«Эксмо»
«Гадание при свечах»: Эксмо; Москва; 2007
ISBN 978-5-699-19848-1
Аннотация
Молодая медсестра Марина Стенич обладает экстрасенсорными способностями. Однако этот дар обрекает ее на одиночество, потому что кажется непонятным и пугающим человеку, которого она любит. Вскоре Марина оказывается среди представителей «колдовской Москвы». Хозяйка известного магического салона пытается использовать ее способности в собственных целях. Но главную свою способность Марине еще только предстоит в себе открыть…
Анна Берсенева
Гадание при свечах
Часть первая
Глава 1
Яблок в этом году было так много, что утренний воздух был пронизан не только запахом, но и золотистым яблоневым сиянием.
С яблоневым запахом и светом связано было сегодняшнее Маринино настроение. Она не могла объяснить эту связь, но ясно чувствовала какой-то особенный трепет в груди, похожий на печаль и на предчувствие радости одновременно. Вот точно так яблоки и светятся, так они и пахнут – смешанный запах радости и печали.
Она сразу поняла, что поездка будет необычной. Конечно, в последнее время в ее жизни было так мало событий, что любая поездка нарушила бы однообразное течение времени. И все-таки дело было не в разнообразии ожидаемых впечатлений. Марина никогда не ошибалась в своих предчувствиях и знала, что может полностью им доверять.
Тем более – в яблоневый Спас. В такой день сокровенные тайны проясняются, словно промытые чистой водой, и даже самые незоркие люди могут их разглядеть. А уж она, Марина…
Даже толстая пожилая Нина Прокофьевна, старшая медсестра из терапии, выглядела взволнованной, почти растроганной.
– Девочки, – басила она, ни к кому конкретно не обращаясь, – день-то какой сегодня, а? И правда, праздник божий!..
– Просто праздников же не осталось у нас, до того жизнь поганая, – пыталась возразить Люся из процедурной. – Погода хорошая, выходной – вот и праздник, много ли нам надо.
Но и в голосе Люси, несмотря на природную ворчливость, чувствовалась радость.
Дребезжащий «Икарус» катил по шоссе, ведущему из Мценска в Спасское-Лутовиново. Это и была неожиданная поездка – в тургеневское родовое гнездо. Вообще-то, конечно, обыкновенная экскурсия, такие в прежние времена устраивались часто, в том числе и для работников больницы. Но то в прежние времена, а в новые – удивления достойно. Зачем бы, кажется, облздравовскому начальству думать о культурном развитии врачей и медсестер, зарплату бы выплатить вовремя.
Как и следовало ожидать, поехали в основном незамужние женщины. У семейных хватает дел в выходной, не до развлечений. Они послали вместо себя детей-школьников: не пропадать же бесплатной поездке. И детки сдержанно галдели теперь в большом автобусе, обмениваясь своими какими-то новостями, взрослым непонятными.
Рядом с Мариной сидела дочка главврача, двенадцатилетняя Катюша Наточеева. Марина давно знала ее, и девочка ей нравилась. Катюша часто приходила к отцу в больницу и всегда заглядывала к Марине в кардиологию, подолгу сидела у нее в процедурном кабинете, наблюдая, как Марина делает уколы или снимает кардиограмму.
«Конечно, врачом хочет быть», – незаметно улыбалась Марина, глядя на взволнованное, с почти благоговейным выражением Катино личико.
Как все это было знакомо – больница, большой отцовский кабинет, чувство почтительного восторга!..
Даже сейчас в пронизанном солнечными лучами автобусе Катюша думала не о хорошей погоде, не о яблоках и не о Тургеневе.
– Тетя Марина, а для чего адреналин? – спрашивала она.
Приходилось отвечать, да еще подробно. Маленькая, с прозрачным личиком Катюша была девочкой обстоятельной. Сначала Марина отвечала терпеливо и безропотно, но в конце концов ей это надоело. На очередной Катин вопрос о том, как делать непрямой массаж сердца, она ответила:
– Папу спроси как-нибудь, ладно, Катенька? Смотри, какое утро, не хочется ведь сейчас об этом думать, правда?
Девочка обиженно шмыгнула носом и умолкла. Что ей было до какого-то утра, до чудесных пейзажей, плывущих за окном, – поля и поля, куда они денутся. А о том, чтобы быть врачом, настоящим кардиологом, Катя думала всегда, это было ее самым заветным желанием. Марине даже жаль стало девочку: в самом деле, много ли их теперь, мечтающих стать врачами, а не элитными проститутками? И разве сама она не была такой когда-то – да не когда-то, а всего лет десять назад?
Но ей действительно не хотелось думать сейчас о работе, и даже не из-за того, что она любовалась пейзажем… Печальный и счастливый холодок предчувствия будоражил Марину.
Марина Стенич работала в кардиологии уже три года, и вообще-то работа ничуть не угнетала ее. Со стороны казалось, что она все делает играючи, ее тонкие пальцы прикасались ко всему легко и мимолетно.
– Ты, сестричка, вроде кардиограмму снимаешь, а вроде уже и лечишь, – сказал ей как-то пожилой пациент, которого привезли по «Скорой» в предынфарктном состоянии. – И как это у тебя получается, прямо чудо, да и только. Ей-богу, полегчало, покуда ты со мной возилась. Способности, что ли, у тебя такие?
Марина только улыбнулась в ответ.
– Может, и способности. Вы лежите, лежите, Степан Сергеевич, – сказала она, заглянув в регистрационную карту. – Думаете, чуть-чуть отпустило, так уже и вставать можно?
Конечно, способности. Сейчас – такие же мимолетные, как прикосновения Марининых пальцев, но усатый Степан Сергеевич все равно их почувствовал.
– На врача шла бы учиться, – сказал он. – Молодая, самое время, кому ж учиться-то, как не тебе?
– Пойду, наверное, – кивнула она.
– Не ленись, не ленись, – назидательно добавил Степан Сергеевич. – Молодежь теперь как все равно одурела, только деньгу загребать. Что бог дал, о том совсем не думают. Сама потом будешь жалеть, вот помяни мое слово.
– Да какие у нас здесь деньги, – пожала плечами Марина. – Разве в больнице кто-нибудь из-за денег работает?
– И то верно, – вздохнул он.
Степан Сергеевич Евстафьев оказался последним ее пациентом на сегодня. Рабочий день был окончен, и Марина чувствовала себя слегка усталой после ночного дежурства и целого дня беспрерывной беготни. Медсестер катастрофически не хватало – впрочем, так было всегда, – и она одна вертелась там, где положено было работать троим.
Но это было даже хорошо: меньше оставалось времени на то, чтобы размышлять о равномерном течении жизни – о том, что нагоняло на нее неизбывную тоску.
А мысли эти наваливались на нее сразу, как только она выходила из больницы. Марина медленно шла домой по неширокой, сбегающей к реке улочке и думала о том, что ей уже двадцать три года, а жизнь ее идет точно так же, как у всех одиноких медсестер – все равно, двадцатилетних или сорокалетних. Работа, необременительные домашние заботы – много ли надо одной! – немного больничных сплетен и слухов, то завистливо-злобных, то привычно-равнодушных, потом – тихие, неотличимые друг от друга вечера за книгами или у телевизора. И тягучее, как у всех, однообразие…
Однажды она рассказала об этом Нине Прокофьевне из терапии: несмотря на внешнюю суровость и басовитый голос, та была отзывчива, Марина сразу это почувствовала.
– А ты влюбись, – спокойно посоветовала Нина Прокофьевна. – Молодая девка, чего тебе? Все при тебе, и парни за тобой бегают. Вот нашла себе заботу – жизнь однообразная! Мне б твои годочки, Мариша!..
Марина только вздохнула, выслушав этот нехитрый совет. Зря разболталась, разнюнилась перед Ниной. Ну что толку в чужих советах? Какое такое откровение она надеялась услышать?
Все правильно говорила Нина Прокофьевна. Хотя Марина была не из тех ослепительных красавиц, которые отбою не знают от кавалеров, но и за ней не прочь были приударить не самые последние парни. Дело было не в отсутствии поклонников.
Дело было в ней самой.
Двадцатитрехлетняя медсестра Орловской областной больницы Марина Стенич не только никогда не была влюблена, но даже и представить себе не могла, как это можно влюбиться и в кого. И ни книги ее не убеждали, ни фильмы – она была сама по себе, и любовь была не для нее.
– Приехали, тетя Марина! – Катюшин голос вывел ее из задумчивости. – Смотрите, сколько яблок продают!
Действительно, у самого усадебного забора расположились женщины с ведрами, полными яблок – золотых, зеленых, красных.
– А вот посвяченные тоже есть! – наперебой зазывали они. – Яблочки берите, на Спас берите яблочки! Утречком в церковь сходили, берите!
Марина спрыгнула с подножки автобуса и медленно пошла вдоль яблочного ряда, с наслаждением вдыхая томительный запах. Краем глаза она заметила, что у входа в усадьбу уже стоит автобус с московскими номерами, а к нему подъезжает еще один. Людно, оживленно было в Спасском в это ясное августовское утро.
Марина уже была однажды в тургеневской усадьбе, и ее не слишком мучило любопытство. Просто приятно было идти ясным утром по чистой аллее, мимо церкви Спаса Преображения – туда, где сквозь стволы деревьев просвечивала зеленая крыша старинного дома.
Экскурсоводша ждала их у крыльца. Едва увидев ее, Марина удивилась: неужели здесь работает эта изящная, элегантная женщина? Конечно, не колхоз – музей, люди здесь интеллигентные, но все же… На вид экскурсоводше не было тридцати, на ней была узкая бордовая юбка, чуть прикрывающая колени. Из-за высоких «шпилек» ее ноги с тонкими лодыжками казались особенно длинными и стройными. Под вишневой шелковой блузой, свободно падающей до бедер, угадывались изгибы такой фигуры, на которую только слепой не обратил бы внимания. Марина даже вздохнула потихоньку: вот это да, не то что ее узкие, как у подростка, плечики!
Прямые черные волосы падали экскурсоводше на плечи, черные миндалевидные глаза посверкивали под длинной челкой так таинственно, точно женщина собиралась рассказать не о Тургеневе, а о чем-то невероятно интригующем и загадочном.
Но, дождавшись, пока вся группа соберется у крыльца, она произнесла самые обыкновенные слова:
– Здравствуйте, дорогие друзья, я рада приветствовать вас в музее-усадьбе Спасское-Лутовиново! Меня зовут Наталья Андреевна Спешнева, я проведу с вами экскурсию по дому и парку.
Живя в Орле, трудно ничего не знать о Тургеневе. Даже если совсем ничего не читать, даже если ни разу не сходить в музей, все равно – само собой как-то знается о нем, такой уж город. А для Марины и вовсе ничего нового не было в том, что приятным, низким голосом рассказывала Наталья Андреевна. Она только с непроходящим удивлением рассматривала ее фигуру, костюм, прическу, гадая: что же за птичка такая залетная?
– Здесь властвует гармония изящных линий ампирной мебели, – говорила Наталья Андреевна. – Всюду теплые блики красного дерева и карельской березы. Мы с вами увидим столовую, гостиную, «казино», библиотеку, «комнату Полонских»…
Марина прислушивалась, как маняще звучит голос, произносящий простые фразы. Она сразу почувствовала необычность этой женщины, и смутная тревога почему-то шевельнулась в ее душе…
Она была сама по себе. Не было, наверное, во всем городе Орле человека, который был бы так не подвластен никаким внешним влияниям, как Марина Стенич. Она и в детстве была такая, и теперь. И это не была замкнутость или нелюдимость – наоборот, все, кто знали Марину, знали и ее приветливый, доброжелательный нрав. Это было что-то другое – необъяснимое…
Марина чувствовала вокруг себя какой-то прозрачный, невидимый радужный круг – не воображала его, а физически чувствовала. Он начинался где-то у плеч, вздымался вверх, подрагивая от каждого ее движения, как огромный мыльный пузырь, и уже внутри этого круга была она, Марина, – невысокая, хрупкая, с чуть угловатыми плечами и светло-рыжими волосами. Он ничуть ей не мешал, никто его не видел, а Марине было в нем легко и спокойно. И она никогда не чувствовала одиночества, и никто не мог ей повредить – просто потому, что круг надежно защищал ее от любых внешних влияний.
Вот только любовь… Любовь ведь тоже была внешним влиянием и была так же вне Марининого спасительного круга, как чужая зависть, недоброжелательность или любопытство.
Она была словно защищена от любви и знала это – и ничуть об этом не жалела. Что ж, такою, значит, уродилась. Бывают же люди, которым совершенно недоступна, например, музыка – и ничего, во всем остальном прекрасно себя чувствуют.
Жизненная тоска – это было единственное, неясное, но ощутимое, что ее угнетало. Но любовь здесь была совсем ни при чем, в этом Марина была уверена и даже проверила это однажды – самым простым способом.
В нее влюбился больной из шестой палаты, Саша Сташук. В пятницу вечером его привезли с сердечным приступом и даже подозрением на инфаркт. Странно, конечно, для крепкого парня, которому нет и тридцати, но ведь все больше бывает сейчас таких вот молодых инфарктников: жизнь такая.
Марина дежурила в ночь на субботу, и все было как обычно: сделала испуганному Сташуку укол, измерила давление. Потом взяла его за руку, послушала пульс и сказала, улыбнувшись:
– Саша, не волнуйся. По-моему, все у тебя в порядке. Сердце чуть-чуть прихватило, но ничего страшного. Полежишь немного и домой пойдешь, вот увидишь.
– Правда? – Сашка посмотрел на нее с надеждой и недоверием. – Ты просто так говоришь или по медицине знаешь?
– По медицине, по медицине, – успокоила она. – У меня ведь опыт уже, вот честное слово!
– Да какой у тебя опыт… – недоверчиво протянул Сташук, окидывая Марину быстрым взглядом.
Инфаркт у него не подтвердился, и уже к понедельнику Сашка повеселел. Друзья принесли ему гитару, и он вовсю развлекал медсестер страдальческими песнями и взглядами. Развлекал всех, но предназначены и песни, и взгляды были только Марине…
Он даже не слишком обрадовался, когда завотделением Иосиф Давыдович сообщил ему о выписке.
– Ты, Сашенька, не рад, кажется? – удивился зав. Он симпатизировал веселому, разбитному парню. – Или на работу неохота? Так мы ведь больничный выпишем, это ты не беспокойся!
– Да нет, Иосиф Давыдыч, я ж не потому, – смутился Сашка.
1 2 3 4 5 6 7 8