думала девушка, зарываясь в подушку. – Даже Дуня теряется в выборе… Евгений! Конечно, Евгений! Ну и пусть он любит княгиню, это пройдет, я ведь моложе, я дождусь… Впрочем, что мне мешает любить его и так? К тому же он болен, его жалко…»
Вера стала представлять юного поэта на болезненном одре. Вот она ухаживает за Евгением. Не спит ночами, ставит ему компрессы, промокает заботливо лоб. А он такой бессильный, немощный. Но ведь придется ей самой переодевать больного, мыть его и… все остальное. Воображение фантазерки никак не продвигалось далее печального бледного лица на подушке. И тут она представила Вольского, возможно, раненного на дуэли или больного лихорадкой. Вот он лежит беспомощный, целиком в ее, Вериной, власти. Ее бросило в жар, стоило только вообразить упрямый профиль, густые белокурые локоны, разбросанные по подушке, обнаженное тело под простыней… Юная мечтательница со сладким замиранием сердца, волнуясь и пылая, создавала в воображении самые рискованные картины, где Вольский принадлежал только ей, ей одной. Сколько это длилось, она не знала, только постепенно грезы сливались со сном, и вот уже во сне девушка видит, как исцеляется ее подопечный, как пробуждаются в нем силы и желания, она чувствует, как его руки обнимают и ласкают ее. Даже запах его улавливает Вера во сне: запах модных духов, вина и табака. Вот Андрей шепчет какие-то нежные слова, приникает к ее губам и целует по-настоящему, совсем не так, как они в шутку целовались с Сашкой, а чувственно, страстно…
С сильно бьющимся сердцем Вера вскрикивает и просыпается. Но сон, казалось, длится и не хочет уступать место яви. Девушка в испуге приподнимается на подушках и в мутном свете ночника видит рядом с собой Вольского!
– Боже милостивый! Что вы здесь делаете? Как вы попали сюда, Андрей Аркадьевич?
Со сна Вера еще плохо понимала, что случилось, сердце бешено колотилось от испуга, и ужас происходящего постепенно доходил до ее сознания.
– Меня провела эта… – Вольский пощелкал пальцами, вспоминая. – Малашка, кажется.
– Зачем?!
– Мне нужно было тебя увидеть, дитя мое, иначе бы я застрелился.
Тут Вера заметила, что на Вольском не было ни сюртука, ни галстука, ни жилета, только тонкая белая сорочка с распахнутым воротом и светлые панталоны.
– Что вы говорите, Андрей Аркадьевич? Почему вы хотите застрелиться?
– Пустое! – отмахнулся Вольский, он все еще был сильно пьян. – Ты спала как ангел, ротик приоткрыт, улыбаешься…
Он вдруг резко притянул к себе перепуганную воспитанницу и крепко поцеловал в губы. Что-то ей подсказывало, что поцелуй этот был вовсе не первым. Вера забилась в объятиях мужчины, как голубь в силках.
– Уходите, уходите, Андрей Аркадьевич, нельзя вам здесь!
– Ну вот и ты гонишь… – Непрошеный гость выпустил девушку из рук и сокрушенно тряхнул головой. – Вы, женщины, только с виду нежные да ласковые, а на самом деле жестокие и злые.
Сделав сие глубокое умозаключение, Вольский скорбно обхватил голову руками и замер. Потом тихо пробормотал:
– Все суета и тлен… Тоска…
– Уходите, уходите же, Андрей Аркадьевич! Почему вы здесь, почему не едете домой, ведь ночь давно? – волновалась Вера.
Вольский саркастически усмехнулся:
– Высочайшей милостью мне позволено было прилечь на диванчике, покуда не протрезвею. Знаешь ли, ангел мой, кто эта женщина? Это демон в женском обличье, исчадье ада.
Вера невольно перекрестилась.
– Зачем вы так, Андрей Аркадьевич? – прошептала она, не переставая дрожать. – Ольга Юрьевна добра, умна и очень красива. Напрасно вы…
Вольский тяжело посмотрел на нее и снова усмехнулся:
– Когда я был мальчишкой, княгиня соблазнила меня. Несколько лет своей юности я положил к ее ногам, был болен ею, как тяжелым недугом. Я безумно ревновал, терзался подозрениями, след ил за каждым ее шагом. Ждал, как подачки, ее ласки, ждал, когда позовет… Это был сущий ад.
Он тяжело вздохнул и помолчал. Вера с трепетом слушала, когда он заговорил дальше:
– Теперь Евгений поражен тем же недугом. Я пытался спасти его, предупреждал, но – бесполезно. – Он вяло махнул рукой и снова замолчал, опустив голову.
Вера тихо спросила:
– Зачем же вы бываете здесь? Почему не оставите княгиню навсегда?
Вольский посмотрел на нее как на несмышленыша:
– Ты полагаешь, она меня так просто отпустит? Как бы не так: ее светлости нужны подданные, чтобы было кем повелевать. – Он вновь помолчал, потом встрепенулся: – А впрочем, конечно, я давно мог уйти. Я свободен, но жизнь без нее кажется вовсе пресной и скучной, как вода. А Евгений… Он ведь, как и ты, ангельского чина, этот мир страстей не для него. Однако изволь ему это втолковать!
– Что, если увезти Евгения отсюда? – участливо предположила Вера.
Вольский кивнул:
– Он получает место в Петербурге, в Министерстве иностранных дел, там хлопочут. Даст Бог, скоро уедет…
– А ведь сегодня вы поступили с ним жестоко, – тихо заметила Вера.
Вольский и теперь устало кивнул:
– Да, пожалуй. Завтра повинюсь, он простит.
Девушка услышала шорох за дверью и вскинулась вновь:
– Андрей Аркадьевич, умоляю, уходите! Не приведи Господь, княгиня узнает, что она подумает? Помилосердствуйте, я целиком в ее власти.
Саркастическая улыбка скользнула по лицу ночного гостя.
– Ну да, это в ее духе: казнить и миловать.
Он тяжело поднялся с кровати и направился к выходу.
– Постойте, – шепнула Вера.
Она прошла на цыпочках к двери и осторожно выглянула из комнаты. Полутемный коридор был пуст. Девушка выпустила Вольского и проследила его путь до поворота. Вдруг она снова услышала шорох и вскрикнула: из ниши с античной вазой показалась прятавшаяся там Малаша, горничная княгини. Она прошествовала мимо остолбеневшей воспитанницы, и Вере показалось, что во мраке глаза ее блеснули, как у кошки.

Глава 5
Княгиня

Следующий день не сулил ничего хорошего. Когда Браницкая, проснувшись, потребовала воспитанницу к себе, девушка повязала на запястье нитку бисера, подаренную индейцем. Теперь это был ее талисман. Дуняша перекрестила барышню и сжала кулачки на удачу. Вера послала наперснице взгляд утопающего и отправилась в покои княгини.
Браницкая сидела перед трюмо, рядом замерла Малаша в готовности исполнить любое приказание. Ольга Юрьевна явно была не в духе, судя по капризному выражению ее лица. В глазах же Малаши Вера прочла тайное торжество. «Что, ну что я ей сделала дурного?» – мысленно вопрошала бедная воспитанница.
– Малаша, поди вон, – коротко приказала княгиня. Она сорвала с головы кружевной чепец и взялась за гребень. – Помоги мне, – так же коротко приказала она Вере.
Девушка готовилась услышать брань и придумывала, что скажет в оправдание, но тут сбилась. Появилась смутная надежда: что, если княгиня не знает о ночном визите Вольского, ведь ничего ужасного не случилось? Пока она чесала гребнем и разбирала на пряди густые русые волосы Браницкой, та подозрительно молчала. Воспитаннице даже показалось, что княгиня не решается начать разговор и пытливо вглядывается в зеркальное отражение Вериного лица.
– Скажи, – наконец нарушила она молчание, – он нравится тебе?
– Кто? – испугалась Вера.
– Не прикидывайся, ты знаешь, о ком я говорю. Прошу тебя, только не лги.
Девушка затрепетала.
– Ну же? – холодно бросила княгиня.
– Не знаю… Если вы спрашиваете об Андрее Аркадьевиче, то я вовсе не виновата.
– Я, помнится, спросила тебя не об этом.
Вера окончательно смешалась, потом вдруг рассердилась на себя. «Чего я боюсь? Никакой вины на мне нет, отчего же я трушу?» Она решительно встряхнула головой и, глубоко вздохнув, стала говорить:
– Ваша светлость, Андрей Аркадьевич давеча был пьян, и вы это знаете. Ваша горничная указала ему дорогу ко мне, но, как Бог свят, ничего между нами не было. Мне удалось уговорить господина Вольского уйти. Что касается моего отношения к Андрею Аркадьевичу, так я прекрасно понимаю, кто я и кто он. Его внимание ко мне оскорбительно, я знаю, оно не может иметь благородного основания.
Княгиня внимательно слушала и, кажется, даже с любопытством разглядывала воспитанницу.
– Однако на мой вопрос ты так и не ответила, – усмехнулась Ольга Юрьевна, явно смягчившись.
Вера помогла ей уложить волосы над ушами, по обе стороны от пробора, и приколола букетик искусственных цветов.
– Я обещала твоему опекуну безупречную репутацию и приличное воспитание.
Удивляясь собственной дерзости, Вера твердо произнесла:
– Будьте покойны, сударыня.
Княгиня вновь с нескрываемым любопытством взглянула на девушку и усмехнулась. Затем она принялась выбирать украшения и, казалось, целиком погрузилась в это занятие. После долгой паузы Браницкая спросила с деланным равнодушием:
– Он говорил что-нибудь обо мне? Верно, всякие колкости, а то и пошлости?
Вера оказалась в затруднительном положении. Ей очень не хотелось выдавать Вольского, и она рискнула увести разговор в другую сторону:
– Простите, сударыня, меня давно мучает вопрос: кто мой опекун? Увижу ли я его когда-нибудь?
Браницкая помолчала, задумчиво разглядывая свое отражение в зеркале и примеряя старинный фермуар, затем повернулась к воспитаннице:
– Всему свой черед: увидишь, когда придет время. Не бог весть какой секрет, но он не велел называть его до поры. Так что потерпи, голубушка. А что касается Вольского, я расскажу тебе сама нашу историю, дабы избежать всяких наговоров. – И добавила, чуть усмехнувшись: – Ты ведь не веришь мне и летишь, как бабочка на огонь.
– Когда? – спросила взволнованная воспитанница.
– Что «когда»?
– Когда же расскажете?
Княгиня рассмеялась.
– Не теперь. Возможно, вечером, после визита к Мещерским. Сегодня я на ужин никого не жду, вот и поболтаем.
Вера насилу дождалась обещанного. Она почему-то волновалась, как перед первым балом, и сама недоумевала: чего она ждет?
И вот томительный светский визит, в котором воспитаннице отводилась более чем скромное место, завершился. Ужин, тянувшийся бесконечно, тоже позади. Карета подана, и вот они дома. Вера почти в лихорадке ожидала у себя приглашения княгини «поболтать». «Неужто забыла?» – волновалась она, хотя прекрасно знала, что княгиня никогда и ничего не забывает. И вдруг – видение: Браницкая в легком воздушном пеньюаре со свечой в руке явилась на пороге. Она заговорщически шепнула:
– Не стала звать тебя к себе: не хочу, чтобы несносная Малашка подслушивала.
И она впорхнула в комнату. Поставив свечу на столик, княгиня вольно раскинулась на кровати, приглашая Веру занять место напротив, на стуле. И вот она начала свое повествование:
– Я познакомилась в Вольским шесть лет назад, когда он только вступал в свет и был трогательным, пылким юношей, готовым любить весь мир. Я же рассталась с мужем и бежала от него в Москву. Впрочем, вернее – бежала не от него, а от себя… Однако это совсем другая история.
Она надолго задумалась, не обращая ни малейшего внимания на нетерпеливые движения Веры. Девушка боялась принуждать рассказчицу, та сама вышла из состояния задумчивости и продолжила:
– Итак, однажды на Святках я давала у себя костюмированный бал. Все гости были предупреждены в пригласительных билетах, что должны явиться непременно в карнавальных костюмах.
Я тщательно готовилась к моей первой дуэли с московским светом. Оказалось, его ничем не удивишь: в Москве умеют веселиться с не меньшим размахом и выдумкой, нежели в Северной Пальмире. Мой наряд был шедевром портняжьего искусства, я представляла европейскую королеву, что-то среднее между Елизаветой Английской и Марией Стюарт. Бархат, атлас, жемчуга! Вокруг толпились воины, монахи, андалузские крестьянки, домино. Я обратила внимание на стройного паяца в черной полумаске: он держался неуверенно, был один и явно в замешательстве. Некая неведомая сила толкнула меня к нему. По свежим губам и звонкому мальчишескому голосу я поняла, что мнимый паяц очень юн… Он и сейчас сохранил все эти качества, даже голос… Я решила поинтриговать, стала болтать чепуху, рассказывать ему истории его будущих побед в любви, о которых он еще и не слыхивал. Вольский рассмеялся так весело, так заразительно, что все вокруг стали на нас оглядываться. Да, он умел тогда смеяться…
Вере показалось, что еще одну задумчивую паузу она не переживет.
– Отсмеявшись, – продолжила княгиня свое неторопливое повествование, – он сказал по-французски: «Сударыня, льщу себе надеждой, что вы действительно читаете мое будущее». Я произвела его в пажи на этот вечер и, поверь мне, так беззаботно веселилась впервые с тех пор, как рассталась с мужем.
Мой паж оказался галантным, находчивым и весьма проворным. Однако мне хотелось, чтобы он снял маску, а это противоречило законам маскарада. Тогда я увлекла юношу в свои покои, где могла без опаски разглядеть его лицо. Он трепетал от волнения, оставшись со мной наедине. Засветив огонь, я медленно совлекла с него маску… Лицо было незнакомо: чудные синие глаза в обрамлении длинных ресниц, с изящной горбинкой нос, на подбородке трогательная ямочка. Я вдруг почувствовала полную власть над этим красивым хрупким созданием, и мне стало страшно… – Княгиня протянула Вере раскрытую ладонь: – Представляешь, как бабочка на твоей ладони или птенец: в твоей власти сжать ладонь и погубить доверчивое существо. И этот соблазн живет где-то внутри… Да не смотри на меня с таким ужасом! Я, конечно, никогда этого не сделаю. И вовсе не известно, кто был тогда соблазнен, а кто соблазнитель! Я почувствовала в тот миг страстное желание поцеловать эти детски пухлые губы, а он уже склонился ко мне… Все произошло само собой.
Поверишь ли, он был чист как младенец!
1 2 3 4 5 6 7 8