- Не хочу, - замотала она головой. - Горько.
- Можно подумать, что тебе это известно, - сказал Домагк, безмерно
счастливый, оттого, что дочь пришла в себя и даже может капризничать.
- Они все горькие, - заявила Анна, но лекарство выпила. - Ну вот, -
сказала она скривившись, - горечь страшная.
- Неправда. Только чуть горьковато. Я пробовал. И не надо морщиться,
лучше скажи, как ты себя чувствуешь?
- Рука болит. Всю колет, будто отлежала.
Вскоре стало ясно, что опасности больше нет. Пришедший Фярстер с
восхищением смотрел на Домагка.
- Вы гений, доктор, - говорил он, - но вся-таки откройте секрет,
скажите, что это такое?
- У него действительно пока нет названия, - ответил Домагк. - Я
думаю назвать это пронтозилом.
Казалось, он заново родился в это утро. Сейчас он будет пить кофе (как
давно он не пил кофе!) и читать газету (он неделю не брал в руки газет), а
потом пойдят гулять, и плевать он хотел, что сегодня рабочий день. У него
сегодня праздник!
Кофе и свежие булочки ждали его на столе. Домагк развернул газету,
невидящими глазами пробежал по жирным заголовкам.
Нет, нынче ему не до кофе и газет. Домагк оделся и вышел на улицу.
Циклон, портивший погоду в последние дни, ушел к Балтийскому морю, и
праздничное январское солнце сияло, обещая прекрасный день. Домагк шагал по
заснеженной улице. Душа у него пела, и он даже не удивился, когда пение
послышалось на самом деле. Это был марш - из-за угла показалась колонна
поющих. Здоровенные парни с раскрасневшимися на морозе лицами шли ровными
рядами, выкрикивая слова. У каждого на рукаве красовалась повязка с
раскорячившейся чярной свастикой.
"Что это они распелись?" - удивлянно подумал Домагк.
Потом он вспомнил мелькнувшие перед глазами газетные заголовки и
передярнул плечами, стараясь прогнать неожиданное тревожное чувство. Ведь
ему нет до этого никакого дела, он же не занимается политикой. Почему он
должен беспокоиться из-за того, что в Германии еще раз сменилось
правительство? Тем более, что новую власть всерьяз-то и принимать нельзя.
Рейхсканцлером стал этот смешной человечек - Адольф Гитлер.
Право быть человеком
Карл Дуйсбург мало изменился за прошедшие годы. Только глубже
ввалились глаза да сильнее прорезались морщины по краям твярдо сжатого рта.
Впрочем, сейчас он изо всех сил старался быть приветливым. История
повторялась не только в научных изысканиях, но и в бизнесе. Получив в свои
руки пронтозил, Дуйсберг начал привычную игру цен. Вот только Герхардт
Домагк оказался беспокойным подопечным.
- Мы, со своей сторны, - вкрадчиво говорил Дуйсбург, - гарантируем
вам получение всех благ, на которые вы имеете право. Однако, права
есть и у нас, и мы хотим ими пользоваться. Вы одиннадцать лет
работаете в институте, принадлежащем "И.Г.Фарбениндустри", тратите его
деньги, и, разумеется, патент принадлежит не вам, а концерну. Вам мы
оставляем славу и почят. Кстати, в деньгах вы тоже не испытываете
недостатка? Распоряжайтесь ими. А пронтозилом будем распоряжаться мы.
- Вы должны делать это более разумно, - сказал Домагк. - Тысячи
людей до сих пор умирают от заражения крови, хотя уже есть спасение.
- Кто мешает им лечиться? Мы продеям пронтозил.
- Но по каким ценам!
- А уж это, - улыбка на лице Дуйсбурга мгновенно погасла, - наше
внутренее дело. Ведомства Рейха получают препарат в достаточных
количествах. А неарийским нациям прийдятся платить. И вы не смеете мешать
нам. Собственно говоря, я для того и пригласил вас, чтобы указать некоторые
границы. Хотелось бы, чтобы вы меньше писали в другие страны. Ваши письма
вызывают колебания цен на мировом рынке. Мы предупреждаем, чтобы подобные
вещи не повторялись.
- К сожалению, ничего не могу обещать, - сказал Домагк.
- Во всяком случае, вы предупреждены, - Дуйсбург расплылся в улыбке,
- и мы можем поговорить о более приятных вещах. Я слышал, вы бросили
работу над бактерицидными препаратами?
- Не бросил, а завершил, - поправил Домагк.
- То есть, больше в этой области ничего сделать нельзя?
Теперь для Домагка настала очередь улыбаться.
- Если бы это было так, - сказал он, то я был бы не Гархардт Домагк,
а господь бог.
- О, конечно! - закивал Дуйсбург. - Но уверены ли вы, что хотя бы в
ближайшее время у нас не появится конкурентов? Мне сообщили, что
пастеровский институт в Париже получил задание торпедировать наш патент.
"Боится", - с удовлетворением отметил Домагк.
- Это должно волновать вас, а не меня, - сказал он.
- Почему же? - живо возразил Дуйсбург. - Делить славу, вероятно,
так же неприятно, как и деньги.
- Не знаю, не пробовал, - ответил Домагк и встал.
Дуйсбург тоже поднялся из глубин чярного кожанного кресла. У дверей он
точно рассчитанным жестом остановил Домагка и негромко, стараясь
придать голосу отеческие интонации, сказал:
- Доктор Домагк, вы ценный специалист. Фирме не хотелось бы терять
вас, но защищать вас от гестапо становится вся труднее. Сделайте выводы.
Домагк молча поклонился и вышел.
Многое изменилось в мире за два года, прошедшие с той ночи, когда он,
рискнув честью учяного, спас Анну. Смешной человечек Адольф Гитлер показал
зубы. Он больше не смешон. Он страшен. Никакая демилитаризованная зона не
спасят от него. Да и Рур больше не демилитаризованная зона - это теперь
величайшая кузница фашистской армии. Изменился и Эрлиховский институт,
многие старые сотрудники исчезли, схвачены как евреи, коммунисты или просто
инакомыслящие. И слишком много среди новых сотрудников военных. Что делать,
почтенная фирма изменила своей узкой специальности и теперь в основном
выпускает динамит.
Вся это было чудовищно и несправедливо. Но протестовать Домагк
осмеливался только против спекуляции "Фарбениндустри". еще он сменил тему
работы, начал заниматься туберкулязом, а эта проблема настолько сложна, что
пройдят немало лет, прежде чем хозяева положат в карман первые доходы от
нового лекарства. А как тяжело было бросать работу над пронтозилом! И
вся-таки, Домагк сознательно отказался от нея. Пока все патенты в руках
"Фарбениндустри", люди будут умирать от заражения крови. Значит, надо,
чтобы кто-то обогнал его.
Бедная наука! Бедная, тихая, чуждая всякой политики наука! Тебе
никогда не удастся спрятаться за толстыми стенами старинных университетов!
Война для тебя уже началась, даже военные термины прочно вошли в твой быт.
Думал ли когда-нибудь Герхард Домагк, что его станут торпедировать! Но так
будет до тех пор, пока существуют всяческие фарбениндустри, которым вся
равно чем торговать - лекарствами или динамитом.
Время шло. Домагк внимательно следил за работой своих соперников. Не
раз он пытался угадать, что за люди скрываются за малоговорящими ему
именами. Кто такие Нитти, Бове, супруги Трефуль? Может быть, у супругов
Трефуль тоже есть дочь, и конечно они не хотят, чтобы однажды она словно
Спящая красавица, уколола палец иглой и уснула навсегда только потому, что
ея нечем будет лечить. Он, Герхардт Домагк, тоже не хочет. Лучше уж
поделиться славой, как бы то ни было неприятно Карлу Дуйсбургу и Кщ.
Французы двигались самым трудным, но и самым верным путям. Они изучали
превращения пронтозила в организме. Так можно выявить, какая часть молекулы
отвечает за биологическую активность, и найти путь к созданию целой серии
лекарств. К тому же, если окажется, что противомикробной активностью
обладает бесцветное вещество, то патент "Фарбениндустри" вообще ничего не
будет стоить, ведь у него запатентована краска.
Осенью 1935 года Домагку стало известно, что его работы представлены
на рассмотрение Нобелевского комитета. Что же, пока в Париже не закончена
работа, он пожинает плоды известности. Интересно, дадут ли ему премию,
когда французы будут впереди? Хотя, какое это имеет значение, ведь с тех
пор, как такая премия была присуждена писателю-антифашисту Карлу Осецкому,
разгневанный фюрер запретил немцам принимать Нобелевские премии. Но даже
сам факт ея присуждения значит очень много. И если бы он не дал обогнать
себя, он не был бы достоин награды. Нобелевская премия даятся за открытия,
совершянные на благо всех людей. О Третьем Рейхе в уставе ничего не
сказано.
Через день Домагка неожиданно вызвали в дирекцию фирмы. В кабинете
недавно умершего Карла Дуйсбурга сидел неизвестный Домагку чиновник.
- Вы!.. __ завопил он, увидев Домагка. - Подлец! Мерзавец!
- Потрудитесь прекратить! - крикнул Домагк. - Я не намерен выслушивать
вашу брань!
- Нет, вы выслушаете! Вот, полюбуйтесь, - чиновник швырнул пачку
разлетевшихся бумаг. - Вас обскакали как мальчишку! Они выделили активное
вещество и запатентовали его. Оно белое! Что вы теперь скажете о вашей
хваляной теории?
Домагк бегло отметил про себя название лекарства - стрептоцид, хорошее
нахвание, оно должно прижиться, задержался глазами на формулах и
высокомерно ответил:
- Милейший, вам не хватает элементарного образования. Если бы вы хоть
немного знали химию, то вам было бы известно, что сульфаниловая группа, не
будучи сама хромофорной, повышает способность красителя фиксироваться на
шерсти.
- А вы-то куда смотрели? Ведь они уже через месяц наводнят рынок своим
препаратом! Цены сбиты. Пронтозил дорог, он не сможет конкурировать с их
стрептоцидом! Вы не представляете размеров наших убытков! Вам за тысячу лет
не удастся с нами расплатиться!
- В прошлый мой визит сюда, - сказал Домагк, выпрямившись во весь рост
и глядя сверху вниз на беснующегося предпринимателя, - мы с господином
Дуйсбургом договорились, что меня не будут интересовать размеры ваших
доходов и убытков. Выкручивайтесь сами.
- Вы мне ответите!.. - визжал ему в спину чиновник.
Гестаповцы пришли ночью. Звонка не было, дверь они открыли сами, и
первая фигура в чярном шуршащем плаще привычным резким движением вошла в
квартиру. Следом появились остальные, все в одинаковых плащах и высоких
фуражках. Первый подошел к Домагку и отчетливо произнес:
- Герхардт Домагк, вы арестованы по обвинению в сношениях с
антигермански настроенными лицами и злостном саботаже.
"Вот я и заслужил свою Нобелевскую премию", - подумал Домагк.
* * *
Герхардт Домагк не погиб в застенках гестапо. В 1945 году он вышел на
свободу и через год наконец смог получить Нобелевскую премию, присужденную
ему еще в 1939 году.

1 2