Нотариус принял его и быстро оформил необходимые бумаги. В случае скоропостижной смерти Нелидов распорядился своим состоянием. Когда закончилась процедура, Нелидов вышел на улицу и полной грудью вдохнул сырой воздух. Дул холодный ветер с реки, промозглый и злой. Листья осыпались с деревьев, некоторые стояли голые, их украшением служили огромные вороньи гнезда, черными копнами налепленные почти на самых вершинах. Прохожих не было видно, все сидели по домам. Пробежала одинокая собака и сердито посмотрела на незнакомца, даже не облаяла – не до него, видать, тоже замерзла. Вдалеке виднелись крыши монастыря и купол храма. Нелидов задержал на нем свой взгляд. Там ли она венчалась? Дома ли она нынче? Что поделывает? Сидит у окна и читает книгу? Пьет чай с Матреной, ах нет, не с Матреной, у нее теперь муж есть. Нелидов побрел по дороге, которая уходила вниз, город стоял на высоком берегу реки. По обеим сторонам улицы громоздились дома чиновников и купцов, на задворках – склады, амбары, сады. Он брел, не поднимая головы. Сейчас дойдет до поворота. До того угла и назад, к коляске, и прочь, прочь. Сначала в Петербург – быстро, проездом, тайно, без визита к Рандлевскому, а там – скорей в Европу.
– Феликс, – позвал тихий голос.
«Почудилось, немудрено».
Он поднял голову и остановился как вкопанный. Софья глядела на него из-за ближайшего забора. На ней было домашнее платье, простое и безыскусное, на плечах – шаль. Было видно, что она на минутку выбежала из теплых комнат по какой-то надобности и заметила его. Софья выгля-дела не менее пораженной, чем он. Растерянные, они еще некоторое время стояли и молчали.
– Что же вы стоите на улице, Феликс Романович! – раздался решительный голос Матрены. – Негоже, негоже старинных приятелей за порогом держать. Пожалуйте в дом, сударь!
Матрена появилась за спиной хозяйки неожиданно, вернее, ни Софья, ни Нелидов ее не заметили, так как были поражены встречей.
– Вы позволите, Софья Алексеевна?
– Извольте, – она приблизилась к калитке и взялась нерешительно за щеколду.
– Будет ли это уместно? – сомневался Нелидов.
– Мужа все равно нет дома. Он в гимназии, обычно по четвергам он приходит очень поздно.
Софья отворила калитку, и Нелидов прошел в дом. Когда он шел, то не видел ничего, кроме кромки ее платья, пятки ботинок и маленьких каблучков, мелькавших перед его взором, когда она поднималась по широкой лестнице.
Матрена забегала быстрой мышью туда-сюда, тотчас же появился самовар, пирожки, красное вино. Хозяйка немного пригубила вина. Вскоре ее щеки порозовели. До этого она показалась Нелидову бледной и грустной.
– Что-то вы не больно радостны, – заметил Нелидов. – Здоровы ли вы?
– Не очень деликатно с вашей стороны говорить о радости. Зачем вы тут? Зачем искали встречи со мной? – спросила Софья. Ее лицо не отражало никаких чувств, кроме усталости и недоумения.
– Поверьте, я вовсе не искал встречи с вами. Я просто шел по своим делам. Я тут проездом. Еду в Петербург, затем в Европу.
– Надолго? – она спросила, но ответ, видимо, ее совершенно не интересовал. Спросила, чтобы поддержать разговор, и отвернулась к окну.
– Еще не знаю, может, на всю жизнь. – Нелидов тоже стал смотреть в то же окошко на голый палисадник.
– А я вот на всю жизнь приговорена к этому заточению, к этому тупому загниванию, к этому недалекому и чванливому человеку, которого еще можно было терпеть как старинного приятеля, но совершенно невозможно выносить в качестве мужа! – выпалила Софья, да так неожиданно резко, что Нелидов чуть не подскочил на месте.
– Но как же так? Зачем, зачем тогда вышли за него? Разве не было никого достойнее?
– Вы! Вы казались мне достойнее всех, но я ошиблась. Вы оказались самым гадким и подлым. Поэтому я выбрала самого убогого, чтобы не испытывать более разочарования. Вам нечего тут больше делать! Ведь вы пришли не затем, чтобы услышать от меня резкие слова? Помните тогда, у леса? Вы были нарочито грубы со мной. Вот вам теперь мой ответ!
– Я, признаться, надеялся убедиться в том, что вы счастливы и благополучны. Но я вижу, что ошибся. – Нелидов, казалось, совершенно не слышал резких и обидных слов в свой адрес. Его потрясло иное. То, что она несчастна в браке.
– Да. Я не счастлива и не благополучна. Я поспешила с браком. Поспешила от отчаяния, которое меня душило, от унижения. Устала от одиночества и неопределенности. Я думала найти покой и забвение, но я ошиблась. Надо было идти в монастырь!
– Господи! Я чувствую, что я один в этом виноват! Но теперь, когда вы замужем, вам уже ничего не угрожает, я имею возможность объясниться с вами, – взволнованно произнес Нелидов.
– Что мне не угрожает? – удивилась Софья.
– Видите ли, то, что я вам скажу, похоже на бред, страшный бред, но увы! Помните ли вы, что я вам открыл страшную тайну о том, что я трижды вдовец?
– Разумеется, помню, – она пожала плечами. – Что тут такого страшного? В жизни всякое бывает.
– Мои жены, милые достойные женщины, умерли не просто так. Я их не убивал. Но косвенным образом причастен к этому. По крайней мере у меня есть такое подозрение.
– Боже милосердный! Что вы такое говорите?
– Я пишу рассказ, а потом женщина, которую я люблю, погибает необъяснимой смертью. Смертью, которая каким-то аллегорическим образом похожа на мой сюжет. Это происходит непостижимым образом. Я вижу в этом страшную роковую предначертанность своей судьбы. Именно поэтому я испугался за вас. Поэтому я поступил нарочито грубо. Вот и все, что я могу сказать в свое оправдание.
– Вы обращались в полицию? – Софья выглядела ошеломленной услышанным.
– А что бы я там заявил? Как бы отнесся любой здравомыслящий полицейский к моему рассказу? Как к бреду или как к попытке убийцы замести свои следы. Я не убийца, я сам жертва жуткой непостижимой силы и человек, полный чувства неискупимой вины. Вы вправе думать обо мне что хотите и вправе поступать как хотите. Вы можете вызвать полицию и заявить, что в вашем доме находится Синяя Борода.
– Погодите, не горячитесь. – Софья вся напряглась, глаза ее прищурились. – Ваш таинственный рок распространялся на ваших жен. Другие женщины, которые бывали с вами, не пострадали? Ведь вы не вели монашеского образа жизни?
– Нет, то есть…да. Конечно, – немного растерялся Нелидов.
Их взгляды встретились, и они без слов поняли друг друга.
– Если женщина вам не жена, если, положим, она жена другого человека, на нее не будет распространяться ваше заклятье? – Пальцы Софьи нервно перебирали края шали.
– Софья, Софья, – он резко поднялся со стула и приблизился к ней. – Не говорите так. Я должен уехать.
– Отчего мне не поехать вместе с вами? Я замужняя женщина, вы никогда не говорили мне о своих чувствах. Вы не любите меня! – Она еще раз медленно, с расстановкой произнесла эти слова, как бы отпугивая злые чары: – Вы не любите меня! Мы не муж и жена, я просто поеду с вами и буду рядом с вами. Я не люблю вас, я просто не могу жить без вас, поэтому вы должны взять меня с собой.
– Вы полагаете, что это магическое заклинание поможет? – Он улыбнулся и притянул ее к себе. – Я много пережил такого, что не хочу подвергать вас ни опасности жизни со мной, ни унижению положения содержанки. Поверьте, быть беглой женой неудобно.
– Удобно, беглой женой господина Горшечникова быть удобно и даже приятно. Это внесет разнообразие в мое унылое существование послед-него времени.
– Вы не шутите, вы действительно готовы уехать со мной?
– Прямо сейчас! А вы готовы взвалить на себя хлопоты о беглянке?
– Я за коляской. Мигом! – И Нелидов, не чуя под собой ног, бросился за оставленным на соседней улице экипажем. По дороге он столкнулся с высоким худым господином в серой шинели, который с озабоченным видом куда-то спешил. Господин едва отскочил от незнакомца, летевшего сломя голову, не разбирая дороги. Высокий господин в сером был сам Горшечников. Он поспешал на частный урок, ведь он теперь семейный человек, каждая копейка дорога.
– Матрена! – не своим голосом закричала Софья. – Матрена! Скорей! Подай! Принеси!
Женщины заметались по дому.
– Батюшки! Да что же такое происходит! – завыла старая нянька. – Да что же ты удумала, деточка? Куда же ты, опомнись? Ведь замужняя жена! Пропадешь, пропадешь, ангел мой! Не ходи с ним!
– Не голоси! Я еще не умерла! – отрезала молодая барыня. – оставаться тут и есть смерть! Да помоги же мне!
Софья впопыхах не могла заколоть волосы и надеть шляпу. Матрена зарыдала. Софья обернулась и прижалась к ней, как в детстве.
– Молись за меня! Если все сладится, дам знать, а так никому, слышишь, никому ничего не говори. Иначе ты меня погубишь!
– Ой, батюшки! Ох, Матерь Божья, помоги нам, грешным! Не оставь мою девочку, не оставь мою сиротинушку!
Бедная нянька рыдала навзрыд. Послышался стук копыт о мостовую, а затем быстрые шаги. Нелидов ворвался в дом, подхватил Софью на руки и выбежал с бесценной ношей, как разбойник, похитивший сокровище.
Глава двадцать третья
Горшечников ужасно устал. Частные уроки изводили его, он ненавидел этих недалеких учеников, с которыми он часами вынужден был долбить одно и то же, что и ежу понятно, и к тому же выносить такую же тупость родителей этих чад. Но они платили ему деньги. А деньги нынче стали ох как нужны! Они и раньше были нужны. Но теперь, когда он женатый человек, – особенно. Надо дом содержать, надо жену одевать, самому выглядеть прилично, надо визиты делать. Словом, расходы, расходы, расходы.
Неприятные мысли прервались таким же неприятным обстоятельством. Он вступил в лужу и промочил башмак. Горшечников резко отскочил и потряс ногой. Настроение совсем упало. Надо спешить домой, к теплу, к тарелке горячего супу. К уютной лампе под абажуром. Там Софья по вечерам читает книгу. Софья…
В глубине души нехорошо заныло. В послед-нее время, когда Горшечников думал о жене, у него все чаще наступало уныние и разочарование. Нет, не так он представлял себе брак, отношения мужа и жены. В его сознании рисовались картины безоблачного счастья, где муж – царь и бог, господин, повелитель своей жены. Она почитает и уважает его. С трепетом и любовью ждет каждый день со службы, кормит вкусным обедом, узнав поутру, чего бы он желал нынче откушать. Он рассказывает ей, как нынче все у него хорошо получалось. Как с восторгом и восхищением слушали его ученицы, как хвалил его директор, как почтительно кланялись на улице родители. А жена слушает его самозабвенно, кивает головой, поддакивает, в ее глазах он читает любовь и нежность…
– Полно, Мелентий, чепуху молоть. – Он даже вздрогнул, как вдруг явственно услышал резкий голос Софьи.
– Отчего ты не ешь? Не нравится? Ну так ступай в кухмистерскую, как раньше бывало!
Встанет из-за стола и уйдет к себе. Или вообще взяла в моду не выходить встречать его, сидит в своей комнате и сидит. И если он не зайдет поздороваться, так весь вечер может не выйти. А все от чего? От гордости. От того, что ее гложет мысль, что она за него пошла от нужды, от тоски. Иначе быть бы ей старой девой. И как он сразу не догадался! Тут бы и любой дурак додумался, у нее на лице написано. Поначалу Софья вроде как мягче была, вроде как они дружны были, как и прежде. Но супружество – это не просто приятельство. Тут все тоньше, сложнее. Про спальню и вовсе тошно думать. Она теперь все норовит дверь перед его носом замкнуть.
И что в нем не так? Вроде все хорошо, красиво. Все ученицы хором ему говорят, что он душка, что он прелесть. И место у него неплохое. С частными уроками и вовсе прилично получается, можно жить вполне пристойно. Конечно, по столицам ездить нет возможности и наряды жене часто менять тоже не получится. Но нет, не о том ты, братец, думаешь, не наряды ее удручают. И что же ему теперь – всю жизнь так маяться, капризы эти терпеть? Нет, он не намерен так дальше жить! Вот сейчас придет, и ежели эта гадкая Матрена опять подаст печенку, пожаренную без крови, то он, то он…
От усталости и голода раздражение Горшечникова достигло невероятной силы. Он ринулся домой, распахнул калитку, с шумом ворвался в дом. Вот, опять его никто не встречает, в гостиной темно. Жена опять сидит у себя.
– Соня! Соня! – крикнул Мелентий и принялся с остервенением стаскивать с себя башмаки и сюртук.
Ответом ему была тишина.
– Матрена! Матрена! Ужин подавай, самовар неси! Господи, да куда же вы все провалились, как вымерли все!
Несмотря на грозные крики, никакого движения не последовало. Это привело Горшечникова в совершенное исступление. Все, надоело! Вот теперь он выскажет ей все обиды прямо в лицо. Он больше не будет миндальничать и деликатничать! Мелентий бросился в комнату жены, распахнул дверь и застыл в изумлении. Раскрытые ящики комода, на полу брошена книга, одинокий ботинок посредине ковра. Темно, пусто.
– А, а… – страшное подозрение кинжалом врезалось в мозг.
Спотыкаясь и ударяясь об углы, Горшечников помчался в комнатку Матрены. Он застал няньку в странном виде. Простоволосая, с опухшим лицом, она сидела на кровати и, покачиваясь, тихонько выла.
– Где Софья? – закричал вне себя Горшечников. – Где она? Отвечай, старая ведьма!
– Я те дам старую ведьму! – угрожающе послышалось сзади.
Мелентий аж сразу подпрыгнул. Филипп Филиппович угрюмо и зло смотрел на него.
«Боже милосердный! Такой и зарежет!» – мелькнуло в голове у Горшечникова.
– Нету барыни, уехала. А куда, не сказывала. Мы и сами-то не знаем, а тебе и вовсе, барин, ни к чему.
– Как это ни к чему, я же муж? – оторопел от такой наглости Мелентий.
– Какой ты муж? Так! – презрительно фыркнул Филиппыч. – Муж, объелся груш.
– Ах ты боже мой! Да тут целый сговор! Да я вас в полицию! Я тотчас же пойду в полицию, и ее разыщут, разыщут и с позором вернут домой. А вас в тюрьму, или вон отсюда!
– Покудова мы у себя в доме. Только барыня нас со двора может выставить, – очнулась от слез Матрена. – А вот ты и впрямь ступай со двора. Нечего тебе тут больше делать. Нет у тебя, Мелентий Мстиславович, больше жены. Она там записочку написала, на столике у кровати найдешь.
– Куда же пойду на ночь глядя, Господи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30