Ненормальные, воистину ненормальные. Она и сама скоро станет такой же, если не отпустит адская боль в висках. Сколько же людей, подумала Елизавета, сошли с ума именно из-за такой вот головной боли? Завтра она спросит об этом, и если таковые найдутся, из них уже не будут выгонять бесов с помощью кнута, а уложат в постель в затемненной, прохладной комнате и приложат к голове тряпку, смоченную уксусом… Им ведь не довелось быть королевой Англии, им не обязательно стоять насмерть. Ей стало жалко себя, и по ее накрашенным щекам прокатились и спрятались в морщинистой шее между подбородком и гофрированным воротником несколько слезинок.Она поняла, что плачет, и немедленно взяла себя в руки. Последнее время она частенько теряла контроль над собой и опасалась, что не сумеет восстановить его. А сегодня вечером у нее должна была состояться встреча, которая, возможно, потребует от нее больше выдержки, чем у нее вообще, возможно, осталось. Елизавета уже раскаивалась, что в гневе выгнала всех своих приближенных. Она хотела, чтобы Ралей, войдя к ней, застал ее, вопреки ее годам и физической слабости, в наилучшем расположении духа, окруженной весельем и болтовней придворных. И вот на тебе — именно сегодня так разболелась голова. И она вдруг твердо решила, что не примет ни его, ни Сесила, который должен был привести его. Стремительно встав на ноги, Елизавета направилась к двери. Тяжелая дверь не поддавалась ей какое-то мгновение, но она успела подумать: «Вот что делает с нами старость, даже дверь мне не поддается». Она вложила все свои силы в свою вторую попытку, и дверь широко распахнулась перед ней, обнаружив Джона Беста с уже поднятой рукой, чтобы постучать в нее, и стоявших за ним Роберта Сесила и Ралея.Явление королевы — без свиты и явно в спешке — озадачило их всех. Джон Бест открыл было рот, но не успел и слова вымолвить, как Ралей оттолкнул его и пал на колени перед Елизаветой.Почти машинально королева протянула ему руку. Он схватил ее и поднес к своим губам. Все еще молча Елизавета оперлась другой рукой на створку двери, которая оставалась закрытой.— Благодарю вас, сэр Роберт, я вас больше не держу, — милостиво произнесла она, и, положив руку на плечо все еще стоявшего на коленях Ралея, она каким-то непонятным, одним движением подняла его на ноги и ввела в комнату. Дверь захлопнулась перед лицом двух ошалевших от удивления людей, и Сесил, подняв брови и вздернув плечи, покинул дворец.А за закрытыми дверями королева встала под светильником с двенадцатью горящими в нем свечами и, взяв Ралея за подбородок, подняла его лицо к свету. Ни одна морщинка, нанесенная временем, и тяжестями жизненного пути, и напрасными надеждами, не ускользнула от ее взгляда. Седые волосы, которые появились у него на висках, вызвали у нее странную улыбку, наполовину нежную, наполовину довольную.— Четыре года отлучки жестоко обошлись с тобой, Уолтер, — сказала она, и голос ее, за десять минут до того хрипло оравший на фрейлин, превратился в голос воркующей горлицы.— Они пошли на службу вам, ваше величество, — выговорил Ралей, в свою очередь рассматривая ее. Он долго, внимательно вглядывался в нее и наконец, сказал: — На вас годы не оставили следов, как, впрочем, и предыдущие двадцать.— Но они по крайней мере не лишили тебя твоего серебряного языка, — сказала королева, и тут боль, забытая было от волнения, вернулась к ней с удвоенной силой. Она опять приложила к голове руку, довольная даже в таком состоянии, что руки ее все еще выдерживают любой экзамен на красоту, и проковыляла к своему креслу. — Моя голова, — печально пробормотала она, — весь вечер она не дает мне покоя. — Елизавета закрыла глаза, но тут же, почувствовав, что Ралей полез зачем-то в карман камзола, открыла их, настороженная, как кошка. Очень осторожно он вынул из кармана пакетик, в котором, когда Ралей его раскрыл, оказалась щепотка какого-то коричневатого порошка. Он протянул его королеве.— Если вы положите себе это на язык и проглотите, гарантирую: через пять минут или даже скорее боль пройдет.Елизавета недоверчиво посмотрела на порошок, потом в глаза Ралею. Ее жизни всегда угрожала смерть либо от кинжала, либо от яда, и осторожность глубоко въелась в ее душу. Кроме того, ее совесть напоминала ей, что она плохо обошлась с этим человеком… и чего можно ожидать от него…— Что это? — спросила она.— Индейское лекарство, гораздо более эффективное, чем все известные нам. С тех пор как я впервые применил его к себе, я никогда не расстаюсь с ним.— Меня предупреждали против незнакомых снадобий, — начала было Елизавета, но очередной, сильнейший приступ головной боли заставил ее опустить руку и попросить: — Дай его мне. Что умереть, что страдать от таких болей — не все ли равно?— Оно абсолютно безопасно. Иначе я не стал бы предлагать его вам, — сказал Ралей.Елизавета так широко открыла рот, что он смог разглядеть полоску, на которой кончалась губная помада. Порошок лег ей на язык, она с трудом проглотила его и закрыла глаза. Ралей молча стоял рядом. Четыре года он ждал этого мгновения, и судьба распорядилась так, что и теперь он сумел услужить ей. Он мысленно послал свою благодарность старому Топиавари, который познакомил его с этим и другими лекарствами. Молчание длилось не более трех минут, и королева открыла глаза.— Это чудо, — воскликнула она, и лицо ее выражало одновременно и удивление и облегчение. — Все прошло. И ты давно уже знаешь об этом средстве, Уолтер?— Уже несколько месяцев. Если бы я знал, что вы так нуждаетесь в нем, я бы давно сам прислал его вам. Даже если бы на следующий день вы приказали отсечь мою самонадеянную голову.— Тебе нечего бояться этого. Слишком прекрасная это голова и слишком мудрая. Откуда у тебя этот порошок? — Она коснулась пустого пакета своим длинным, тонким пальцем.— Из Гвианы…— От Топиавари, короля Арромайи?— Ваше величество читали мою книгу?— Читала. Но там есть неувязка, пропуск.— Какой? — спросил с удивительной робостью автор.— В книге нет упоминания об этом чудесном порошке, который избавил меня не только от моей безумной головной боли, но и от болей в ноге.— Да была ли она? — с одной из своих прежних насмешливых улыбок сказал Ралей.— Сколько крови она мне попортила за это время, — тихо возразила королева.Ралей рассмеялся, и после небольшого колебания королева присоединилась к нему. Неужели этот человек так легкомысленно относится к ее благорасположению, что напоминание обо всех этих зря потраченных месяцах приводит его в радостное настроение? В ее королевской душе проснулся живой интерес, которого ей так не хватало все это последнее время. Какой изысканный мужчина! На фоне занудной умеренности ее старых советников и мальчишеской запальчивости молодых фаворитов его личность, роскошная и спелая, как хорошо выдержанное вино, прямо-таки воссияла в то мгновение. Она решила, что будет теперь как можно больше времени проводить в его компании.— А как поживает твоя жена? — был ее следующий вопрос.— У нее все в порядке. Она в Шерборне.— В Шерборне, да? — повторила Елизавета, подняв насурьмленные брови. — А дети, они тоже в Шерборне?— Ребенок. У нас только один ребенок, мальчик.— Только один? Неужели супружеское ложе так быстро лишилось своей привлекательности?Ралей густо покраснел. Нельзя же переходить известные рамки, но…— Лиз не любит Лондон, — коротко ответил он.Королева провела рукой по рту, будто стараясь стереть так не к месту появившуюся на губах улыбку.— А ты не любишь Шерборн?— По правде говоря, я бы так не сказал — ведь Шерборн это ваш подарок мне. Но в Шерборне нет вас.И, хотя его слова отдавали лестью, они годились в качестве объяснения его привязанности к Лондону, и королева осталась довольна ими, так как они помогли ей создать картинку у себя в голове: она словно яркий источник света, вокруг которого, как мотыльки, вьются мужчины, а их жены в это время остаются без всякого внимания в далеких поместьях вроде Шерборна.Неожиданно ее мысли переключились на дела, и сразу в ее физическом облике произошла потрясающая перемена. Взгляд стал проницательным и жестким, руки она сложила на коленях, приготовившись таким образом и говорить и слушать.— А какие новости из Гвианы с тех пор, как ты вернулся оттуда, сэр Уолтер?— Плохие, — напрямик ответил ей Ралей. — Мы упустили время. Если бы мы ударили сразу, как я предлагал, с двумя тысячами солдат, земля была бы наша. Я все-таки послал туда Кеймиса с двумя кораблями — все, что я мог предложить, — но они не смогли подняться выше того места, где в Ориноко впадает Карони: на месте их слияния Беррео построил форт.— Этого не случилось бы ни за что, если бы вы не позволили в свое время Беррео сбежать из плена, — сказала Елизавета, спеша свалить вину на кого угодно, только бы не на себя.— Возможно, вы правы, — сказал Ралей, — но едва ли я мог взять его с собой в экспедицию; да и сбежал он, пока меня не было. К тому же еще неизвестно, имел ли я право привезти его сюда с собой. Ведь война с Испанией не объявлена.— Тогда зачем было громить Сент-Джозеф?— Это было необходимо. Знаете поговорку «На безрыбье и рак рыба»?— А образцы золота — вы их проверили?— В половине образцов обнаружено золото. Их месторождения я пометил на картах. Во время следующей экспедиции я не буду зря рыскать в поисках золота в районах с красной почвой.— А земля действительно так богата им?— Я уверен, что запасы золота такие, каких свет не видывал.— А аборигены, они вроде бы были дружественно настроены к нам?— Я постарался, чтобы это было так. Ненависть к испанцам еще до нашего появления там подготовила для нас добрую почву, а я не забывал поливать ее. Только один раз я взял у них еду и не заплатил за нее, это когда мы умирали с голоду и индейцы накормили нас из милосердия. Я ни разу никого из них не оскорбил, каким бы глупцом ни казался мне человек. Кроме того, я никому из моих мужчин не позволял касаться ни одной из их женщин. В стране полно полукровок; и какими бы чуждыми для нас ни казались их моральные устои, законы этого народа очень строгие, и, по-моему, насильственное искоренение их вызывало гораздо большее их негодование, чем грабеж.— Но к англичанам они хорошо относятся?— В отчете Кеймиса, который я получил, это единственное радостное сообщение. Индейцы справлялись обо мне и посылали мне добрые пожелания и слова любви.— Что ж, я искренне надеюсь, что их лояльность к нам останется надолго. Нам это пригодится. Война с Испанией еще далека от завершения… Завтра, если моя нога будет так же хорошо себя чувствовать, прокатимся верхом и поговорим еще обо всем этом. А тем временем твой заместитель будет счастлив оставить свои обязанности капитана королевской гвардии.Итак, сбывалась его мечта снова надеть серебряные доспехи и явиться в них пред ее очами. Лиз ошибалась: можно искать, страдать, стремиться к чему-то, но осуществление одной-единственной мечты, оказывается, стоит всего того, что ты сделал за всю свою жизнь.Ралей и королева ездили бок о бок на лошадях по зеленым лугам, усеянным лютиками и маргаритками, по тропинкам, где запах диких роз смешивался с запахом свежескошенного сена.Ралей и королева танцевали под тяжелыми светильниками, пока жар от них и собственная усталость не выпроваживали их на свежий воздух, в парк, где под луной поблескивали розы.Ралей и королева играли в карты, пока в светильниках не истаивали свечи и их надо было менять. И все это время они без устали разговаривали, и строили планы, и смеялись, два утонченных, редких ума, которым было так одиноко в разлуке.А далеко в Шерборне Лиз, подоткнув юбки, стремительно неслась за маленьким Уолтером, осваивавшим езду верхом на пони, бока которого были слишком широки для его сильных, но слишком еще коротких и толстеньких ножек. Она не могла доверить это дело никому другому, так как по мере того, как проходили недели и месяцы со дня расставанья, она все сильнее осознавала, что все, что ей осталось от странного, одержимого, непонятного человека, за которого она вышла замуж, был маленький Уолтер. Тем не менее она должна была воспитать своего сына так, как того хотел бы его отец, если бы его мысли и желания когда-нибудь снова обратились к делам житейским, к своему дому. И она обучала мальчика грамоте, вычерчивая на земле палочкой буквы, или вырезая колечки из яблочной кожуры, или прибегая к помощи сахарных палочек, которые прилежный ученик затем с жадностью поглощал, когда заканчивались уроки. И, проделывая все это, она едва ли сознавала, что готовит, возможно, самое прекрасное жертвоприношение из всех, когда-либо положенных к ногам мужчины. Ралей, вращаясь среди великих мира сего, друг Эффингема, собутыльник Эссекса, «милый Уолтер» королевы, вряд ли нуждался в преданности двух упоенных, взъерошенных созданий, дурачившихся на просторах шерборнских лугов, умиротворенных и веселых, старавшихся поймать резвого, маленького пони, который отказывался признавать время уроков. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯДВОР В ХЭМПТОНЕ. НОЯБРЬ 1599 ГОДА Пробежало лето. Ралей успел побывать с Эссексом в его неудачной экспедиции к Азорским островам, но для себя сумел извлечь все возможные почести из этого обреченного на провал похода.Кончалась осень, а Елизавета все еще оставалась в Хэмптоне. Обычно она уезжала из Хэмптона ко времени созревания винограда, но в этом году королева замешкалась, явно не решаясь пуститься в путь. Ее раздражал Эссекс. И хотя у Елизаветы не хватало желания, чтобы напуститься на него и излить весь свой гнев, постоянное недовольство подтачивало ее здоровье. Она горько сетовала на холод. Порошки Топиавари помогали ей от изнуряющей головной боли и болей в ревматических суставах, но они не могли согреть ее. Елизавета избегала больших помещений, где тяжелые портьеры раскачивались на сквозняке, и присмотрела себе две небольшие комнаты, в которых постоянно поддерживался большой огонь в каминах. Поверх шуршащих шелков и тяжелого шелестящего бархатного одеяния она носила горностаевый плащ с высоким, жестким воротником, плотно прилегавшим к ее шее, в результате чего походила на снежную бабу с карнавальной маской вместо лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36