На шее заискрилась освобожденная от затворничества золотая цепочка. Крапинки карих глаз откликнулись веселым блеском. Оглядев себя в последний раз, Иветта заколола невидимкой непослушную прядь, выбившуюся из строгой прически, и вышла из комнаты.
Путь к прихожей пролегал через оживленный перекресток — маленький пятачок коридора. Здесь пересекались пути всех и вся: обитатели квартиры вечно сновали из комнаты в кухню, из кухни в ванную, в туалет, к входной двери. Тут всегда происходили столкновения кого-нибудь с кем-нибудь. Вот и сейчас на Иветту налетел Валентин: растрепанные волосы, нахмуренный лоб, взгляд, обращенный в книгу, которую он читал на ходу. Казалось, он решает сложную техническую задачу. Так оно и было. Правда, книга была кулинарной и задача соответствующей. Столкнувшись в коридоре с женой, он, не поднимая глаз, спросил:
— Ива, как ты думаешь, соль просто засыпать в капусту или сделать соляной раствор и вылить в ведро?
— Валя, хотя бы сегодня освободи меня от кухонных разговоров. Ты лучше меня разберешься в этой премудрости. Не видишь, я опаздываю на вечер?
— На какой вечер? — удивленно вытаращил глаза Валентин, обратив наконец внимание на жену.
— Я же тебе говорила утром. Сегодня вечер встречи выпускников нашей школы. Ты никогда меня не слушаешь, а потом удивляешься. Не забудь, пожалуйста, накормить детей, щи в холодильнике.
Валентин действительно обладал привычкой не слышать и не видеть, что творится вокруг, что говорит жена, теща или другие люди, не имеющие над ним власти. Он заранее был уверен, что ничего стоящего те ему не сообщат, только озадачат своими проблемами. Нет, он не отстранялся от домашних дел. Напротив, был добытчиком, заготовителем. Валентин обсуждал только конкретные задачи, переливать из пустого в порожнее не любил. Зато он умел вытягивать из инстанций нужные льготы, покупать на распродажах дешевую капусту, добывать книжный дефицит — главный вид охоты брежневского периода. Купленные книги Валентин никогда не читал. Он, по его словам, собирал их для детей: когда те вырастут, библиотека будет к их услугам.
Иветта надела плащ, поцеловала ребят в макушки и выскочила из квартиры. Бежать вниз по лестнице было легко и весело. Минута-другая, и вот за ее спиной хлопнула дверь парадной. Дом Иветты в глубине двора, на углу Фонтанки и Невы, безликой башней возвышался над безупречно выверенным фасадом здания эпохи классицизма. Каждый раз, проходя под его аркой, Иветта могла любоваться Летним садом, расположенным на другом берегу Фонтанки. Немногим выпадает такое счастье! Но Иветта привыкла к чуду и почти не замечала его. Вот и сейчас: моросил дождь, дул сильный ветер — было не до красот. Иветта раскрыла зонт и перебежками, прыгая через лужи, понеслась на встречу со своей юностью. Даже грустная юность с годами приобретает сладостный привкус.
* * *
Школа находилась не близко, но транспортом Ива не пользовалась и прежде. Пешком получалось быстрее, чем двумя автобусами, с промежуточной пересадкой. Ветер гнал ученицу вдоль набережной Невы, перекидывал легкую фигурку через Фонтанку — ноги Ивки едва касались каменного горбатого моста. Ива знала: до этого места мама провожает ее взглядом из окошка их квартиры, под самой крышей башни. В следующий момент девочка уходила от погони, юркнув в узкую щель между оградой реки и нарядной решеткой Летнего сада, — этим входом пользовались садовые работники. Царственными аллеями она выходила к Марсову полю, а там до школы — рукой подать.
Зимой и летом она топала через сад-музей в свою элитную школу. И все последующие годы, так или иначе, были связаны с этим садом. В уединенных уголках его Иветта готовилась к сессиям. По ухоженным аллеям возила коляски с детьми: вначале с Сережей, потом с Анечкой. Даже ее первое любовное свидание — Володька так и не явился — не состоялось здесь. Иветта осваивала Летний сад, как ребенок обживает пространство своей комнаты, постепенно теряя к ней интерес. Античные статуи, вековые деревья, пруд с лебедями уже не привлекали ее внимания. И сейчас она неслась, не глядя по сторонам, ее больше занимал дождь, косые струи которого бились о широкий зонт.
В Летнем саду лето длится не три месяца, как ему положено по календарю. Сад остается летним, пока прекрасные скульптуры на его аллеях стоят обнаженными, пока они подставляют фигуры и редкому солнцу, и освежающим дождям, и порывам ветра с Невы. За углом уже подстерегала осень. Она тайком вытряхивала желтые брызги на растопыренные ладони кленов, срывала листья старых лип, обливала холодным душем статуи. Но мраморные боги верили, что солнце еще вернется, что эти холода не всерьез. Печальная участь — быть заточенными в зимние ящики — казалась им такой отдаленной! Они продолжали воспевать лето, потому что жили в Летнем саду. И по-прежнему встречали каждого посетителя сада как единственного и любимого.
И напрасно Иветта, торопясь на свидание с юностью, не прислушалась к их песням. Мокнущие под дождем мраморные пророки сейчас обращались именно к ней. Они тщетно пытались указать ей поворот, за которым возможно счастье. Если бы она понимала их язык — ведь знаки богов важнее слов!
В начале главной аллеи Иветту встречала Немезида. Греческая богиня судьбы грозила возмездием даже за несовершенные грехи: секира и розги всегда были у нее под рукой. Но Иветта не собиралась преступать закон, а потому бесстрашно прошла мимо. Немезида усмехнулась — или это был всего лишь грязный подтек на ее подбородке? Иветта пробежала несколько шагов и на секунду остановилась, выбирая короткий путь. Тут-то ее и приметила величественная Церера — богиня плодородия и брака. Налитая крепкой женственностью фигура напоминала крестьянскую, серп в руке дополнял сходство с сельской труженицей. Богиня небрежно повела плечом, и тут же с него слетела засохшая черная ветка. Кувыркаясь в воздухе, она упала к ногам легкомысленного соседа, Вертумна. Даже имя юноши выдавало его непостоянный характер — то было божество перемен и всяческих превращений. По преданию, легким движением руки он мог повернуть реки вспять. Коварный отрок прятал от взора прохожих гроздь винограда, похожую на перевернутый колокольчик, потому-то не каждый мог расслышать легкий перезвон — призыв к вниманию. Иветта тоже не заметила, как большая капля дождя, будто нота, слетевшая с партитуры, шлепнулась на ее зонт. Она лишь обеспокоенно взглянула на часы: не опаздывает ли? Да, время поджимало — ей уже тридцать один… А может, снова шестнадцать? Минуты, часы и годы перемешались в ее фантазиях: встреча с прошлым путает время.
А мокрые лебеди в пруду никуда не торопились, потому что их крылья были подрезаны.
* * *
Иветта пересекла трамвайные пути, затем проскользнула краем Марсова поля и оказалась рядом со школой. Старинное здание из бурого кирпича не изменилось. Оно было таким, каким помнила его Иветта-девочка. И таким, каким было сто лет назад, когда Иветта еще не появилась на свет. Говорят, что архитектура — это музыка, застывшая в камне. Не только музыка! В стенах зданий, где мы провели много лет, сохраняются отпечатки наших душ — картинки остановленных мгновений. Иветта с волнением вошла в знакомый вестибюль. Она давно не была в школе и сейчас удивлялась нарастающему ощущению скованности. И вот она уже не она — классный специалист и мать двоих детей! В вестибюле снова стояла робкая незаметная ученица: куцая косичка за спиной, мрачный фартук на едва обозначившейся девичьей груди, уродливые очки на носу. Злая магия места околдовала ее.
Выпускники разных лет рассредоточились по актовому залу. Задние места занимали вчерашние школьники — три класса явились почти целиком. Они шумели и дурачились, будто снова оказались на большой перемене. Зато над первым рядом витала грустная недосказанность. Тут, пугливо озираясь и подбадривая друг друга, сидели люди преклонного возраста. Они пришли парами-тройками — сухой остаток предвоенных выпусков? Некоторые старушки, не таясь, вытирали платочком слезы.
И лишь середина зала источала аромат достоинства, успеха и еще крепкого здоровья. Здесь сидели одноклассники Иветты — Владимира среди прочих не обнаружилось — и ребята смежных выпусков. Вечер открывала официальная часть.
На сцене, за столом, покрытым традиционным кумачом, оживленно переговаривались учителя. Для них эти встречи — всегда праздник! Нескольких тучных представительных дам Иветта узнала с трудом: они сохранились в ее памяти молодыми. Других, действительно молодых, она видела впервые. Директор школы, тоже незнакомый, постучал карандашом о графин и призвал всех к тишине.
Вечер разворачивался по накатанному сценарию. На сцену один за другим поднимались выпускники разных лет, благодарили школу, учителей, рапортовали о своих успехах. Скучающая Иветта ругала себя: зря она поддалась на уговоры подруги и пришла сюда. Без Амосова вечер ей неинтересен. Вдруг сердце встрепенулось и замерло. Иветта увидела человека, к встрече с которым готовилась и появление которого все же стало для нее неожиданностью. Он появился из-за кулис и твердым шагом проследовал к микрофону. Зал затих. Артиста Владимира Амосова могли не знать в стране, но в школе его знали все. На его примере учителя воспитывали своих питомцев. И снова Иветте показалось, что на ее груди появился фартук, на сей раз белый, капроновый, с крылышками на плечах. Много лет назад, на последнем звонке, она с таким же восторженным сердцебиением целила из зала взгляд на своего кумира. Тогда он выступал от класса со словами благодарности и заверял учителей, что ребята оправдают доверие школы.
Амосов и сейчас смотрелся на сцене великолепно, это место подходило ему лучше всего. Элегантный костюм песочного цвета, бордовый галстук, бежевые туфли — он был похож на диктора с телеэкрана. Правда, заметная полнота да глубокие залысины на висках размывали некогда романтический облик Владимира. Он выглядел почему-то старше ровесников. Иветта ощутила легкую боль в душе. Стареют все, это понятно, но Володя… Почему для него время не сделало исключения? Амосов низко, в пояс, поклонился учителям, затем повернулся к залу и характерным жестом предложил всем поприветствовать учителей. Зал встал, и всплеск аплодисментов раскатился по рядам — запоздалая благодарность наставникам. Но Иветта выпала из реальности. Ей казалось, что овация адресована только ему, артисту Владимиру Амосову!
* * *
Торжественная часть в актовом зале закончилась, выпускники разбегались по школьным кабинетам. Иветта, как и прежде, замыкала группу соучеников.
Никто не интересовался ее жизнью и делами. Все старались пробиться к знаменитому однокашнику, похлопать его по плечу, подержаться за рукав. Им отвели кабинет истории. Энергичные «мальчики» легко сдвинули столы-парты и выставили припасенные бутылки. Безумно нарядные «девочки» суетились над закуской, наскоро слепливая бутерброды с колбасой и сыром. Те и другие выглядели представительно и интеллигентно: эхом откликнулось воспитание в школе с театральным уклоном, хотя сейчас жизнь большинства не была связана с подмостками. Стол накрыли быстро и с толком: инициативная группа во главе с Жанной заранее позаботилась, чтобы распределить обязанности, сделать закупки. Когда выпили по первой, сумятица первых минут немного улеглась. Но что-то, быть может борозды социальной жизни, отделяло их друг от друга, не позволяя слиться в полузабытое понятие — школьный класс. Выпили по второй. Обстановка становилась все непринужденнее, никто никуда не торопился: впереди целая вечность для общения! Иветте показалось, что взрослые лица бывших одноклассников, слегка пугающие ее, опали как маски. Ребята снова стали похожи на себя прежних, и как в юности, тихой и забитой, чувствовала себя Ива. Она и вела себя соответственно: сидела на дальнем конце стола, чувствуя локоть лишь одного соседа, такого же статиста. Сценой сейчас был противоположный торец, где расположился Амосов и другие успешные выпускники.
Постепенно общее внимание к главному герою ослабело, теперь откровенничали парами-тройками. Обособленность Иветты стала особенно заметной: единственный сосед повернулся к ней спиной. Зато Амосов переходил от группы к группе, одаривая одноклассников толикой внимания. Не обошел он и сидящую на отшибе Иветту.
— Что, Ива, скучаешь? — Владимир присел на пустующий рядом стул.
Иветта растерялась и ничего не ответила. Тогда он задал более традиционный вопрос:
— Как муж? Дети, поди, уже взрослые?
— Школьники, — тихо ответила она.
— Не слышу гордости! — наигранно возмутился Амосов. — А сама как? Где пашешь?
— На обувной фабрике работаю, технологом.
Пока Иветта думала, что бы интересного сообщить о своей работе, Владимир широко улыбнулся и переметнулся к другим ребятам.
«Что ж, хотя бы имя вспомнил», — подбодрила себя Иветта, одновременно понимая, какая она дура: столько лет любить того, кто никогда не думал о ней. Да и о ком думать? По рукам передавалась общая фотография, где она, Иветта, располагалась опять же в крайнем овале-окошке: прилизанные волосы, глуповато-растерянные глаза — такими они становились, когда она снимала очки, — пунцовые угри на лбу. Конечно, на фотографии они незаметны, но Иветте казалось, что все помнят о ее угрях. Она безусловно заблуждалась: каждого в то время занимали собственные прыщи. Сейчас чистой и здоровой коже Иветты могли позавидовать многие одноклассницы. Впрочем, до нее никому не было дела.
Шум за столом нарастал. Теперь, перебивая друг друга, говорили о вещах совсем обыденных. Обсуждали породы собак, осторожно злословили о порядках в государстве, сетовали на низкую зарплату специалистов. Хвастливо упоминали о добытых должностях. И разумеется, судачили о детях, бабушках и дефиците. Обо всем этом можно было говорить в любом месте, не обязательно для этого собираться в школе. Лишь одно печальное событие ненадолго вернуло всех в прошлое:
1 2 3 4 5 6 7