Юнкер Нильс из Эки

Давным-давно, в годы скудости и нищеты, на одном бедном крестьянском хуторе, что стоял в самой чаще леса, заболел мальчик. Звали мальчика Нильс, а хуторок назывался Эка. В те времена повсюду мелькало много подобных хуторков, таких же маленьких и сереньких, как Эка, и таких же бедных.

Единственно, чем богаты были подобные хуторки, так это детьми. Но таких детей, как Нильс, было там не слишком много. И вот теперь он тяжело заболел, и его мать боялась даже, что он умрёт, поэтому она положила его в горницу, самую лучшую в доме комнату, куда в будни никто из её детей и носа не смел показать. Он впервые в жизни лежал на кровати не с кем-нибудь из братьев, а совершенно один.
От высокой температуры он горел как в огне, сознание едва проблёскивало в нём, и тем не менее он всем своим существом чувствовал, как это замечательно - лежать одному на своей собственной постели в нарядной горнице, казавшейся ему прекрасней Царства Небесного, в которое он, как думала мать, держал сейчас путь.
В горнице царили прохлада и полумрак, потому что подъёмная штора была опущена, в открытое окно до Нильса долетали голоса и ароматы лета, которые он воспринимал словно сквозь сон.
На дворе стоял июнь, и весь лесной хуторок утопал в цветущих кустах сирени и «золотого дождя», а кукушка, где-то совсем рядом с домом, куковала как сумасшедшая. Мать с ужасом слушала её, и когда вечером отец вернулся с работы, она была белее мела.
- Нильс уходит от нас, - сказала мать. - Слышишь, как она кукует? Она кличет смерть в дом.
В те времена существовало поверье, что если кукушка будет бесстрашно куковать возле самого дома, то в доме вскоре кто-нибудь умрёт. И никогда ещё кукушка ни на одном лесном хуторе не куковала так громко и отчаянно, как здесь, в эти июньские дни.
Меньшие братья и сестры Нильса тоже слышали её. Они стояли в сенях перед закрытой дверью горницы и покорно кивали.
- Слышите, как она кукует? - перешёптывались они. - А всё потому, что наш брат умирает.

Но Нильс об этом ничего не знал. Жар испепелял его, он лежал в забытьи и едва мог открыть глаза. Лишь иногда он глядел по сторонам сквозь полусомкнутые веки и понимал, что происходит чудо… Ведь он лежит в парадной комнате и смотрит на замок, изображённый на подъёмной шторе.
Подъёмная штора на валёчке была единственной драгоценностью и достопримечательностью их бедной крестьянской избы. Отец купил её на распродаже барского имущества, и штору, к великому удивлению и радости его детей, повесили на окно в горнице. На шторе был изображён замок, настоящий рыцарский замок с башнями и зубчатыми стенами, - подобной диковинки бедные крестьянские дети за всю свою жизнь не видывали. «Кто бы это мог жить в таком удивительном месте? - спрашивали они Нильса. - И как замок называется?» Нильс наверняка должен знать, ведь он старший брат! Но он не знал, и вот теперь он заболел, так тяжело заболел, что младшие братья и сёстры уже ни о чем больше не могли его расспрашивать.
Вечером семнадцатого июня Нильс остался в избе совсем один. Отец ещё не вернулся с подённой работы, мать ушла на скотный двор доить корову, а братья и сёстры побежали в лес - посмотреть, скоро ли поспеет земляника. Нильс остался в доме совсем один. Он тяжело дышал и от внутреннего жара впал в забытьё. Он не знал, что сегодня семнадцатое июня и что земля вокруг такая зелёная-презелёная, словно только что вышла из рук Творца. На огромном дубе перед домом громко куковала кукушка. Нильс услышал её и пришёл в себя. Он открыл глаза, чтобы ещё раз взглянуть на замок, изображённый на подъёмной шторе. Замок стоял на зелёном острове в тёмно-синем морском заливе, отделённом узким проливом от моря, и тянулся всеми своими зубцами и башнями в тёмно-синее небо. Этот мягкий синий полусвет делал комнату такой тёмной и прохладной. В ней так хорошо было спать. Да, Нильс хотел спать… А штора медленно колыхалась, и картина, изображённая на ней, словно оживала…
О, тёмный замок, полный тайн, чьи это стяги развевает на твоих башнях вечерний ветер? Кто живёт в твоих покоях? Кто танцует в твоих залах под музыку виол и флейт? И что это за пленник томится в западной башне, дожидаясь казни, которая должна свершиться ещё до рассвета?
Смотри, он стоит у зарешечённого окна, похожего на бойницу, и машет своей узкой королевской рукой, взывая о помощи, ведь он так юн и совсем не хочет оставлять эту зелёную цветущую землю. Смотри же, юнкер Нильс из Эки, смотри! Ты королевский оруженосец, так неужели ты забыл своего господина?
Нет, юнкер Нильс не забыл. Он знает, что часы идут, и он должен спасти своего короля, скорее, о, как можно скорее, а не то будет слишком поздно. Ведь сегодня семнадцатое июня, и ещё до восхода солнца его господин лишится жизни. Кукушка уже знает об этом, она сидит на дубе во дворе замка и кукует как сумасшедшая, она знает, что вскоре в замке кто-то умрёт.
А у берега тёмно-синего залива спрятана в тростниках лодка. Не печальтесь, юный король, ваш верный оруженосец спешит к вам на помощь. Июньские сумерки уже спускаются на зелёный берег и на тихий залив. По его сверкающей водной глади медленно скользит лодка, тихо опускаются в воду вёсла, не слышно ни единого всплеска, спокойна ночная стража. А ночь полна угрозы, и судьба государства находится в руках гребца. Всё медленнее и всё тише скользит лодка, всё ближе высокие каменные стены… О, тёмный замок, ты попираешь своей громадой зелёный остров, ты отбрасываешь на воду чёрную-пречёрную тень и не знаешь, что к тебе приближается тот, кто не ведает страха! Юнкер Нильс из Эки - запомни навсегда это имя, о горный замок! Ведь в руках у этого юноши судьба государства! А может, чьи-то очи высматривают его в ночи? Может, заметят его золотые волосы, ореолом света обрамляющие лицо? Если жизнь дорога тебе, юнкер Нильс, греби к той башне, где томится узник, сокройся в её тени, поставь свою лодку под самыми окнами королевской темницы, слушай и жди… Кругом всё тихо, лишь волны слабо плещутся о неровные каменные стены замка. Слышишь?

И вдруг с высот башни, из узилища, белым голубем слетает в лодку письмо, написанное кровью.
«Юнкеру Нильсу из Эки», - видны в темноте отчётливые буквы.
«Мы, Магнус, милостью Божией законный Король страны, не знаем больше в этой жизни покоя и радости из-за происков Герцога, Нашего кузена. Как тебе, по всей вероятности, известно, он уготовляет Нам этой ночью жалкую кончину. Посему обдумай план действий и незамедлительно спеши Нам на помощь. Не мешкай, ибо Нашей жизни угрожает смертельная опасность.
Магнус Рекс.
Послание сие писано в Замке Тирана ночью июня семнадцатого дня сего года».
Юнкер Нильс выхватывает кинжал, всаживает его себе в руку и пылающей огненно-красной кровью принимается писать своему господину. Потом он протыкает послание стрелой, берёт лук и натягивает тетиву. Стрела молнией взвивается в светлое ночное небо, влетает в окно башни и вместе с письмом падает к ногам узника, получившего наконец утешительную весть.
«Мужайтесь, мой Господин! Вам Одному принадлежит моя жизнь, и я с радостью отдам её ради спасения моего Короля. Да поможет мне Бог!»
Да поможет тебе Бог, юнкер Нильс! Будь ты быстр и крепок, как стрела, и умей ты взлетать в ночное небо, ты с лёгкостью пришёл бы на помощь королю. Но как простому оруженосцу проникнуть в королевскую темницу, да ещё в такую ночь, которая должна стать последней в жизни короля? Разве герцог не грозил жестокой казнью всякому, кто решился бы проникнуть в его крепость до наступления утра? Разве ворота замка не заперты, а подъёмный мост не поднят? И разве двести вооружённых до зубов стражников не охраняют этой ночью Замок Тирана?

Сам же герцог танцует сейчас в рыцарском зале, ему не спится. Июньская ночь чересчур светла, и сон бежит того, кто замышляет злодеяние. О, рассвет скоро, скоро, и тогда король лишится своей головы, а государство - своего короля. Герцог прекрасно знает, кто после короля стоит ближе к трону. О, как он ждет рассвета! А до той поры он желает танцевать. Пойте же, пойте, виолы, флейты и свирели! Танцуйте, юные благородные девы! Мелькайте же, мелькайте, их быстрые маленькие ножки! Герцог желает сегодня танцевать и веселиться! Но тот, кто творит зло, не знает в жизни мира и покоя. Страх как червь точит сердце герцога. Король и впрямь заключён в западной башне, но у него есть приверженцы и, кто знает, не мчатся ли они сейчас на конях с тысячей своих воинов к Замку Тирана? Охваченный жгучим беспокойством, герцог покидает танцующих и встаёт у окна, напряжённо вглядываясь и вслушиваясь в ночной сумрак. Не гул ли это лошадиных копыт доносится до него? Не звон ли вражеских копий? Не бряцанье ли мечей? Нет, это всего лишь скальд, бедный странствующий певец, бредет по берегу залива меж высоких дубов.
Он перебирает струны лютни и чистым голосом выводит песню, она несётся, как на крыльях, над узким Проливом Тирана.
Дороги бегут в необъятные дали,
Я видел, как по лесу войны скакали.
Кукушка кукует всю ночь напролёт.
Чу! Кто-то печальную песню поёт.
Дороги бегут в необъятные дали.
Герцог бледнеет.
- Поди сюда, юный скальд, поди сюда и расскажи, что за всадников ты видел этой ночью в лесу!
- Ах, милостивый государь, слова бедного певца падают с уст бездумно и свободно, как дождевые капли. Позвольте же мне с миром удалиться отсюда под звуки моей лютни. Ночь так прекрасна, а воды так спокойны, земля вся в цвету и кукует кукушка. И, верьте мне, скоро поспеет уже земляника, её я видел в лесу этой ночью.
Герцога охватывает гнев.
- А знаешь ли ты, юный певец, что в Замке Тирана есть глубокие подземные казематы, и певцы там созревают быстрее лесной земляники, а когда они созревают, то рассказывают обо всём, что от них хотят услышать.
- Ах, милостивый государь, ну конечно, и я тоже непрочь рассказать обо всём, что видел, но ворота вашего замка закрыты, а подъёмный мост поднят, и ни одной живой душе не удастся пробраться в Замок Тирана.
Герцог угрюмо кивает.
- Ты прав, юный скальд, но для тебя сейчас опустится подъёмный мост и распахнутся ворота замка. Иди же сюда, мой друг, я хочу знать, что за всадников ты видел в лесу этой ночью!
Чу, грохочат цепи, подъёмный мост со скрежетом и скрипом опускается, и тяжёлые дубовые ворота растворяются. Скальд трогает струны лютни и извлекает из нее несколько тихих печальных звуков. Бедный скальд! Он одет в лохмотья, и лишь его золотые волосы сияют во мраке, ореолом света обрамляя лицо. Смотрите, он входит в Замок Тирана, куда до восхода солнца не могла бы проникнуть ни одна живая душа… Да поможет тебе Бог, юнкер Нильс! Завернись поплотнее в свои отрепья, чтоб сквозь них не просвечивал твой шитый золотом воротник! Ступай неуверенно, сгорбившись, опусти взгляд долу, пробормочи что-нибудь слюнявым ртом! Помни - ты жалкий бродяга, низкий скальд, который и сам не знает, что плетёт языком.
- Я видел тысячи вооружённых воинов - что правда, то правда, милостивый государь! Их было страсть как много, но не больше ста - это я точно знаю! Все они скакали на лошадях, только пыль летела из-под копыт! Хотя некоторые из них ехали на быках, а один - даже на свинье. У всех были на руках мечи и дротики, а у многих - только мётлы. Они стремительно продвигались в сторону Замка Тирана и, усевшись в корыта, поплыли через пролив. И верьте мне, милостивый государь, скоро поспеет уже земляника, её я и видел в лесу этой ночью!
От таких слов герцог приходит в бешенство, но в то же время ему становится страшно. Да, заронить смятение в его чёрную душу так же легко, как бросить в тёмную землю семя.
Какой-то нищий скальд, совсем ещё мальчишка, пропел себе небольшой куплетец о королевских воинах, которых он якобы видел в лесу сегодняшней ночью, и из этого крошечного семени в сердце герцога тут же выросла целая лесная чащоба непроходимого ужаса и тоски: ведь тот, кто творит зло, не знает в жизни мира и покоя.
И тут же все защитники замка подняты на ноги по тревоге, в замке начинается страшный переполох. Воины, не зевайте! Готовьте стрелы, натягивайте тетиву! Несите камни! Устанавливайте метательные орудия! Вставайте, ратники, у каждой бойницы! Десятикратно усильте охрану подъёмного моста! Штурм замка может начаться в любую минуту, если в словах бродячего певца есть хоть доля правды.
Но, герцог, а как же быть с охраной западной башни? Разве её не надо усилить? Ведь у королевской темницы стоит сейчас лишь один-единственный страж, твоя верная тварь, Монс, по прозвищу Кровавый Топор.
Нет, усиливать охрану западной башни герцог не желает, в своём чёрном, как ночь, сердце он вынашивает план - самому лишить короля жизни, если только начнётся штурм замка. Его, несомненно, больше всего тешит мысль, что пленник едва ли доживёт до рассвета. Так решил Высший Государственный Совет, который по желанию герцога осудил злосчастного короля на смерть. Всё решено, и решено окончательно, и никому не удастся вызволить короля живым из плена. Но тому, кто совершает злодеяние, не нужны свидетели. Поэтому царственного пленника стережёт в полном одиночестве Монс Кровавый Топор - он молчалив как скала и следит только за тем, чтобы ни один враг не проник в Замок Тирана!
Ни один враг, о всемогущий герцог? Но разве твой недруг уже не пробрался сюда, хотя ты об этом ещё не знаешь? А тот юный скальд, которого ты только что впустил в свою крепость, где он теперь? Ты собираешь лучников, устанавливаешь метательные орудия, укрепляешь оборону… А тот незнакомый бродячий певец, чьи волосы ореолом света обрамляют лицо? О нём ты забыл! Этот бедняга сидит себе на полу в уголке, скромно обгладывая цыплячью ножку. Он несколько придурковат и потому никак не понимает, отчего среди ночи в замке забили такую ужасную тревогу. Да он, наверное, ещё и вшивый! А то зачем бы ему скрестись и рыться в своей драной одежонке? Смотрите-ка, что это он зажал в руке? Не иначе как вошь. Ой, да этот скальд просто сумасшедший! Он суёт вошь в штоф с пивом. Сразу видно, несчастный не в своем уме! Кому нужен бедный идиот?
1 2 3