Название книги: Возвращение в Коктебель
Автор(ы): Катасонова Елена
Жанр: Прочие любовные романы
---------------------------------------------

Катасонова Елена
Возвращение в Коктебель
Елена Катасонова
Возвращение в Коктебель
(История одной любви)
Часть первая
Здесь все теперь воспоминанье,
Здесь все мы видели вдвоем,
Здесь наши мысли, как журчанье
Двух струй, бегущих в водоем.
Максимилиан Волошин
1
Давным-давно не была она в Ялте - лет пятнадцать уже. Да, точно: это было весной, в марте семьдесят шестого, до новой эры, именуемой перестройкой. Впрочем, к концу восьмидесятых слово это - неблагозвучное и на слух неприятное, уклончивое и лукавое, как сам Горбачев, - так всем обрыдло, что неблагодарный народ даже из анекдотов его повыкидывал, заменив терминами более к ситуации подходящими. Они звучали теперь на всех перекрестках - не как брань или там речения бомжей, а как нормальные, рутинные определения жизни, хотя если вдуматься... Но никто уже ни во что не вдумывался, все куда-то спешили, торопясь кто что урвать: в воздухе явственно пахло грозой. И только поколение шестидесятников - к нему и принадлежала Натка, - это уходящее, обманутое во всем, новой жизнью презираемое, ей не нужное поколение, молча сжималось, проходя сквозь строй чудовищных, неудобоваримых фраз, не могло, не хотело с ними смириться. Молодежь же употребляла мат легко и свободно, вместо точек и запятых, запросто заменяя глаголы, тужась выразить то, что прежде - умора! именовалось чувствами.
- Замолчите! Как вы можете? - не выдержала однажды Натка, и могучий парень в метро глянул на нее в изумлении: чегой-то тетка так взбеленилась? Глянул - и пошел себе дальше, все так же непринужденно беседуя с другом.
Нет, правда, даже на заводе, где уже долгие годы работала Натка, так, ей-богу, не выражались - при женщинах, во всяком случае, которых теперь все чаще называли дамами, но в выражениях при них не стеснялись. Впрочем, и юные дамы от кавалеров своих не очень-то отставали.
Этот самый завод и отправил теперь Натку в осеннюю Ялту: дочернее предприятие что-то там хитрило, приписывало, укрывало и недописывало. И клянчило, клянчило - то одно, то другое - у ежедневно проклинаемого, ненавистного центра. Скоро Ялта вообще окажется в другом государстве, и завод - филиал московского, всей страною построенный - со всей его уникальной начинкой отчалит на Украину. Только кто ж мог такое предвидеть? Государственные умы - и те не догадывались, а уж Натка...
- Разберись там с ними, - сказал начальник, бывший сокурсник. - Ты у нас умница. Разберись! - И протянул пакет с документами.
Натка над бумагами посидела, подумала, и некоторые въедливые вопросы были уже наготове. Ах, знать бы тогда, что все зря, не нужно, поздно, бессмысленно! Был канун разгрома, взрыва, развала, вселенского хаоса - на одной шестой части суши, - а такие, как Натка, делали и делали свое дело, и, надо признать, довольно успешно. Но все их труды, достижения и успехи растворялись в огромной, неуклюжей державе, все летело в один бездонный котел, все было тщетно...
В Симферополе Натка дождалась троллейбуса, и по мокрому, извилистому шоссе он плавно покатил в Ялту - с достоинством, не спеша, подолгу задерживаясь на остановках, подкрадываясь все ближе к горам, а потом, словно играя, от гор отдаляясь. Уже стемнело, когда он устало подкатил к вокзалу. Натка вышла, распрямила затекшую от долгого сидения спину и расслабленно, утомленно пошла через весь город в гостиницу, с наслаждением вдыхая легкий запах какой-то особой свежести - как раз накануне в горах выпал снег - и нежных, ей не знакомых цветов. Их призрачный, как во сне, аромат вплетался в дуновение далекого снега, и наслаждение было столь острым, что Натка на мгновение даже зажмурилась. Потом остановилась, поставила на асфальт сумку, сняла с головы платок - каштановые волосы теплой волной рассыпались по плечам - и сунула его в карман плаща.
Она шла и шла и все оглядывалась на спокойную, округлую гору: огоньки резво бежали по ней выше и выше, а на самом верху светился редкий в этих краях снег. Здесь же, внизу, ревело, ярилось море, с грохотом набрасываясь на парапет, чтобы тут же, с шипением волоча за собой гальку, откатиться назад и снова ринуться в нескончаемый бой с мокрой гранитной набережной.
В "Украине" царили покой и тишина. В татарском внутреннем дворике сразу вспомнился Пушкин - таинственно журчал тонкой струйкой фонтан, одуряюще пахло невидимыми во тьме цветами.
- За вас заплачено, - любезно сообщила пышногрудая блондинка. Здесь, на юге, она, наверное, слыла красавицей.
"Кем заплачено?" - испугалась Натка и тут же сообразила: теми, кого приехала проверять.
- Нет-нет, я сама, - покраснела она и зачем-то добавила: - Мне и квитанция нужна, в бухгалтерию.
- Ну, квитанцию мы вам дадим, - понимающе улыбнулась блондинка, но гостья уже протянула деньги.
- А как же... - растерялась блондинка.
- А как хотите, - нелюбезно отрезала Натка.
Ай-я-яй, какая же она глупая! Как постыдно неисправима! Придет время, и сам мэр Москвы объявит во всеуслышание, что взятки - это просто добрые отношения, некая благодарность приличных людей друг другу. Это когда речь пойдет о сотнях и тысячах - и не рублей, долларов! - а тут какие-то смешные гроши! Глупая, глупая Натка! Нет, не вписаться ей, дурочке, в рынок со старомодной ее щепетильностью, разве что изобретения ее понадобятся. А ведь вся жизнь прошла в блатной, криминальной стране, могла бы, кажется, научиться...
- Вы впервые в Ялте? - сразу спросили ее на заводе.
- Была. Лет пятнадцать назад.
- Ну, это уже не считается! Повозим вас по нашим местам, посмотрите Воронцовский дворец, Ливадию, может, даже и Севастополь. А "Долину сказок" видели? Ах, что ж это мы! Ее тогда и в помине не было!
- Сначала займемся делами.
- А главный наш в Симферополе, будет, кажется, завтра, нет, послезавтра. Специально звонил: просил вас развлечь. Он и машину выделил!
Без главного делать действительно было нечего, и Натка поколебавшись уселась в черную ведомственную машину. "Долина сказок" оказалась прелюдией к праздничному обеду - в горах, высоко, в стилизованном под саклю домике. Да уж, прием был устроен на славу - в честь высокого московского гостя! В лучших традициях прежних лет. Даже поросенок с хреном. А уж про коньяк, икру, балычок нечего и говорить!
Знали бы принимающие, что все зря, не нужно, вот-вот все изменится. Только кто ж это знал? Никто, пожалуй...
- Спасибо, не пью, - торопливо сказала Натка, на всякий случай прикрыв рюмку ладонью. - Мне - боржоми.
Только это и смогла отстоять: спиртное к чему-то - к снисходительности скорее всего - обязывает. Впрочем, в заслугу себе этот гордый отказ поставить она не могла, потому что не пила в самом деле, вкуса хороших вин совершенно не чувствовала, а от водки у нее тяжелели ноги, раскалывалась голова, ужасно хотелось спать и портилось настроение. Так что гордиться особенно было нечем.
Далее по программе были Воронцовский дворец и Ливадия, где они шли и шли бесконечными ступенями вверх - к "Царской тропе", к запахам лаванды и хвои, и где Натке торжественно вручили великолепные, для иностранцев, открытки. Потом был роскошный, цветущий и в ноябре Никитский сад. Ну, скажите, разве такие мелочи можно назвать взяткой? Так, намек отнестись благосклонно... Да и сопровождающие были рады задарма прогуляться.
Через день приехал наконец главный, и они уселись за стол сражаться. Времени было в обрез, на что главный как раз и рассчитывал. Однако рассчитывал он напрасно: Натка пребывание свое продлила и кое-что, если не все, доказала, а главное - многое поняла.
Она, конечно, всех огорчила - какая все же неблагодарная! - но в аэропорт ее на той же черной машине доставили и в последнюю минуту, чуть не у трапа, вручили аккуратный деревянный ящичек и бутылку, завернутую в грязноватую старую газету.
- Что это?
- Яблоки. Из Никитского. А это - "Массандра". Не та, что для всех, а настоящая, из подвалов.
- Но я не могу...
- Берите, берите, что уж теперь-то?
И Натка смутилась перед этим их провинциальным южным добросердечием: теперь-то уж действительно незачем. Разве в расчете на будущее? Которого не было...
В декабре, на Леночкин день рождения - как-никак восемнадцать! - вино раскупорили, и по комнате разлился чистейший аромат роз. А уж яблоки-то как пришлись кстати! Огромные, душистые, твердые, они долежали до самой весны, хотя половину, как водится, забрала себе Зина.
Не очень часто навещала их дом сестра, но когда Натка приезжала из командировок, прибегала немедленно: "Ну показывай, что привезла". В этот раз Зина была особенно возбужденной, много рассказывала про неблагодарную дочь, жаловалась на мужа, на вздорных баб из своего НИИ - ее почему-то всегда травили, - приводила ужасающие примеры жуткого к ней отношения. Однажды в Ташкенте ее не взяли, например, на узбекскую свадьбу. Всех позвали, а ее - нет! Оставили одну, в гостинице.
- Я так плакала, - жаловалась Зина, и в ее черных глазах стояли самые настоящие слезы. - Ну, я им потом все высказала - все, что о них думаю!
- Напрасно, - сурово покачала головой Натка. - В таких случаях полагается делать вид, будто ничего не случилось. Они же, в конце концов, не обязаны. Пошла бы погуляла по городу. Там такая мозаика...
- Да? - возмутилась Зина. - Одна? - И уставилась на сестру круглыми бешеными глазами.
- А что? - Натка всегда терялась под взглядом этих черных, горящих глаз. - Я вот всегда гуляю: интересно же - новый город.
- А я весь вечер проплакала, - сообщила Зина. - Начальник мой знаешь как испугался! Извинялся, отпаивал валерьянкой.
- Как? - ахнула Натка. - Ты и перед ним плакала?
- Ну и что? - удивилась Зина. Слезы у нее уже высохли. - Это ты у нас такая... железная...
- Девочки, хватит, - всполошилась Софья Петровна. - Наталья, немедленно прекрати! Зинуля у нас так редко бывает, и вечно вы спорите.
Натка умолкла и пошла варить кофе. Мама права: Зина такая нервная, впечатлительная. На работе плохо, дома плохо: Володя ей изменяет, дочь грубит и над матерью посмеивается - иногда довольно зло. Надо сделать кофе покрепче, как любит Зина. И кажется, где-то там, в камышах, остался еще коньяк. В кухню вошла сестра.
- Знаешь, - сказала легко, - наши бабы мне просто завидуют! Потому с собой и не взяли: боялись, что я всех отобью. Ты свой австрийский костюм носишь?
- Вообще ношу.
- Да? - усомнилась Зина. - А сегодня ты разве в нем?
- Сегодня нет, - призналась Натка.
- Вот видишь! - торжествующе закричала Зина. - Тогда я его забираю! Пусть позлятся. И брошь...
- Какую брошь?
- Ну ту, керамическую, авторскую работу! Ты что, не помнишь? Из Ленинграда. Давай-ка ее сюда, к костюму. Нет, ты, ей-богу, не женщина: забыть про такую брошь!
Софья Петровна тоже заглянула в кухню.
- Да, Натуся, - сказала она, - ты ж еще мед привезла. Отложи, детка, Ларочке, она у нас такая худышка...
Натка поставила на стол банку с медом. Зина с удовольствием принялась мед перекладывать. Это было нелегким делом - мед был твердым, густым, - но Зина старалась. Всегда так: выкричится - и успокоится.
- Ух ты, вкуснятина, - облизнула она ложку. - Ларка моя мед обожает! Прямо смешно. Не то что Леночка.
- Почему? - вяло возразила Натка. От сестры, когда в больших дозах, она как-то сникала. - Лена тоже...
Но сестра уже неслась дальше:
- Ты что собираешься подарить Ларке на день рождения?
- Да как-то не думала. Еще целый месяц.
- Гони двадцатку. Сама куплю, ты не умеешь.
Натка вытащила из кошелька последние две десятки - ничего, скоро зарплата. Зина звонко чмокнула ее в щеку и убежала.
2
"Люди как люди, квартирный вопрос только испортил их..."
Сколько она себя помнит, столько стоял перед ней во всей своей подлой красе этот проклятый вопрос. Стоял и уродовал жизнь. Была бы у нее своя, отдельная комната, так она, быть может, и не развелась бы, ее бы, может быть, не покинули... Однажды поймала себя на том, что ждет не дождется, когда Юра снова уедет в командировку: можно вольно раскинуться на тесноватом для двоих диване, зажечь бра и читать сколько влезет, никому не мешая. Юра рано ложится и рано встает, как ни тихо переворачивает Натка страницы, свет и шелест ему мешают.
Лена была еще маленькой, мама жила еще у себя - нянчила Ларочку, Натку с Юрой еще тянуло друг к другу, но немыслимая, невообразимая теснота раздражала, отталкивала: они втроем в своей халупе просто не помещались! И когда попалась на Юркином жизненном пути хорошо устроенная одинокая женщина, он от этой тесноты и сбежал. Скажи ему тогда, какую роль в той любовной истории сыграли квадратные метры, он бы, конечно, обиделся, возмутился, но ведь это же правда!
Какая пустота, тоска, обида какая рухнули Натке на сердце! И при том - странное облегчение. Только не успела она в нем разобраться.
- Пусть мама поживет пока у тебя, - сразу решила Зина. - А то как же ты с Леночкой? А Ларка моя обойдется...
И мама переселилась к Натке, покинув свой дом вроде на время, а оказалось, что навсегда. Мебель Зина переставила сразу.
Теперь Натка сидела одна - Дима уже ушел - и старалась понять, что ей делать. Галя дала ключи на целый курортный месяц - двадцать четыре дня плюс дорога, - но что, собственно, изменилось? Дима по-прежнему прибегает и убегает, ему по-прежнему не до нее. И так - пять лет... Скоро пять лет, как они и вместе, и врозь. И ничего не меняется. Однажды сказал - случайно обмолвился, - что полжизни занимался квартирой - просил, доказывал, стоял в бесконечных очередях, - и Натка тогда впервые подумала: "Как же все это бросить?"
- Порядочный человек должен уметь выбирать! - возмутилась однажды Галя.
Должен... А если не получается?..
- Он с ней не спит...
- Ай, брось ты, все они так говорят...
А Натка верит. Потому что у них любовь.
И началась она в тот страшный год, когда обрушился на мир Чернобыль.
Май, июнь, июль, когда власти врали и успокаивали, мгновенно удалив из опасной зоны своих, были уже позади. Кое-что начинало уже проясняться. Многие побоялись ехать в Крым, и образовались путевки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13