« Медвежий угол»: Эксмо; Москва; 2008
ISBN 978-5-699-2540
Аннотация
Она умна и привлекательна. В глазах роковой огонь. Ксения – историк по образованию, работает в архиве местного музея и часто имеет дело с тайнами прошлого… Впрочем, Ксения и сама тайна. В нее влюблены все – и преданный супруг, и молодые мужчины – коллеги по работе. Успешный бизнесмен Дрозденко тоже не избежал этой участи… Он потерял голову и забыл обо всем! О работе, о жене, и об… осторожности. О последнем же никогда не следует забывать. Тем более, если ты богат, занимаешься раскопками исторических ценностей, а сердце твое истерзано страстью.
Валерия Горбачева
Медвежий камень
Весна – как молодость, всегда одинаковая: яркая, зеленая, буйная, залитая легкими, ничего не значащими слезами дождя и ослепленная искрящимся молодым солнцем.
А осень всегда разная и у каждого своя. Кто-то не хочет признавать наступающее увядание – и стоит как будто молодой и зеленый, и пусть зелень уже не та – покрытая пылью прожитых дней, прошитая серыми прожилками безумных гроз и изматывающих ветров, но все равно это зеленый цвет.
Другие в отчаянии злятся на наступающие холода и буреют, осыпаясь невыразительными коричневыми листьями. Кто-то, бросая вызов неумолимой природе, неожиданно ярко, вызывающе алеет, лишь бы остаться ярким пятном вопреки всему. А кто-то спокойно ловит последние лучи солнца, собирая и накапливая их в золоте своих листьев, создавая даже в пасмурный день ощущение мягкого теплого свечения.
Но всех укроет зима…
Раскоп начался неудачно. С трупа. Причем не археологического, а настоящего.
– Свежак, – зло сощурив глаза, сказал Мишель.
Вообще-то Мишеля зовут Иван Семенов, но он совсем не похож на Ивана: стройность, переходящая в худобу, стильная французская небритость, такие же стильные очки и неизменный берет – ни дать ни взять французский художник-импрессионист, ну какой он Иван? Язык не поворачивается назвать его Ваней. Выручило отчество – Михайлович, и уже давно он для всех Мишель. Но он не художник, а профессиональный археолог, кстати, в отличие от нас, прикомандированных. Мы, музейные сотрудники, только на период археологического сезона становимся археологами, а точнее даже сказать – лаборантами на археологическом раскопе. Выполняем обязанности начальников участков, чертежников, камеральщиков: под руководством начальника раскопа записываем, чертим, считаем находки, руководим рабочими-землекопами, а когда раскоп заканчивается, возвращаемся к своим обязанностям в музее. А профессиональные археологи – начальники раскопов после завершения сезона все эти материалы обрабатывают, анализируют, систематизируют, пишут отчет в Москву, чтобы к началу следующего сезона можно было снова копать.
– Почему «свежак»? – хмуро удивился молодой мужчина, предъявивший удостоверение капитана милиции. Он стоял рядом, засунув руки в карманы и постукивая ногой о землю. – Ему уже месяца три, не меньше…
– Если бы столетия три хотя бы, – Мишель усмехнулся, – а еще лучше бы тысячелетия…
– А, в этом смысле, – покладисто согласился капитан, – да, это не ваш клиент…
– А ваш, – подхватил Мишель.
– Да, скорее всего, и не наш, – капитан пренебрежительно махнул рукой куда-то в сторону, – скорее всего, бомжи своего безвременно ушедшего сотоварища прикопали. Тоже ведь люди…
– Угу, – неопределенно согласился Мишель, – молодцы, поверх земли не оставили…
Они довольно лениво и спокойно перебрасывались фразами, как будто ничего не произошло. Конечно, для капитана милиции это обычная работа, а Мишель просто зашел нас проведать – его раскоп совсем в другом районе и идет уже полным ходом, наш же только начался, вернее – должен был начаться: балласт начали снимать. Балласт – слой отложений современного мусора толщиной около одного метра – снимается экскаватором, археологи при этом только присутствуют – контролируют, чтобы глубже нужной отметки не копали.
Вот мы с Мариной и стояли на краю участка – контролировали, когда экскаватор, пройдя уже несколько метров, зацепил какую-то длинную корягу, потянул, рыхлая земля как-то очень легко осыпалась в уже вырытую яму, и в осыпи явно выступили ноги… Марина закричала, чтобы экскаватор остановился, но экскаваторщик и сам уже все увидел.
Я сидела на бревнах на краю наполовину вырытой ямы и думала свою грустную думу. Марина, как начальник раскопа, объяснялась с милицией, рядом стоял начальник стройки и пытался дозвониться по мобильному до хозяина. Хозяин, Станислав Владимирович Дрозденко, известный в городе предприниматель, строил на берегу реки целый жилой квартал. А город наш древний, в нем копать землю просто так нельзя, обязательно нужно предварительное археологическое исследование провести. Когда в прошлом году началось строительство в этом районе, Станислав Владимирович, помнится, очень удивился, узнав, что ему придется еще оплачивать и археологические раскопы под строительство своих домов. Удивился, но спорить особенно не стал, поскольку выбился в известные бизнесмены не из бандитов, хотя, по некоторым источникам, дела кой-какие он с ними вел и имя соответствующее имел – Стас Командир, но это, говорили, просто по необходимости: время у нас такое. А вообще-то он из бывших военных еще советского образца. И образование у него приличное, и жена не куколка-пустышка, а первая, со студенческих лет, и детей двое. В общем, не совсем обычный он у нас. Разбогател же он на каких-то махинациях с цветными металлами. Помню, однажды, прослушивая старую пластинку, я наткнулась на одну интермедию. Разговаривают два приятеля. Один говорит: «Ты почему уходишь с представления? Разве тебе не нравятся акробаты? Посмотри, какие комбинации исполняет гимнастка на проволоке!» – «Ну, разве это комбинации? – разочарованно говорит второй. – Если бы вы видели, какие комбинации на проволоке выделывал один мой приятель, – вы бы закачались!» – «Какие комбинации?» – «А такие: он взял два вагона проволоки и поставил дачу! Вот это была комбинация!» Вот и наш господин Дрозденко так же комбинировал на проволоке. Правда, там, в интермедии, продолжение было более прозаичное. Первый спрашивал: «Ну и что, стоит?» – «Нет, сидит!» – отвечал второй.
Наш оказался посмышленее, или времена изменились, но он вполне процветал. И теперь вот строительством занялся. Для себя и своей семьи, конечно. В прошлом году я здесь не работала, раскоп этот начался позднее других, и я уже работала на другом. Марина тогда, конечно, расстроилась – мы привыкли с ней работать, десятый сезон все-таки, но делать нечего, начатый участок не бросишь, и я лишь иногда заглядывала к ним, просто полюбопытствовать – что нашли и какой век копают, как обычно любят спрашивать прохожие. Сейчас на месте того, прошлогоднего раскопа уже стоит дом, в котором идут отделочные работы.
В этом году я пообещала Марине, что приду к ней точно, и пришлось отказаться от других предложений. Мишель до сих пор дуется. А здесь и в этом году раскоп начинается поздно: конец августа – время, когда приличные люди раскоп уже заканчивают, но у Стаса Командира опять что-то не заладилось с согласованием, и поэтому все задержалось. И целое лето никакой работы до настоящего момента. Вчера, наконец, Марина позвала меня на объект, понаблюдать за началом раскопа. Вот и понаблюдали… Я вздохнула. Что ж не везет-то так? Я ждала этого сезона с каким-то особенным чувством. Археологический сезон вообще штука приятная. Во-первых, интересно: раскоп – это всегда загадка, что-то новое в истории города, никогда не знаешь, что там, под землей, – то ли улицу древнюю откроешь, то ли двор, а может, и часть крепостной стены. Во-вторых, люди, с которыми работаешь: и сами археологи народ необычный, увлеченный, веселый, и землекопы – в основном школьники старших классов или студенты. С ними вообще не соскучишься. Так что на раскопе обычно весело, хоть и суматошно бывает. Особенно когда у тебя на участке работают сразу шесть-семь пар рабочих и каждый задает вопросы, требует внимания, а то и напортачить что-нибудь норовит. Я помню, как однажды сказала ни в коем случае не вырывать четыре маленьких столбика, которые мы еще не зачертили и глубинные отметки не взяли, а ретивые землекопы, стоило мне отойти на несколько минут на другой квадрат, тут же их радостно снесли. На мое возмущение и горестные вопли: «Я же просила не трогать!» – они смущенно меня утешали: «Да не расстраивайтесь вы так, они совсем гнилые были!» Можно подумать, что я из них дом строить собиралась. В общем, глаз да глаз за нашими рабочими. Устаешь на раскопе, конечно, сильно, но и платят хорошо. Это третья причина, почему мы ждем сезон с нетерпением. Увеличение нашей музейной зарплаты в несколько раз – это приятно, что и говорить. Но в этом году у меня была еще одна причина, по которой я ждала начала раскопов. Я меняла работу. Увольнялась из музея и переходила на работу в отдел охраны памятников. Мне предстояло расстаться со всеми, с кем приходилось встречаться каждый день, с кем каждый день пила чай, с кем решала вопросы… Мне нужно было уйти. Это нелегко, когда проработаешь на одном месте почти двадцать лет. Но уходить нужно. Работать с новым директором, назначенным полгода назад, я просто не могла. Об этом я даже думать не хотела. «Все. Ухожу! – решила я. – Просто сначала поработаю на раскопе, чтобы привыкнуть и развеяться от всяких неприятных мыслей, а после – сразу на новую работу».
С хорошим настроением, так сказать. Но раскоп начался неудачно. С трупа.
И вот я сидела на бревнах, и делать мне было абсолютно нечего. «Интересно, – думала я, – когда мы теперь начнем?» К трупу я не подходила и даже не глядела в его сторону. А рабочие со стройки толпились у места происшествия и что-то бурно обсуждали. Марина стояла около экскаватора и слушала начальника строительства. Он, похоже, уже дозвонился до хозяина и теперь что-то активно втолковывал Марине. Смешно размахивал руками, заглядывая ей в глаза снизу вверх – Марина выше его на целую голову.
Я прислонилась спиной к забору, около которого лежали мои бревна, и прикрыла глаза. Предосеннее солнце слабо пробивалось сквозь густую листву, легкий ветерок чуть касался моего лица. Спать я, конечно, не собиралась, но посидеть вот так, расслабленно, бессмысленно, когда еще придется. Только бы не думать ни о чем. Не вспоминать, как обиделась на меня Таня, подружка моя, за то, что ухожу из музея, а она остается. Не думать о том, что не ладится у меня и с Леной, с которой мы тоже были закадычными подругами, неразлейвода, что называется, а последнее время часто ссорились и не понимали друг друга. Не сожалеть о том, что не звоню старым институтским друзьям. Не плакать, что осталась без друзей. И благодарить судьбу за то, что со мной моя семья. Муж, дети, родственники. С ними, конечно, мы тоже ссоримся, но ненадолго и не всерьез.
– Ксения, ты не уснула часом? – Марина опустилась рядом со мной на теплые бревна.
– Уснешь с вами, – я с сожалением открыла глаза.
– Ты плакала? – Марина с удивлением посмотрела на меня. – Расстроилась из-за этого? – она кивнула в сторону ямы.
– Нет, не плакала, просто глаза что-то воспалились. – Я смутилась: неужели все-таки плакала? – Но неприятно, конечно. Что менты говорят?
– Пока ничего не говорят. Сейчас дождемся Дрозденко, с ним еще побеседуют, потом вроде можно вывозить.
– Так сегодня больше не будут копать?
– Не знаю, – Марина вздохнула, – хотелось бы сегодня еще поработать, конечно, но когда это все будет… А ты что, уйти хотела?
– Да разве я тебя брошу здесь одну? – Я с почти веселым возмущением гляжу на нее. – Нет уж, пока все не решится – никуда не пойду. Тем более что здесь на бревнышках очень даже неплохо.
– Неплохо, – соглашается Марина, – только жестковато…
– А это надо сидельник иметь. – Я показала на круг из пенопласта и поролона, на котором сидела. Такая специально сделанная фишка для экспедиций: круг привязывается на резинке к поясу, так что, когда нужно сесть на камень или на землю, он всегда при тебе – и тепло, и достаточно мягко. – В крайнем случае куртку подложи, – я кивнула на свою ветровку.
– Нет, спасибо, все равно идти туда надо. – Марина поднялась. – Кстати, Мишель спрашивал, придем ли мы обедать на базу.
– У меня здесь ничего нет, – я развела руками, – можно попросить нам сюда принести чего-нибудь, если не сможем вырваться.
– Ладно, посмотрим по обстановке. – Марина ушла.
А я осталась сидеть. Видно, сильно обиделся на меня Мишель, даже про обед спросил у Маринки, а ко мне не подошел. У нас с ним своеобразные отношения. Считается, что мы с ним дружим, хотя в гостях друг у друга не бываем, проблемы не обсуждаем, вдвоем никуда не ходим. Он младше меня лет на десять, а то и больше, но относится ко мне как к младшей сестре – снисходительно-заботливо, хоть и называет меня по имени-отчеству и на «вы». Эту странность все заметили. Потому что бросалось в глаза, когда молодой человек спрашивал строго немолодую тетеньку: «Ксения Андреевна, вы обедали?» – и если в ответ слышал «нет», покачав укоризненно головой, шел ставить чайник и делать бутерброд. Поначалу удивлялись, обсуждали и намекали на более «теплые» чувства, отнюдь не братские, но потом привыкли: подумаешь, ну такие вот отношения, в жизни все бывает. Иногда Мишель на меня сердился, но это недолго обычно. Если обедать на базу не идем, обязательно приносил что-нибудь.
Дрозденко приехал довольно скоро. Рабочих тут же как ветром сдуло с нашей площадки, но тише от этого не стало, а наоборот, они энергично начали стучать, пилить и греметь на стройке, изображая бурную деятельность: а как же – хозяин явился.
Сквозь полуприкрытые веки я наблюдала, как Станислав Владимирович широким быстрым шагом идет к месту раскопа. Проходя мимо бревен, на которых я сижу, он бросил внимательный и слегка недоуменный взгляд – не узнал. Я, усмехнувшись, вежливо кивнула и получила в ответ машинальный, но такой же вежливый кивок. А через несколько минут я поняла, что означает «деловой человек».
1 2 3 4