Она была, разумеется, не знатного рода, но хорошо воспитанна, образованна, богата и без памяти влюбилась в его приятеля. Мистер Эллиот не мог этому противустоять. Она сама его домогалась. Иначе никакие бы ее деньги не соблазнили мистера Эллиота, и к тому же сэр Уолтер верил вполне, что она была раскрасавица. Все это весьма и весьма меняло дело. Раскрасавица, с большим состоянием, и без памяти влюблена! Сэр Уолтер, казалось, совершенно готов был понять мистера Эллиота; и хотя Элизабет не удавалось взглянуть на это обстоятельство в столь выгодном свете, оно и не вредило в ее глазах мистеру Эллиоту.
Мистер Эллиот явился еще и еще, обедал у них однажды, когда его пригласили, и был польщен, разумеется, оказанной честью, ибо они не давали обычно званых обедов; словом, он был польщен всяким доказательством родственной близости и все свое счастие полагал в том, чтобы его принимали как своего на Кэмден-плейс.
Энн слушала и не понимала. Надо было помнить, и очень помнить понятия тех, кто вел рассказ. Она старалась быть снисходительной. Быть может, вся история этого примирения казалась столь несуразной и дикой лишь из-за способа, каким она излагалась. Ей сдавалось, однако, что в настойчивом желании мистера Эллиота после стольких лет быть принятым на Кэмден-плейс скрывалось нечто на первый взгляд незаметное. Со стороны практической он ничего не выигрывал от близости с сэром Уолтером; от разлада он ничего не терял. По всем вероятиям, он и сейчас был богаче, чем сэр Уолтер; Киллинч же все равно впоследствии должен был отойти к нему вместе с титулом. Для чего же человеку разумному, а он казался человеком весьма разумным, для чего же ему все это понадобилось? Энн находила тому одну только причину; и причиной была Элизабет. Возможно, когда-то она ему и правда понравилась, но случай и соображения пользы отвлекли его; и ныне, когда он мог распоряжаться собою как вздумается, ему захотелось к ней приблизиться. Элизабет, без сомнения, хороша собой, манеры ее самые изящные, благородные, а характера ее мистер Эллиот тогда не распознал, видя ее лишь на людях, да притом сам будучи зеленым юнцом. Как выдержат ее нрав и понятия его нынешний обострившийся взгляд — это уж дело другое. Энн от души желала, чтобы он обострился не чересчур, если мистер Эллиот и впрямь избрал своим предметом Элизабет. А сама Элизабет очень склонна была на это надеяться; и миссис Клэй всячески поддерживала ее надежды, судя по тому, как переглядывались они, когда речь шла о частых посещениях мистера Эллиота.
Энн упомянула о своих беглых встречах с ним в Лайме, но никого они не занимали. «А-а, да-да, возможно, то был мистер Эллиот. Они и не знали. Надо полагать, то был он». Им было не до ее описании. Они сами хотели его описать; особенно сэр Уолтер. Он отдавал должное его благородной наружности, модной элегантности и тщательности туалета, приятному лицу, умным глазам; но, однако, не мог не сокрушаться о том, что у него так выдается нижняя челюсть, недостаток, с годами, пожалуй, усилившийся; впрочем, нельзя сказать, чтобы почти все черты его с годами не изменились к худшему. Мистер Эллиот, кажется, нашел, что он (сэр Уолтер) выглядит точь-в-точь как тогда, когда они расстались; но сэр Уолтер не мог отвечать ему тем же, и это было так неловко. Однако и слишком роптать не приходится. Мистер Эллиот на вид куда лучше большинства мужчин, и сэру Уолтеру было бы не стыдно где угодно с ним показаться.
Весь вечер только и разговору было, что о мистере Эллиоте и его друге в Мальборо Билдингс. «Полковник Уоллис так мечтал им представиться! И мистер Эллиот так этого хотел!» Была еще и миссис Уоллис, известная покамест только понаслышке, ибо она со дня на день готовилась разрешиться от бремени; но, по словам мистера Эллиота, она была «прелестнейшая особа, в высшей степени достойная того, чтобы ее принимали на Кэмден-плейс», и как только она оправится, с ней собирались свести знакомство. Сэр Уолтер высоко ставил миссис Уоллис; говорили, она очень хороша собою, красавица. Ему не терпится ее увидеть. Он надеется, что это будет возмещенье за все те некрасивые лица, которые ежедневно он встречает на улицах Бата. Главная беда Бата — множество некрасивых женщин. Он не хочет сказать, что тут вовсе уж нет хорошеньких, но число некрасивых превышает всякое приличие. Он, гуляя, часто замечал, что на одну хорошенькую приходится тридцать, а то и тридцать пять пугал; а однажды, стоя у витрины на Бонд-стрит, он насчитал восемьдесят семь прошедших мимо женщин, и среди них хоть бы одна пристойная физиономия. Правда, утро было морозное, сильный мороз, какой может выстоять с честью едва ли одна красотка из тысячи, и все же, и все же в Бате прискорбно много уродливых женщин! А уж мужчины! О тех и говорить нечего. На улицах толпятся такие страшилища! Как мало привыкли здешние женщины видеть что-нибудь сносное, сразу заметно по тому воздействию, какое оказывает на них человек пристойной наружности. Ему еще не случалось прогуливаться под руку с полковником Уоллисом (а у того отличная военная выправка, хоть, правда, он рыжий), не привлекая к себе женских взоров; все, все женские взоры были бесспорно устремлены на полковника Уоллиса. Скромник сэр Уолтер! Ему однако не удался его смиренный маневр. Дочь его и миссис Клэй в один голос принялись намекать на то, что у спутника полковника Уоллиса выправка, пожалуй, не хуже и он вдобавок не рыжий.
— А как выглядит Мэри? — спросил сэр Уолтер, придя в самое веселое расположение духа. — В последний раз, когда я ее видел, у нее был красный нос, но, надеюсь, это не всякий день с нею бывает.
— Нет-нет! Это был чистейший случай. Она очень хорошо себя чувствует и прекрасно выглядит с самого октября.
— Если б я не опасался, что это побудит ее выходить из дому в скверную погоду с риском обветрить лицо, я послал бы ей новую мантилью и шляпку.
Энн раздумывала, не осмелиться ли ей намекнуть, что платье или чепец едва ли повлекут опасность подобного соблазна, когда стук в дверь заставил их отложить всякое попечение о благе Мэри. Стучат! И так поздно! Не мистер ли Эллиот? Он, они знали, обедал на Лэнсдаун Крессент и, верно, по пути домой решил их проведать. А больше и некому быть. Миссис Клэй была убеждена, что это мистер Эллиот. Миссис Клэй не ошиблась. Со всею пышностью, на какую были способны дворецкий и мальчик-слуга, мистер Эллиот был препровожден в гостиную.
Да, это был он, решительно он, только иначе одетый. Энн держалась чуть в стороне, покуда он здоровался с остальными и оправдывался перед Элизабет за столь позднее вторжение, но он проезжал мимо и не мог удержаться, он хотел только узнать, не простудилась ли она и подруга ее накануне et cetera, et cetera; и все это высказывалось с самой изысканной учтивостью и столь же учтиво принималось, после чего наступил черед Энн. Сэр Уолтер ее обозначил как свою младшую дочь. С разрешения мистера Эллиота, он его представит своей младшей (о Мэри было как-то забыто); и Энн, смущаясь и краснея, что было ей весьма к лицу, подошла к мистеру Эллиоту и по смятению его при взгляде на ее милые черты, надо думать не стершиеся из его памяти, тотчас догадалась, что прежде он и понятия не имел о том, кто она такая. Он был совершенно изумлен, но еще более был он обрадован. Глаза его сияли. Тотчас он высказал безмерное свое удовольствие оттого, что они оказались в родстве, напомнил прошедшее и умолял принимать его уже как знакомого. Он был все так же хорош, как в Лайме, только наружность его еще выигрывала, когда он говорил, и держался он в точности как должно, столь изящно, непринужденно и мило, что она могла сравнить его лишь с одним-единственньш человеком. Он держался иначе, но, пожалуй, столь же безупречно.
Он присел с ними и весьма оживил общий разговор. Без сомнения, он был человек умный. И десяти минут достало, чтобы в этом убедиться. Тон его, способ выражаться, предметы, какие он избирал, уменье вовремя остановиться — все свидетельствовало об уме тонком и внимательном. При первой же возможности он завел речь о Лайме, желая сопоставить их наблюдения, но еще более того желая подивиться тому, как странно судьба их привела остановиться в одно время в одной гостинице; узнать о путях Энн; поведать о своих и выразить сожаление, что он упустил тогда возможность засвидетельствовать ей свое почтение. Она рассказала ему о том, что выпало ей на долю в Лайме. Он слушал с возраставшим участием. Он одиноко провел вечер в соседнем с ними нумере; он слышал голоса, слышал общее веселье; решил, что они, верно, восхитительные люди, и рвался к ним душою, не имея, разумеется, ни малейшего подозрения о том, что он вправе им представиться. Ему бы спросить, кто они такие! Имя Мазгроув многое бы ему сказало. Что же, это отучит его от пагубного обычая никогда ни о чем не справляться в гостиницах, какой он взял себе за правило с юных лет, полагая, что любопытство не пристало человеку светскому.
— Никто, решительно никто не имеет более нелепых понятий о том, как следует себя вести, дабы не ударить лицом в грязь, — сказал он, — чем двадцатилетний молодой человек. Средства, какие он избирает, глупостью своею могут равняться лишь с теми целями, какие он себе ставит.
Но он не мог обращаться к одной только Энн. Он понимал это. Он стал поддерживать общий разговор, лишь изредка возвращаясь к Лайму. Постепенно, однако, он расспросил ее о том, что там произошло вскоре по его отъезде. Узнав о несчастном случае, он уже хотел узнать все подробности. Сэр Уолтер с Элизабет присоединились к его расспросам, но какая же тут была ощутима разница! Энн могла сравнить мистера Эллиота лишь с леди Рассел по тому, как искренне желал он охватить умом случившееся и как чутко понимал он, скольких мук стоил Энн ее рассказ.
Он пробыл с ними долго. Изящные часики на камине серебристо вызвонили одиннадцать раз, а дальняя колотушка ночного сторожа уже начинала им вторить, когда мистер Эллиот и все остальные спохватились, что он засиделся.
Энн и надеяться не смела, что первый ее вечер на Кэмден-плейс может пройти так приятно.
ГЛАВА XVI

Было одно обстоятельство, в котором Энн, воротившейся в семейное лоно, хотелось бы удостовериться куда более, чем в том, что мистер Эллиот влюблен в Элизабет. Ей бы очень хотелось удостовериться, что отец ее не влюблен в миссис Клэй; но в первые часы пребывания дома ей отнюдь это не удавалось. На другое утро, спускаясь к завтраку, она поняла, что милая дама благородно прикинулась, будто собирается с ними расстаться. Миссис Клэй, верно, сказала, что, раз приехала мисс Энн, сама она им вовсе не нужна, ибо Элизабет громким шепотом возразила: «Никакой вам нет причины уезжать. Уверяю вас, ровно никакой. Она для меня ничто в сравнении с вами»; а как раз когда она входила в дверь, отец ее произнес: «Сударыня, я не могу согласиться с вашим решением. Вы еще совсем не видели Бата. Вы только нам помогали. Не покидайте же нас теперь. Вы должны еще познакомиться с миссис Уоллис, с красавицей миссис Уоллис. Я знаю, для вашей благородной души созерцание красоты есть истинное наслаждение».
Он говорил с такой убежденностью, что Энн не удивилась, заметя, как миссис Клэй украдкой глянула на нее и на Элизабет. Собственные ее черты, быть может, выразили недоумение; но ее сестрицу эти хвалы благородной душе, кажется, ничуть не смутили. Милой даме оставалось уступить соединенным мольбам, и она обещала не уезжать.
В то же утро, когда Энн оказалась с отцом наедине, он одобрил изменения в ее внешности; объявил, что она «не так тоща, как прежде; кожа, цвет лица значительно улучшились; она теперь глаже, свежее. Чем она пользовалась?» — «Да ничем». — «Только „Гауленд“? — «Да ничем вовсе». — «Ба! Удивительно». И, помолчав, он прибавил:
— Разумеется, тебе следует продолжать в том же духе. От добра добра не ищут. Не то я тебе рекомендовал бы «Гауленд», постоянное потребление «Гауленда» в весенние месяцы. Миссис Клэй пользовалась им по моей рекомендации, и сама видишь, какую он сослужил ей службу. Веснушек и следа не осталось.
Услышала бы Элизабет! Уж такие хвалы заставили бы ее призадуматься, тем более что Энн вовсе не заметила, чтобы веснушек хоть сколько-нибудь убавилось. Да, верно, чему быть, того не миновать. И вреда от этого брака куда меньше будет, если Элизабет тоже вступит в брак. Ну, а сама она всегда найдет прибежище подле леди Рассел.
Визиты на Кэмден-плейс были сущим испытанием для сдержанности и учтивости леди Рассел. Видя миссис Клэй в таком фаворе, а Энн в таком небрежении, она, когда бывала там, не могла постоянно не раздражаться; а когда там не бывала, она тоже огорчалась все время, какое у человека в Бате, пьющего воды, следящего за всеми печатными новинками, имеющего самый обширный круг знакомства, еще остается на огорчения.
Сведя знакомство с мистером Эллиотом, она, однако, ко всем прочим сделалась снисходительней, а быть может, холодней. Его манеры тотчас его рекомендовали; и, побеседовав с ним, она нашла в нем столько серьезности, вполне искупавшей его легкомыслие, что, как сама она потом признавалась Энн, она сначала едва не воскликнула: «И это мистер Эллиот?» и вообразить даже не могла никого более приятного и достойного ее уважения. Все сочеталось в нем: проницательность, точность суждений, знание света и доброе сердце; в нем сильно было чувство семейной привязанности и семейной чести, однако вовсе без заносчивости и пристрастия; он жил свободно, как и подобало человеку со средствами, однако не кичась своим богатством; обо всех важных делах имел он свое суждение, однако не бросая вызова мнению света и ни в чем не нарушая правил благоприличия. Спокойный, наблюдательный, сдержанный, чистосердечный молодой человек; никогда не отдавался он во власть минутной прихоти или самолюбия, рядящегося под великодушие; и он умел ценить то, что есть приятного и милого в домашнем кругу, как вовсе это не принято у иных молодых людей с неуемным воображением. Леди Рассел не сомневалась, что он был несчастлив в браке. Так говорил ей полковник Уоллис, да и разве сама она не видела;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31