну-ка, изрыгайте!
Кто я, по-вашему? Кто вы?
— Чудовищный, жестокий, зверский, сальный,
злословящий ругатель-словоблуд.
Клык ядовит, слюну рождает зуд.
В глазах же злость и страх первоначальный.
Душа что ястреб хищный и печальный.
Ум совершает водосточный труд,
а руки с хваткою куницы ждут,
и стих звучит неслыханно-скандальный.
Ведет корабль мой гнев еще с рассвета.
Днем ненависть трясу над морем в сите,
и липнет в ночь любое зло к корме.
Всего я против. По душе мне это.
— Моей поэзии, уж вы простите,
не надо бороды, что вся в дерьме.

Сцена III
С седой бородою
Мне шестьдесят уже. (Весьма почтенно.)
Я на седьмом десятке. (Доброй ночи!)
Я бороды не брил. (Виктор Гюго!)
— Как самочувствие, учитель?
— Того же вам желаю.
— Как ревматизм?
— Прекрасно! Хорошо!
Вы шутите?
— О нет! Скажите:
в моче не появился сахар?
— Да вы о чем? Мои стихи —
хотите, юноша послушать? —
и слаще, и нежней, чем раньше.
— Благодарю вас.
По-прежнему ль подвижны вы, учитель?
— Как жеребенок, сударь!
Вы шутите?
— Нет, нет! Скажите:
а что вы пишете теперь?
— Стишки красавицам и мадригалы
для девушек, ко мне неравнодушных.
Любовь, о да, любовь, ах, сударь!
— Все это возрастное.
— Вы шутите?
Я крепок, видите? Подайте этот стул.
Ай-яй! Ай-яй!
— Что с вами?
— Прострел проклятый!..
Люмбаго по-латыни. Вы не знаете латыни?
Подайте этот стул.
Я крепок, да... Но разве не сказал я,
чтоб вы придвинули мне этот стул?
— Учитель, вот...
Что с вами?
— Нет, ничего... Все дело в бороде,
в проклятой бороде — она так много весит!
Послушайте, я вам отдать ее задумал.
Хотите? Вам она пойдет. Ведь вам
не шестьдесят... Берите-ка! И прицепите.

Лицо
Нет бороды внутри и нет вовне.
Мое лицо всегда моим бывало.
Мне шестьдесят. Хочу их без привала
нести, как знамя носят по стене.
Но, сколько б ни было на деле мне,
пою надежды песню у причала.
Придет иная эра, но сначала
не раз придется умереть весне.
Мне шестьдесят. Люблю я человека:
в мой век он встал с колен, не выжидая,
и выбрав мир, он бросил вызов смерти.
Я верю в труд свой, правильный от века.
Я утвержденье это подтверждаю,
подписываясь: Рафаэль Альберти.


* * *
"Сценические стихи" впервые были опубликованы в Аргентине в 1962 году.
Однако "Куба" и "Перевалив за шестьдесят" написаны позднее и включены в настоящий сборник по желанию автора.
1 2 3 4