И если б вы оказались возле нашего ночного ложа, вы не увидели бы ничего такого, что дало бы повод к злым сплетням.
ГРАФИНЯ. Ну да? (Изумленно разглядывает маркизу де Сад.) Прелестно! Столь образцовой семейной паре, очевидно, и нежность ни к чему.
РЕНЕ. Равно как и жестокость.
БАРОНЕССА. Пойдемте, графиня, нам пора.
ГРАФИНЯ. Да. Прощайте, сударыни.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Спасибо за визит. И еще раз от всего сердца благодарю.
Баронесса и графиня уходят.
РЕНЕ. Уф!
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ты замечательно ее срезала. Превосходный ответ! Я так горда тобой... Подлая тварь! Подумать только - и эту змею я должна молить о помощи.
РЕНЕ. Не стоит, матушка, из-за этого расстраиваться. По сравнению с прочими нашими бедами это такой пустяк... Так, значит, они обещали помочь Альфонсу? Они помогут?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Сказали, что помогут.
РЕНЕ. Слава Богу. Уже ради одного этого стоило мчаться в Париж... Бедный, бедный Альфонс!
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Так ты приехала сюда не для того, чтобы повидаться со мной?.. (Как бы между прочим.) Ты не знаешь, где сейчас Альфонс?
РЕНЕ (с невинным видом). Сама теряюсь в догадках.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. В самом деле? Что же, он даже собственной жене не сообщил, куда намерен отправиться?
РЕНЕ. Если бы я знала, где он, мне было бы трудно утаить правду от тех, кто его разыскивает. Лучше уж не знать. Так безопаснее для Альфонса. А его безопасность мне дороже всего на свете.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ты - образец добродетельной супруги. Каким чудесным цветком расцвели воспитание и образование, которые я тебе дала. Если б только твой избранник был тебя достоин...
РЕНЕ. Разве не вы учили меня когда-то: "Добродетель не подвластна обстоятельствам"?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Так-то так, но всему есть мера.
РЕНЕ. Если грехи мужа превышают эту меру, то и моя добродетель должна быть на высоте.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. У меня разрывается сердце, когда я вижу, как мужественно ты держишься под ударами судьбы. Я вспоминаю, каким счастливым и безмятежным было твое детство, - контраст слишком разителен. Твой отец, всеми почитаемый президент Налоговой палаты! Пусть наш род не слишком древний, но зато мы были богаты - не то что маркизы де Сад. Мы с отцом ничего для тебя не жалели, и ты выросла прекрасной, благородной - такую впору выдавать за принца. Кто имел бы больше прав рассчитывать на жизнь, полную счастья? И что же! Где были мои глаза? Боже, какой кошмарный выбор мы сделали! Подобно Прозерпине, собиравшей цветы и похищенной владыкой ада, ты оказалась ввергнута в преисподнюю. И твой покойный батюшка и я прожили свою жизнь честно, не стыдно было смотреть людям в глаза. За что же, за что наша невинная дочь низвергнута в пучину такого несчастья?!
РЕНЕ. Что вы, матушка, все о несчастье да о несчастье. Терпеть не могу это слово. Несчастная - это прокаженная старуха, выпрашивающая милостыню.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ох, я всегда делаю так, как хочешь ты. Это ты упросила меня спасать твоего муженька. Потому-то я и пошла сегодня на такое унижение... И все-таки, все-таки... Да, раз уж ты столь неожиданно приехала ко мне, я скажу то, что думаю. Бог с ним, с королевским двором и с высокими связями. Послушай меня, расстанься с Альфонсом.
РЕНЕ. Господь не дозволяет расторгать браки.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Расторгать необязательно, достаточно просто порвать с Альфонсом все отношения. И очень хорошо, что Господь не одобряет разводов, ты можешь жить отдельно от своего супруга и при этом оставаться маркизой.
РЕНЕ (после паузы). Нет, матушка, я не расстанусь с Альфонсом - ни перед Богом, ни перед людьми.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но почему? Откуда такое упрямство? Что это оскорбленное самолюбие? Боязнь пересудов?.. Ну не любовь же, в самом деле!
РЕНЕ. Не знаю, можно ли это назвать любовью. Но уж самолюбие и боязнь пересудов тут определенно ни при чем... Очень трудно объяснить так, чтобы вы поняли. Как вам известно, матушка, теперь я знаю все. Я знаю, какие страсти владеют Альфонсом, знаю, что он вытворяет, знаю, что говорят о нем люди. Я провела в Лакосте немало бессонных ночей, вспоминая свою жизнь после свадьбы. Я все теперь понимаю, матушка. Все. То, что прежде было рассеяно в памяти, соткалось в некий единый узор, связалось в одну цепочку. В ожерелье из ярко-алых камешков. Да, камешков красных, как кровь... Еще во время нашего свадебного путешествия, где-то в Нормандии, Альфонс велел остановить карету посреди луга, усыпанного лилиями. "Хочу напоить лилии допьяна", сказал он и стал вливать в раскрытые бутоны красное вино. А потом смотрел, как багровые капли стекают между лепестками... Или еще. Мы впервые оказались в Лакосте и гуляли вдвоем по двору замка. Альфонс остановился возле сарая, где лежали вязанки дров, перетянутые веревками, и сказал: "Какое уродство! Представляешь, вот была бы красота - белоснежные березовые стволы, стянутые золотыми канатами!.." А один раз там же, в Лакосте, когда мы возвращались с охоты, Альфонс прямо пальцами вырвал у убитого зайца сердце из груди. "Взгляни, - засмеялся он, - вместилище любви у зайца той же формы, что у нас с тобой..." Я тогда воспринимала все это как милые, эксцентричные причуды. И лишь теперь бусины соединились в одну нить... В моей душе родилось всепоглощающее чувство, неподвластное рассудку. Чувство говорило: "Раз уж тебе удалось собрать в одно ожерелье рассыпанные в памяти бусины, береги теперь эту драгоценность, храни ее как зеницу ока". А что, если когда-то, давным-давно, так давно, что туда даже не проникают лучи памяти, я оборвала нить своего ожерелья и оно рассыпалось? Вдруг теперь я сумела восстановить его в первозданном виде?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ты имеешь в виду рок, фатум?
РЕНЕ. Нет, рок здесь ни при чем.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но ведь эти самые алые бусы рассыпал Альфонс, а не ты.
РЕНЕ. Рассыпал и преподнес мне.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Все это гордыня и самообман. Ты себя просто губишь!
РЕНЕ. Я же говорила, матушка, вы не поймете. А я наконец постигла самую суть, истину. И на этом знании зиждется моя добродетель. Можете ли вы понять, что говорит вам жена Альфонса де Сада?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Истина - это кнут и сладкие пилюльки. Срам и бесчестие - вот в чем истина!
РЕНЕ. Голос житейской мудрости. Извечное пристрастие племени людей. Стоит произойти чему-то необычному, как люди сразу слетаются со всех сторон, словно мухи на труп, и высасывают, высасывают из случившегося свою житейскую мудрость. Потом труп закопают, а у себя в тетрадочках запишут и обязательно пометят: это - срам, это - бесчестье и так далее. А мне до житейской мудрости дела нет. Я столкнулась с явлением, на которое табличку с надписью не повесишь. Проще простого было бы решить для себя: мой муж - чудовище, и дело с концом. Он - чудовище, а я - честная, достойная, безупречная.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но ведь Альфонс и в самом деле чудовище! Разве нормальному человеческому существу возможно понять его поступки? Лучше и не пытаться - а то как бы самой не обжечься.
РЕНЕ. Так не бывает, чтобы один из супругов был чудовищем, а другой обыкновенным, нормальным человеком.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене! Уж не хочешь ли ты сказать...
РЕНЕ. Не пугайтесь, матушка, не пугайтесь. Или в вас говорит любопытство, как в графине Сан-Фон? Я всего лишь хочу сказать, что раз мой муж - чудовище порока, то мне ничего не остается, как быть чудовищем добродетели. То, с чем я столкнулась, не имеет имени и названия. Все вокруг говорят, что Альфонс - преступник. А я знаю: Альфонс и его грехи - это одно целое. Улыбка маркиза и его ярость, нежность и жестокость, ласковое прикосновение пальцев к моим плечам, когда он снимает с меня пеньюар, и рука, хлещущая кнутом марсельских шлюх, - тут одно от другого не оторвать. И красная от крови, поротая задница Альфонса неотделима от его холеных локонов и благородного очертания губ.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Как ты можешь соединять высокое и низкое, благородное и мерзкое?! Ты сама себя унижаешь! Женщина рода де Монтрей никогда, никогда и ни в чем не может быть поставлена рядом с марсельской... девицей сомнительного поведения! Так что нечего подыскивать оправдания своему муженьку - мне, матери, больно это слышать.
РЕНЕ. Вы так ничего и не поняли, матушка. А ведь мы должны мыслить и чувствовать одинаково, если хотим спасти Альфонса. Ну как же вы не видите! Альфонс - это симфония, в которой есть только одна тема - главная и единственная. Я поклялась хранить верность мужу, а стало быть - и звучащей в нем музыке. Иногда тема нежна и мелодична, иногда яростна и жестока, в ней слышен свист кнута, в ней брызжет кровь. Мне Альфонс не исполнял той, второй, части - уж не знаю, из уважения или из пренебрежения. Но я теперь очень хорошо понимаю главное: если хочешь быть верной женой, надо любить не добрые слова и дела мужа, а истинную его природу. Обшивка корабля, плывущего по океану, приемлет и пожирающего ее древесного червя, и чистую морскую воду.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но мы обе с тобой обманулись - он прикидывался не таким, каков есть.
РЕНЕ. Матушка, не родилась еще такая женщина, которую мог бы обмануть мужчина.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да уж слишком твой мужчина не похож на остальных.
РЕНЕ. И все-таки - мужчина. Уж поверьте мне... Но вы правы, выходя замуж, я совсем еще его не знала. И узнала, что он такое на самом деле, совсем недавно. Однако не могу сказать, что мне открылся чужой, незнакомый облик, - все равно это мой Альфонс. Ведь не выросли же у него, в конце концов, рога и хвост! А может быть, я потому и полюбила его когда-то, что угадывала зловещую тень, спрятанную за веселой улыбкой и ясным взором? Невозможно любить розу и одновременно ненавидеть ее запах.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Глупости. Просто роза имеет запах, соответствующий ее виду.
РЕНЕ. Откуда вы знаете, быть может, страсть к крови, одолевающая Альфонса, досталась ему от далекого предка, ходившего в крестовый поход?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Не забывай: кровь, о которой ты говоришь, это кровь... низких женщин.
РЕНЕ. Ах, матушка, кровь есть кровь - природу не обманешь.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ей-богу, такое чувство, словно это Альфонс со мной разговаривает, а не ты!
РЕНЕ. Умоляю, матушка, спасите его! Ради Бога! Если бы только Альфонса помиловали! Клянусь, я бы все сделала, чтобы достучаться до его сердца, до его сумрачной, истерзанной души! Я смогла бы это сделать - и сплетням пришел бы конец. Их вытеснили бы вести о добрых делах маркиза, он искупил бы свою вину перед людьми! О-о, только бы спасти его, только бы спасти!.. (В полуобморочном состоянии. Покачнулась.)
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ (поддерживает ее). Бедняжка, ты совсем выбилась из сил. Пойди приляг. Отдохнешь часок, сердце и успокоится. Может, что-нибудь и придумаем. Ну же, пойдем. Я отведу тебя. (Уводит маркизу в спальню.)
Из другой двери появляется младшая сестра маркизы де Сад, Анна де Лонэ, в сопровождении Шарлотты.
ШАРЛОТТА. Что же это вы с сестрицей не хотите повидаться?
АННА. Слишком неприятная может выйти беседа. Надо же, в кои-то веки выбралась в Париж, с матушкой повидаться, а тут любимая сестрица откуда ни возьмись... Один ее взгляд чего стоит: мол, все-то я про вас про всех знаю, всех-то я вас насквозь вижу. И ведь в самом деле видит. Но великодушно снисходит к нашим слабостям. Бр-р-р! Боюсь ее!
ШАРЛОТТА. Ай-яй-яй, как же можно о родной сестре так-то говорить?
АННА. Поди, Шарлотта, шепни матушке, что я здесь и жду ее.
Шарлотта уходит.
Почти сразу же появляется г-жа де Монтрей.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Анна! Радость какая!
АННА. Здравствуйте, матушка. Как давно я вас не видела.
Обнимаются.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Счастливый день! Обе мои доченьки приехали.
АННА. Да, Шарлотта мне сказала. Значит, Рене здесь?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Она в спальне. Устала с дороги. Пусть немножко отдохнет, так будет лучше. Она столько вынесла, столько вынесла... Ну ладно. Ты-то как доехала? Откуда ты?
АННА. Из Италии.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Где была?
АННА. Большую часть времени в Венеции.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Далеко же тебя занесло.
АННА. Путешествие было такого рода, когда лучше держаться подальше от знакомых мест.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. С чего моей дочери от людей прятаться? Ты ведь у меня сама невинность.
АННА. Не мне надо было прятаться. Моему спутнику.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Какому еще спутнику? Ты ездила с кем-то из знакомых?
АННА. С зятем.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. С кем?!
АННА. С Альфонсом.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ (потрясена). Но... Но ведь не все же время ты была с ним?
АННА. Все.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Боже, какая же ты...
АННА. О нет! Меня винить не надо. В самый первый мой приезд в Лакост в первую же ночь Альфонс пробрался в мою спальню. Я его не приманивала, нет. Но и не оттолкнула. Так это с тех пор и тянулось. А потом он говорит: "Я должен бежать. Поедешь со мной?" Ну я и поехала. Почти всю Италию исколесили.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. О-о, мне страшно! Это же сатана! Дьявол! Ему мало было одной моей дочери, он добрался и до второй... (Пытается собраться с мыслями.) Несчастная Рене! Хранить верность этому чудовищу!.. Анна, обещай мне: Рене ни слова, это будет наша с тобой тайна. Поняла? Если только она узнает, если узнает! Она умрет. Просто умрет.
АННА. Что вы, матушка. Рене все знает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Знает?!
АННА. Да-да, она знает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ничего не понимаю! Про что знает?
АННА. Про то, что у меня было с Альфонсом в Лакосте...
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене? Не может быть!
АННА. Про то, что мы ездили в Италию. И где Альфонс прячется сейчас, она тоже знает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ах вот, значит, как? Знает - а от меня скрывает. Боже, какая... (Замолкает и, что-то решив, продолжает.) Послушай, Анна, ты, верно, тоже знаешь, где Альфонс.
АННА. Конечно.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Где же?
АННА. В Сардинском королевстве, в Шанбери. Он прячется в простом крестьянском доме, подальше от людных мест.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Как называется это место?
АННА. Шанбери.
Г-жа де Монтрей сосредоточенно размышляет.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ (порывисто). Шарлотта! Эй, Шарлотта!
Входит Шарлотта.
Я намерена написать три письма. А ты немедленно их отправишь.
ШАРЛОТТА. Как прикажете, мадам. (Хочет уйти.) Г-жа де Монтрей. Нет, не уходи, жди здесь. Нельзя терять ни минуты.
Шарлотта остается на сцене.
Г-жа де Монтрей садится к секретеру,
раскрывает его и быстро пишет одно за другим
три коротких письма, запечатывает их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9