там есть телефон. Ты умеешь звонить?
– Я не смогу набрать номер. Но если позвонят, отвечу.
Сянцзы не очень-то умел отвечать на телефонные звонки, однако не хотел волновать хозяина.
– Вот и хорошо! – торопливо продолжал господин Цао. – Ворот никому не открывай! Боюсь, они не оставят тебя в покое. Если нагрянут – гаси свет и через задний двор беги к Ванам. Знаешь Ванов?
– Да-да!
– Побудь немного у них, а потом уходи! Перепрыгнешь через стену и беги, иначе тебя схватят! О вещах не беспокойся. Ни о моих, ни о своих. Если пропадут, я возмещу убытки. Вот тебе пока пять юаней. Пойду звонить госпоже. А ты напомни ей, о чем я просил. Только ничего не рассказывай, – может быть, это и не сыщик. Да и сам пока не волнуйся.
Сердце у Сянцзы билось тревожно, ему хотелось о многом спросить, но он не смел, к тому же боялся забыть наставления господина.
В полной растерянности Сянцзы влез в подъехавшую машину. Снова пошел снег, скрывая пеленой все вокруг.
Сянцзы сидел выпрямившись, и голова его почти касалась верха машины. Он поневоле залюбовался яркими светофорами и никак не мог сосредоточиться. Л тут еще щетки сами двигались по переднему стеклу, вытирая влагу и снег. Это было так интересно! Не успел он собраться с мыслями, как подъехали к дому. С неспокойным сердцем выпрыгнул Сянцзы из машины.
Он уже собирался нажать кнопку звонка, когда перед ним словно из-под земли вырос человек и схватил его за локоть. Сянцзы хотел отбросить цепкую руку, но тут разглядел лицо незнакомца и замер. Перед ним стоял велосипедист.
– Не узнаешь меня? – осклабился он, отпустив локоть Сянцзы, который не знал, что сказать, и лишь тяжело дышал. – Забыл, как мы увели тебя в Сишань? Я командир взвода Сунь. Теперь вспомнил?
– А-а! Командир взвода Сунь! – пробормотал Сянцзы, так ничего и не вспомнив. В горах ему было не до того, чтобы разбираться, кто командир взвода, кто – роты.
– Ты забыл, а я тебя помню: шрам на лице – хорошая примета. Полдня за тобой ездил, думал – ошибся. И так посмотрю и этак, но шрам твой – обознаться нельзя!
– У тебя ко мне дело? – Сянцзы снова потянулся к звонку.
– Ну, конечно! И очень важное! Зайдем поговорим. – Бывший командир взвода, а теперешний сыщик позвонил сам.
– Сейчас уже поздно… – промямлил Сянцзы. У него даже голова вспотела от злости. «Вот привязался! Да разве можно пускать его в дом?!»
– Не бойся, я хочу тебе помочь. – Сунь расплылся в хитрой усмешке. И как только Гаома открыла дверь, прошмыгнул в дом. – Благодарю вас, благодарю, – зачастил он и, не дав им возможности обменяться хоть словом, потянул Сянцзы к его комнате. – Здесь живешь? – осмотрелся. – О, как чисто! Неплохо устроился! Очень неплохо!
Сянцзы надоела его болтовня.
– Что у тебя за дело? Мне некогда!
– Говорю тебе: очень важное дело! – Сунь все еще улыбался, но в голосе звучала угроза. – Не стану скрывать: господин твой – бунтарь! Поймаем его – расстреляем. Он от нас не уйдет! А с тобой как-никак мы знакомы: ты служил под моим началом. И потом, я человек порядочный. Не надо бы говорить, да скажу: влип ты в историю. Тебе нужно бежать, иначе и тебя схватят. А зачем впутываться в чужие дела и отдуваться за других! Так ведь?
– Но я подведу людей! – возразил Сянцзы, вспомнив слова господина Цаб.
– Кого? – осклабился сыщик, злобно сверкнув глазами. – Людей?! Они сами виноваты. Знали, что делали, пусть теперь и выкручиваются. Стоит ли страдать из-за них? Вот посадят тебя на месяц-другой, узнаешь, каково птице в клетке. Два месяца это еще куда ни шло, а если надолго? Господа, если попадут за решетку, отделаются легким испугом. У них деньги. А у тебя, братец? Так что готовься к худшему! Но это еще не все. Богач, он даст взятку – и на воле! А с тобой, если дело получит огласку, церемониться не станут: отведут на Тяньцяо – и конец! Ну скажи, разве не обидно умирать ни за что ни про что? Ты парень толковый, зачем тебе рисковать головой? «Людей подведу!» Эх ты! Каких людей? Случись что с нами, бедняками, они нас спасать не станут.
Сянцзы перепугался. Мало он выстрадал, когда его забрали солдаты, так теперь еще очутиться в тюрьме!
– Значит, по-твоему, я должен бросить хозяев?
– Конечно. О себе лучше побеспокойся!
Сянцзы помедлил минутку, прислушиваясь к голосу совести, но совесть молчала.
– Хорошо, я уйду.
– Уйдешь? – Сунь холодно усмехнулся. – Так просто вот и уйдешь?
У Сянцзы помутилось в голове.
– До чего же ты глуп, приятель! Хочешь, чтобы я, сыщик, даром тебя отпустил?
Сянцзы от волнения не знал, что сказать.
– Не прикидывайся дурачком! – Глаза сыщика впились в рикшу. – У тебя, наверное, есть сбережения, давай их сюда в обмен на жизнь! Я ведь зарабатываю меньше тебя, а мне тоже нужно есть, пить, одеваться, да еще семью кормить. Приходится не брезговать и такими доходами. Вот и подумай, могу ли я отпустить тебя просто так? С другим и и разговаривать не стал бы! Но дружба дружбой, а служба службой! Мне тоже нужно жить. Семья моя не святым духом питается! Ну, ладно, хватит болтать. Давай деньги!
– Сколько? – спросил Сянцзы, опускаясь на кровать.
– Сколько есть!
– Я лучше в тюрьме отсижу!
– Подумай, что говоришь! – Рука сыщика скользнула в карман халата. – Смотри, раскаешься! Мне тебя забрать ничего не стоит, а станешь сопротивляться – пристрелю. H тебя вмиг отведу куда надо! А там, за решеткой, не только деньги, одежонку последнюю отберут… Не валяй дурака, подумай!
– Нашел кого обирать! – еле выговорил Сянцзы после долгого молчания. – А почему бы тебе не сорвать куш с господина Цао?
– Он – крупный преступник. Поймаем его – наградят, не поймаем – накажут. Тебя же, дуралей, отпустить, что чихнуть, убить, что клопа раздавить! Отдашь деньги – иди на все четыре стороны, не отдашь – встретимся на Тяньцяо. Так что не медли, выкладывай все! Ты не маленький, должен понимать: мне еще надо поделиться с другими. Я, можно сказать, дарю тебе жизнь, а ты артачишься. Сколько там у тебя?
Сянцзы вскочил, сжал кулаки, вены на висках вздулись.
– Не вздумай буянить! Предупреждаю, за воротами наши ребята. А ну, выкладывай деньги! Да поживее, пока и добрый!
– Но кому я что сделал плохого?
В голосе Сянцзы слышались слезы. Он в изнеможении опустился на кровать.
– Никому, просто влип и все. Человек счастлив только и утробе матери, а мы с тобой давно ходим по земле. – Сунь сокрушенно покачал головой, словно и его постигла беда. Я, конечно, тебя обижаю, но что делать? Ладно, хватит гинуть канитель!
Сянцзы подумал минуту. Выхода не было. Дрожащими руками он вытащил копилку из-под одеяла.
– Дай-ка взглянуть! – засмеялся Сунь и, схватив копилку, разбил об стену.
Сянцзы смотрел на рассыпавшиеся по полу деньги, и сердце его готово было разорваться от горя.
– Только и всего?
Сянцзы молчал, его лихорадило.
– Ладно, не трону тебя! Друзья есть друзья. Но ты должен понять: за эти деньги ты купил себе жизнь и вообще легко отделался!
Сянцзы по-прежнему молчал, пытаясь натянуть на себя одеяло: его бил озноб.
– Не тронь одеяло! – рявкнул сыщик.
– Холодно…
В глазах Сянцзы вспыхнул гнев и тут же погас.
– Говорю, не тронь, значит, не тронь! Убирайся вон! Сянцзы вздохнул, прикусил губу, толкнул дверь и вышел.
Снега намело много. Все вокруг было белым-бело. Сянцзы шел, опустив голову, оставляя следы на снегу.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Сянцзы хотелось где-нибудь сесть, обдумать свое положение. Хоть бы заплакать – может, полегчает. Все произошло с такой быстротой, что он не мог прийти в себя. Но в снег не сядешь. Чайные все закрыты. Да и зачем туда идти. Лучше побыть одному.
Сянцзы медленно брел по улице, с трудом сдерживая слезы. В этом серебристо-белом мире у него не было пристанища. Только голодные птицы да бездомные бродяги могли его понять, посочувствовать его горю.
«Куда идти? В ночлежку? Чего доброго, украдут последнюю одежонку да вшей наберешься. Найти место получше? Но надо беречь оставшиеся пять юаней. Можно бы пойти в баню, но они закрываются в двенадцать часов».
Только сейчас Сянцзы почувствовал всю безвыходность положения. Он прожил в городе несколько лет и по-прежнему ничего не имел. Ничего, кроме одежды и пяти юаней в кармане. Даже одеяла с тюфяком лишился. Что делать завтра? Опять браться за коляску? Но что толку ее возить? Ни пристанища, ни денег. Стать торговцем-разносчиком? Но за пять юаней не купишь коромысло и корзины. Да и что за доход от такой торговли? Рикша заработает на еду и доволен, а чтобы заняться торговлей, нужны большие деньги. Иначе проешь все, что имеешь. А потом что? Опять браться за коляску? Это значит просто выбросить на ветер последние пять юаней. А их никак нельзя выпускать из рук: это последняя надежда. Слуги из него не выйдет: ни прислуживать, ни стирать, ни готовить он не умеет. Ничего он не знает, ничего не может. Он глупый неотесанный верзила.
Сянцзы не заметил, как подошел к Чжунхаю. Поднялся на мост. Пустынно вокруг, куда ни глянь – всюду снег. Только сейчас он заметил, что снег все еще идет. Дотронулся до шапки – промокла насквозь. На мосту не было ни души, даже постовые куда-то укрылись. Снег налипал на фонари, и казалось, они непрерывно мигают. Эта снежная пустыня вокруг вселяла в душу глубокую тоску.
Он долго стоял на мосту. Все словно вымерло – ни звука, ни шороха. Снежинки, радостно кружась, падали на землю, словно спешили тайком от людей окутать город холодным покрывалом. И в этой тишине Сянцзы вдруг услышал чуть слышный голос совести: «Не думай о себе, вспомни о семье Цао! Там ведь остались госпожа с маленьким сыном и Гаома! Разве не господин Цао дал тебе эти пять юаней?»
Не раздумывая, Сянцзы быстро зашагал к дому. У ворот виднелись следы, на дороге – две свежие колеи от колес машины. Неужели госпожа Цао уехала? Почему же Сунь не забрал их?
Сянцзы не решался войти, боялся, что его схватят. Огляделся: никого нет. Может, войти? Деваться все равно некуда. Пусть забирают! С бьющимся сердцем Сянцзы тихонько толкнул дверь. Она оказалась незапертой. Прошел по коридору, увидел свет в своей комнате – в своей комнате! – и чуть не заплакал. Пригнувшись, подошел к окну, услышал кашель. Гаома! Открыл дверь.
– Кто там? А, это ты! До смерти напугал! – Гаома схватилась за сердце, села на кровать. – Что тут случилось, Сянцзы?
Сянцзы не мог вымолвить ни слова; ему показалось, что он давным-давно не видел Гаома, и на сердце у него вдруг стало тепло-тепло.
– Что же это такое? – снова спросила Гаома, чуть не плача. – Хозяин звонил, велел нам ехать к Цзоу, сказал, что ты вот-вот приедешь за нами. Ты и приехал – я ведь сама открыла тебе дверь! А с тобой какой-то парень… Я ни о чем не спросила, пошла к госпоже помочь ей собрать вещи. Ждали тебя, ждали… Пришлось нам с госпожой одним суетиться впотьмах. Малыш спал, мы его вынули из теплого гнездышка, уложили вещи, взяли из кабинета картины, а ты как сквозь землю провалился… Где ты был, я тебя спрашиваю? Кое-как собрались. Я вышла посмотреть, а тебя и в помине нет. Госпожа от гнева и страха вся дрожит. Я вызвала машину, но мы не могли оставить дом без присмотра. Решили, что госпожа поедет, а я приеду потом, когда ты вернешься. Что все это значит? Говори! Сянцзы молчал.
– Да скажи хоть слово! Чего молчишь? Что стряслось?
– Поезжай! – с трудом проговорил Сянцзы. – Быстрее!
– А ты присмотришь за домом? – Гаома немного успокоилась.
– Увидишь господина, скажи ему, что сыщик задержал меня, но потом… потом отпустил.
– Что ты городишь? – воскликнула Гаома, не понимая, шутит он или говорит серьезно.
– Слушай, – раздраженно продолжал Сянцзы, – передай господину, что его хотят арестовать. Пусть скроется где-нибудь. В доме Цзоу тоже опасно. Поезжай быстрей. Я заночую у Ванов. Ворота запру. А завтра пойду искать работу. Я очень виноват перед господином!
– Ничего не понимаю, – вздохнула Гаома. – Ну ладно, я пошла. Малыш, наверно, замерз по дороге. Побегу! Увижу господина, обязательно передам, что ты сказал: пусть уезжает куда-нибудь! Значит, ты запрешь ворота, заночуешь у Ванов, а завтра пойдешь искать работу? Так?
Сянцзы кивнул.
После ухода Гаома он запер ворота и вернулся к себе в комнату. Осколки разбитой копилки валялись на полу. Он машинально поднял один, повертел в руках и бросил. И одеяло и тюфяк оказались на месте. Странно, что бы это значило? Вдруг Сунь не сыщик? Тогда господин Цао в безопасности, ему незачем бросать семью и прятаться. Ничего не поймешь! Сянцзы сел на кровать, но тут же вскочил. Нельзя ему здесь оставаться. Что, если Сунь вернется? В общем-то, Сянцзы подвел господина, но Гаома передаст все, что нужно, так что можно не волноваться. Он ни разу никого не подводил, только сам вечно терпит обиды. Вот и сейчас у него отобрали деньги. А из-за кого? И он еще должен стеречь дом!
Так, разговаривая сам с собой, Сянцзы принялся собирать постель. Затем погасил огонь и отправился на задний двор. Здесь он положил постель на землю, ухватился за край стены, подтянулся и тихо позвал:
– Лао Чэн! Лао Чэн!
Лао Чэн, рикша из дома Ванов, почему-то не отзывался. Сянцзы перебросил постель – она бесшумно упала на снег, – перемахнул сам через стену и пошел разыскивать Лао Чэна: он знал, где его комнатушка. Было тихо. Видимо, все уже спали. Неожиданно Сянцзы пришла в голову мысль, что воровать – не так уж трудно. Он зашагал увереннее, снег поскрипывал под ногами. Дойдя до комнаты Лао Чэна, Сянцзы кашлянул.
– Кто там? – спросил Лао Чэн; он, наверное, только что лег.
– Это я, Сянцзы. Открой! – Сянцзы был рад, что Лао Чэн наконец отозвался.
Лао Чэн зажег огонь и, накинув старенькую куртку на меху, открыл дверь:
– Что случилось? Ты почему так поздно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28