Святослав Логинов.
Яблочко от яблоньки
Яблока сырые прияты вредительны суть телу паче всех
овощей.
Вертоград прохладный.
- А что, дорога вполне приличная, - произнес Путило, резко крутанув
руль.
Автомобиль накренился и начал заваливаться в колею, густо наполненную
серой жижей, больше всего напоминающей шламовые отстойники абразивного
завода. Ефим Круглов судорожно ухватился за ручку дверцы, словно собираясь
выпрыгивать сквозь ремни безопасности, но машина всего лишь ухнула в
колдобину и, натужно взрявывая, принялась распляскивать тракторного замеса
грязь. Струйки глинистой суспензии стекали по заднему стеклу, превратив мир
в серый абстрактный витраж. Сквозь лобовое, почти чистое стекло Круглов
видел грязевые разливы: глубокие, податливые и цепкие. Самый их облик
однозначно предсказывал, что случится через минуту: звук мотора изменится,
коляса забуксуют, не находя опоры в полужидкой среде. С минуту Путило
помучается, переключая скорости и пытаясь раскачать завязшую "ниву", потом
щелкнет дверцей и скажет:
- Приехали. Придятся тебе меня подтолкнуть.
Ефим опустил взгляд на свои ноги. Три часа назад, в городе он
опрометчиво полагал, что надел резиновые сапоги. Теперь стало ясно, что по
здешним меркам его обувка в лучшем случае может сойти за тапочки. Голенища
сапожек едва доставали до щиколоток, и, значит, лучше было сразу снимать их
и шагать в холодную октябрьскую грязь босиком.
Круглов осторожно, выискивая ногой опору, ступил в грязь и сразу же
провалился выше сапог. Казавшаяся густой каша мгновенно хлынула внутрь.
Загустелая в глубине масса покорно раздалась под ногой. Ефим попытался
сохранить равновесие, немедленно черпанул вторым сапожком и, не
удержавшись, плавно, как в замедленном фильме, повалился набок. В самый миг
падения отчятливо представилось жуткое бурое пятно в полплаща и вспомнилось
красивое слово: "бежевый". Больше плащу бежевым не быть.
Он еще старался вскочить быстрее, как будто грязь может не успеть
прилипнуть к чистой ткани, но ноги, так и не встретив опоры, проскользили в
разные стороны, и он снова упал, на этот раз на живот, до локтей погрузив
оба рукава в пованивающее навозом и соляркой месиво.
"Гнила, - мелькнула неуместная мысль. - Деревенские называют глину
гнилой".
После этого его опять повалило на сторону, и он понял, что тонет.
"Нива", смердя сиреневым выхлопом, и швыряясь из под коляс грязью,
медленно уплывала по разбитой дороге.
- Сергей Лукич! - крикнул он, уже зная, что машина не остановится. -
Путило! Помоги!.. Сто-ой!!
Шматок грязи хлястко залепил в лицо, мгновенно ослепив и наполнив
открытый рот пресной горечью разведянного глинозяма. С натугой Круглов
выдрал наружу одну руку, но лишь сильнее замазал глаза. Когда он
проморгался, легковушки уже не было, а успокоившаяся колея плотно зажала
ноги и туловище, словно не земля была вокруг, а мгновенно твердеющий
алебастр. И не за что было схватиться, чтобы вытащить себя, и не оставалось
сил держать запрокинутую голову над поверхностью жижи, терпеливо ждущей,
чтобы засосать и уложить его на дно колеи под гусеницы запоздалому
трактору.
Почему-то даже сейчас он не мог заставить себя крикнуть: "Спасите!"
Стыдно было, что ли? Он набрал воздуха, сколько вошло в сдавленную грудь, и
попытался звать на помощь, но сумел издать лишь сиплый писк. Зато липучка,
в которой он барахтался, словно проснулась и потянула его вниз. Ефим
хлебнул холодной грязи, забился, понимая, что топит себя окончательно, и
булькая, закричал:
- А-а-а!..
- Ты чего? - спросил Путило.
Круглов попытался вскочить, но ремни удержали, заставив вновь
откинуться на сиденье.
- Приснилось, - выдавил он.
- Бывает, - согласился Путило. - Здесь в два счята может укачать. Но,
заметь, дорога отличная. Сверху жижа, а внизу плотный грунт. Тут прежде
тракт проходил, так до сих пор путь держится.
- Понял, - сказал Круглов, вытирая лицо. На зубах скрипело, во рту
был вкус глины.
- А вот и деревня, - сообщил Путило. - Называется Горки. Хотели ея
переименовать, чтобы не путали, да руки не дошли. Так и осталось Горки.
Букву "г" Путило произносил мягко на хохляцкий манер, так что
получалось "Хорки".
"Хорки, так Хорки, - подумал Ефим. - Главное, чтобы сухо было."
- Нам еще версты полторы, сказал Путило. - Склады там.
- Чего так далеко?
- Укрепрайон. Где немцы доты строили, там и склады.
Автомобиль наконец доплыл к первым домам. Здесь Путило не рисковал
опрокидывать "ниву" в переполненные колдобины, он слишком хорошо знал, как
деревенские бутят ямы под окнами битой стеклотарой и прочими составляющими
культурного слоя. Путило старался держаться тропки, протоптанной вдоль
палисадничков, огороженных пряслами в одну жидкую жердинку. Обвислые
розетки счерневших от мороза георгинов уныло размазывали грязь на дверцах
раскачивающейся машины. Пару раз автомобильный бок шкрябнул по жердям,
кажется даже сломал одну, но и после этого в деревне ничто не проснулось,
она оставалась такой же молчаливой, серой и придавленной к земле, как и
молчаливое, серое, придавленное к земле небо над ней.
Деревня была длинная, всяко дело больше километра, а домов Ефим
насчитал десятка два. Между одинокими постройками словно провалы в хорошо
прореженной челюсти пустели заросшие бурьяном фундаменты, кучи деревянной
трухи, уголья. Казалось, здесь много лет кряду не утихала война, и теперь
уцелевшие людишки нарочно живут победнее, зная, что вся равно налетят и
ограбят. Не одни, так другие. Так что не стоит и наживать.
Возле одного дома у калитки Круглов заметил человеческую фигуру.
Существо, кажется женского пола и очень неопределянного возраста, сухо
смотрело на телепающийся в грязи экипаж. На существе была затяртая,
пыльного цвета телогрейка, из-под которой свисал выцветший подол
подозрительного покроя, а уж из-под него торчали преогромнейшие кирзовые
сапоги. То был не человек даже, а как бы природное явление, такое же вечное
и обязательное, как заросли пожухлой лебеды или покосившийся столб,
неведомо кем и когда вкопанный в стороне от дороги. Мимо сквозили века,
народы, завоеватели какие-то, а существо стояло, опершись о плетень, строго
глядя на разболтанную колею и не видя, кого несят по этой колее мимо тихой
деревни Хорки.
Оккупанты спрыгивали с танковой брони и храпящих степных лошадей,
бежали по избам, волокли кур, граммофоны и голосящих девок, с оттяжкой
рубили кривым булатом непокорных, жгли дома и сараюшки, но не обращали
внимания ни на бурьян, ни на кривоватый столб, ни на безликую кирзовую
фигуру. А зря, потому что проходило малое время, и следа не оставалось от
захватчиков, самая память о них истиралась, а бурые стебли, подгнивший
столб и согнутая фигура продолжали стоять.
Щелкнув дверцей оппеля, Ефим выскочил наружу. Настроение у него было
прекрасное. Да и в самом деле, чего опасаться? - глубокий тыл, земля, можно
сказать, своя. Смешная деревня, забавные люди, осень, яблоки... Хорошо!
Автомат остался висеть на плече дулом вниз: вся кругом зер гут, яблоки не
стреляют. Пропечатывая на скользких размывах глины рубчатые шрамы следов,
Ефим приблизился к стоящему у плетня существу. Сдвинув на затылок пилотку,
оглядел аборигена. - Пожалуй, это вся-таки, женщина. - Затем спросил:
- Шпрехен зи дойч?
- Ich verstehe nicht, - непонятно ответило существо, глядя насквозь
прозрачными выцветшими глазами.
Ефим недоумянно пожал плечами, четко, словно на плацу, развернулся. О
чем говорить, с кем не о чем говорить? Нога, уютно упрятанная в сапог,
проскользнула, словно под каблук попал небрежно брошенный огрызок яблока.
Ефим изогнулся, стараясь удержаться растопыренными руками за воздух.
Брошенный шмайсер ударил дулом в поясницу, и Ефим всем телом грохнулся на
дорогу, смертельно скользкую, но вся еще твярдую под тонким слоем жижи.
Коротко в три толчка ударила очередь.
"Совсем не больно... - успел удивиться Ефим. - Сейчас..."
- Опять что-то приснилось? - вопросительно произнес Путило. - Здоров
ты спать.
- Недосып, - севшим голосом выговорил Ефим. - Сессия. Экзамены сдавал.
- Какие же экзамены в сентябре? - недоверчиво поинтересовался Путило.
- Сессия, вроде, весной бывает и зимой.
- Так получилось, - уклончиво ответил Круглов.
- Ага, - согласился Путило. - А что сдавал?
- Помологию. Профессор Рытов - зверь. Душу вынимает.
- Ага, - повторил Путило, не отрывая взгляда от дороги.
"Нива", натужно завывая, ползла в гору. Деревня уже осталась позади,
дорога оврагом вгрызалась в холм или, может быть, изначально была проложена
по впадине. Время от времени по сторонам над обрывами являлись невысокие
деревья, корячившие пустые ветви в провисшее небо.
- Яблони, - сказал Путило, мотнув головой. - Раньше тут сплошняком
сады росли, торговля шла крупная, на ярмарке плодоводства в девятьсот
одиннадцатом году отдельный павильон был - "Псковские яблоки", в Берлине -
фирменный магазин, не помню чем. Потом, конечно, вся хизнуло, повалилось,
при Хрущеве яблони порубили - ничего не осталось.
- Как это ничего? Откуда тогда склады?
- Ну, кое-что, конечно, осталось. В основном - по заброшенным
деревням, где рубить было некому. Работаем помаленьку, но фирменного
магазина на Seestrasse мне еще долго не открыть.
- Ого! Ты глянь, Сергей Лукич! - перебил Круглов.
Влево от дороги, где холм приминался пологой ложбинкой, неприкрыто
распласталось серое военное сооружение. На десяток метров в окружности
земля была заменена замшелым от старости цементом. Его грубая фактура,
выветренная и потемнелая, казалась камнем, искони росшим тут, забытым
рассеянным ледником в далякий мамонтовый период. Но сквозь эту твердь в
свою очередь пробивалось иное творение чужеплеменных рук: стальной колпак
неведомой толщины, столь мощный, что даже ржавчина не осмеливалась пятнать
его. Раскосая прорезь амбразуры сторожила танкоопасное направление,
неприязненно глядя на гражданский экипаж, вздумавший прошмыгнуть мимо.
- Это и есть укрепрайон? - с тихим восторгом спросил Ефим.
- Он самый.
- А где вход?
- Нам к нему еще пилить и пилить. Он на той стороне холма, за бугром.
- Не слабо сказано, - оценил фразу Ефим.
Легковушка перевалила водораздел и юзом сползла вниз, где в сторону от
дороги отходила еще одна раздолбанная колея. С виду она была точь в точь,
как та, по которой они только что плыли, но, видимо, качество этой хляби
было иным, потому что Путило вывел машину на обочину и заглушил мотор.
- Дальше - ножками, - произнес он, распахивая дверцу. - Дальше
только трактор пройдят.
- Вход в бункер открылся неожиданно: путники обогнули отрог холма и
увидели, что часть склона словно срезана долой и на этом месте темнеет
заложенная кирпичом арка. Когда-то, должно быть, она была замаскирована и
страшна гордой неприступностью, но сейчас, выставив напоказ обшарпанное
уродство, сооружение походило на брошенный за ненадобностью туннель, а
никак не на крепость минувшей войны. Расколотые остатки бетонных тюфяков,
некогда прикрывавших горжевую часть, теперь были свалены вниз и густо
зеленели лишайником.
- Ну как? - спросил Путило, опуская тяжелый рюкзак на треснувшую
плиту.
- Впечатляет, - согласился Круглов. - А что, тут никого нет?
- Да уж, - с неожиданной злобой произнес Путило. - Был тут у меня один
- сторож. И смотал. Объект бросил, даже, вот, смены не дождался. Хрена он у
меня получит соляного, а не зарплату. Почему, думаешь, тебя сюда так спешно
везти пришлось? Тут яблок лежит немеряно и оборудование завезено. А охраны
- никакой. Все для добрых людей. Во, гляди!
Путило подошел к двустворчатой железной двери, украшавшей центр
кирпичной кладки, пошарил под порогом и вытащил ключ. Тяжелый амбарный
замок со скрипом распался, открывая проход.
- Это тоже немецкое? - с сомнением спросил Круглов, кивнув на
сварную дверь.
- Не, это потом. Тут вся было замуровано году в пятидесятом, чтобы не
шастали, кто ни попадя. Мы только проход пробили и дверь навесили. Ну, и
конечно, вычистили оттуда гору дерьма.
Ворота завизжали на петлях и открыли вторую дверь из плотных
деревянных плах.
- Это уже для тепла, - пояснил Путило, снимая крошечный контрольный
замочек.
Желтые лампы под потолком осветили уходящую вглубь горы штольню. Она
была широка, больше трях метров в свету, как говорят строители, и до
половины заставлена заколоченными ящиками. Сделанные по трафарету надписи
навевали мысли о чем-то техническом.
- Оборудование, - предупредил вопрос Путило. - Консервный цех,
мармеладное производство... и вся стоит без дела, распутица строить не
позволяет. А яблоки - в рокадной галерее и казематах. Там глубина метров
двенадцать, температура всегда комфортная, ни мороз там не страшен, ни
жара.
- А боевая линия? - щегольнул знаниями Ефим.
- Это далеко. К тому же, там постройки котлованного типа, они для
фруктохранилища хуже приспособлены, - видно было, что Сергей Лукич отлично
изучил своя хозяйство и разговор поддержать может. - Там до сих пор пусто,
только один из орудийных дотов оборудовали тебе под жилья.
- А почему не наблюдательный пункт? Он сторожу больше подходит.
- Да, конечно. Ты как-нибудь туда сходи, полюбопытствуй. А
понравится, так и переезжай.
- Разрушен? - догадался Круглов.
- Не, что ты. Просто там потолки семьдесят сантиметров высотой. Очень
удобно.
Они спустились вниз, засветив следующую цепочку сиротливо болтающихся
лампочек. Проходы здесь были не так широки, но вся равно почудилось,
будто стены раздвинулись, и вольный простор дохнул в лицо.
Пахло яблоками. Сладостный винно-пряный аромат в недвижном воздухе,
казалось, стоял стеной, тонкие оттенки запаха слились, дух был так силян,
что уже не имел отношения к чему-то съедобному - пахло как на кинофабрике:

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2