— Мачты… я по ним лазала, и вы тоже…
— Корабль был выстроен на совесть.
— Пушки, — бормотала Артия далеким-предалеким голосом. — Порох…
— Порох такой же, что в фейерверках. А для пущего грохота колотили по металлическим листам.
— Сражения. Мы умели драться.
— Все драки были поставлены и отрепетированы.
— Дворцы губернаторов, — продолжала Артия, но теперь уже беззвучно.
И Черный Хват не ответил ей.
— Всё это было на сцене. Спектакль. Зрительный зал лежал у наших ног. А когда корабль тонул — снова техника — тебя, маленькую девочку, сажали в шлюпку, и ты в одиночку уплывала за кулисы. Публика обливалась слезами.
Пираты, думала Артия, не произнося ни слова. Океаны…
— Я никогда в жизни не бывал на море, — сказал Черный Хват. — Даже на реке меня наизнанку выворачивает.
Эбад положил руку Артии на плечо. Она не сбросила его ладонь — и это показывало, насколько велик ее ужас — сильнее, чем боль, сильнее, чем ярость.
— Но наша Молли — она умерла по-настоящему, Артия. В тот последний вечер что-то не заладилось. Пушка, сценическая пушка, наша «Герцогиня» — кто-то насыпал в нее слишком много пороха. Она взорвалась. Тебя отбросило целой и невредимой, но все тяжелые декорации рухнули прямо на нас. Корабль затонул взаправду — провалился сквозь сцену в подвал.
— Бедная Молли, — вздохнул Эйри из непроглядной темноты за спиной у Черного Хвата.
Только теперь Артия осознала, что вокруг нее собралась вся труппа. Эйри сказал:
— Наша Молли никогда не падала духом, была неистощима на выдумки. Она была нам и королевой, и сестрой, и матерью. В этом, Артемизия, память тебя не подвела.

3. После театра
Рождество, как водится, покинуло Гренвич сразу после полуночи, под перезвон колоколов на церкви Святого Эдвига.
Артия стояла на пристани.
Вокруг, насколько хватало глаз, тянулся зимний лес корабельных мачт, а наверху уплывала куда-то на запад полная желтая луна.
Артия смутно припоминала, как протолкалась мимо обступившей ее труппы, по-прежнему холодная как лед, и отыскала выход через незапертую сценическую дверь — отыскала слишком легко, как будто знала дорогу.
Всё это ей померещилось.
Молли никогда не была пиратом. И Артия не была. Не было корабля, не было его гибели, не было захватывающей жизни, к которой можно вернуться. Ничего этого не было!
Артия наподдала ногой камушек.
Где-то неподалеку, на настоящем причале, среди фонарей, настоящие моряки хриплыми голосами распевали за работой настоящую матросскую песню.
— Но я же помню…
Нет, подумала она. Ничего-то ты не помнишь. Драки на шпагах и морские сражения, обеды в роскошных домах, драгоценности, ветер в снастях, резвящиеся дельфины — всё это сплошные трюки, сценическое мастерство… Море понарошку.
Но всё же оно казалось — и до сих пор кажется — настоящим. Более реальным, чем… чем всё что угодно.
«И что же мне теперь делать?» Вернуться к дорогому папочке, ужасному Землевладельцу Джорджу Фитц-Уиллоуби Уэзерхаусу? А то и в Ангельскую Академию? Ни за что!
Артия бросила взгляд через плечо, на берег, на сверкающую белизной громаду церкви Святого Эдвига. Пение матросов на реке стихло. Вместо него с улицы позади церкви до нее донесся другой звук, гораздо более грозный.
Шум явно приближался. Хрустел под ногами гравий. Ночную тишину прорезал чей-то нечленораздельный вопль.
Пьяная компания — а я всего лишь беззащитная актриса. Обыкновенная девчонка, которую учили носить книги на голове и падать в обморок. Никуда не гожусь.
Не двигаясь с места, Артия смотрела, как двое мужчин перемахнули через невысокую стену, отделявшую причал от улицы, и разразились хохотом. Они, конечно, заметили Артию и явно решили познакомиться поближе. Люди на вид не бедные, на боках поблескивают шпаги…
— Говорят тебе, это мальчишка.
— И то верно. Иди сюда, парень, выворачивай карманы.
Опять разбойники! Ну для чего им это надо? На бедняков, вроде, не похожи…
Но как могла она, Артия, судить об этом?! Ведь сама она никогда никого не грабила — разве что в тот раз, на Ландонской дороге, да и то взяла только камзол и шляпу. И пиратом она никогда не была…
— Смотри, мальчишка-то сюда идет. И как только посмел?
— Ты же сам ему велел.
— Разве? Ну и наглец…
Артия помахала им рукой и поклонилась.
— Привет, красавчики.
— Привет! Привет! — пропели они.
В левой руке у Артии был зажат пистолет Джентльмена Джека Кукушки: в следующую секунду его черное дуло было приставлено к носу одного из загулявших разбойников — ноздря к ноздре.
— Черт побери! Да парень вооружен!
— Верно, разрази меня гром!
Движением легким, как вздох, Артия вытащила у первого разбойника из ножен шпагу.
Потом она отступила на шаг и, весело улыбаясь, крутанула шпагу в воздухе.
— Как вы верно заметили, ребята, выворачивайте карманы. Будьте добры выложить деньги на этот камень.
Двое злополучных грабителей, которым выпало несчастье наткнуться на Моллину дочку, икая и поскуливая, сделали, как им было велено. Потом запросились домой.
— Но мне нравится ваше общество, господа, — возразила Артия, складывая в карман извлеченные из разбойничьих сюртуков ценности.
— О, нам тоже, нам тоже, но прошу вас, нас ждут к ужину. Понимаете, не хочется расстраивать бедную Нэнни…
— Боже мой, никакой галантности! Неужели ни одному из вас не хочется потанцевать под луной? Вынимай шпагу, ты, у которого она еще осталась. То, что ты умеешь грабить народ в порту, если тебе позволят, я уже понял. Посмотрим теперь, умеешь ли ты драться.
Даже в слабом лунном свете, в бледных отблесках церкви святого Эдвига, Артия увидела, как позеленели щеки высокородных джентльменов. Тем не менее, тот, у которого осталась шпага, всё-таки вытащил ее.
Он двигался довольно быстро, но Артия была куда проворнее. Мгновение спустя его оружие, крутясь, полетело в темные воды Темиса, а еще через секунду все пуговицы на его штанах были срезаны, и брюки свалились к щиколоткам. Это был Моллин коронный удар, пусть и отработанный на сцене.
Со штанами вокруг щиколоток несчастный джентльмен торопливо заковылял прочь. Второй рухнул на колени, жалобно скуля.
— Пропади вы пропадом, сэр. Встаньте.
— Не убивайте меня!
— Я никого никогда не убиваю. Нет нужды. Я для этого слишком ловок. Дай-ка мне свои ножны. Шпага твоего приятеля досталась рыбкам. Там ей куда больше нравится.
Противник не спорил.
Пристегнув шпагу себе к поясу, Артия зашагала по берегу, по блестящему, скользкому ото льда гравию, смеясь и напевая себе под нос. Она ни о чём не думала, не встречала больше никаких препятствий — словно сама ночь понимала, что ей нужно.
— Ко мне вернулся разум, — напомнила Артия Гренвичской пристани и надежным крутобоким торговым судам с ветвистыми, как рога, мачтами. Вверх по Темису шел прилив, и корабли на якорях слегка покачивались. В небе лукаво усмехалась сочная как апельсин, золотистая луна.
Пиратов-актеров в театре уже не было. Собравшись вокруг стоящего на якоре «Пиратского кофе», они запускали в реку кораблики, аккуратно сложенные из вощеной бумаги с напечатанным на ней текстом. У каждого из этих корабликов, в крошечном черепке с маслом, теплился тоненький фитилек. Миниатюрный флот уплывал всё дальше, и язычки пламени трепетали на ветру, словно крылышки бабочек. Желтый пес скакал по берегу, гавкая корабликам вслед.
— Древний индский обычай, — пояснил Вускери, не поднимая глаз. — Бумажные кораблики с огоньками. Сейчас, правда, неподходящее время года… но в нужный сезон никак руки не доходят. Говорят, приносят удачу…
— Откуда ты знаешь, ты ведь никогда не бывал в Индее? — поинтересовалась Артия.
— Это было в одной из пьес Пиратики, — ответил Дирк. — Шикарный был спектакль. Публика аплодировала часами. Боже мой, я этим воском все ногти себе загубил…
— Неужто никто из вас никогда не бывал в море? — спросила Артия.
Взглянув на нее, они поняли, что она немного успокоилась. Улыбалась, кивая вслед уплывающим вдаль корабликам. Даже погладила Свина…
Они вздохнули с облегчением. Снова стали храбро смотреть ей в глаза. Она успокоится, наша Артия… Моллина кровь… Бедняжка, надо быть с ней бережнее…
— Ни один из вас? — повторила она.
— Я был, — отозвался Эбад.
— Значит, ты ходил по морю?
— А как же! Меня привезли в Ангелию из Африкании, когда мне было девять лет, и продали в рабство. Мне предложили на выбор: или отрабатывать проезд, или лежать и гнить в вонючем трюме. Я, понятно, предпочел работать. Лазал по мачтам, вычерпывал воду из трюма, мыл палубу…
— В рабство… — пробормотала Артия.
— Да, было дело. Потом я стал актером. А теперь рекламирую «Пиратский кофе»… — Эбад протянул ей листок вощеной бумаги.
— Что это?
— Это тебе.
— Хочешь, чтобы я тоже сделала бумажный кораблик, Эбад?
— Только не из этого. Мы складывали из кофейных плакатов. Но это — совсем другое дело. Это подарок, на память о прошлом.
Эйри склонился к ней и сказал:
— Это знаменитая карта Острова Сокровищ. Та самая, за которой охотился Золотой Голиаф на «Враге». Ну, в спектакле…
— Но, — уточнила Артия, — на самом деле сокровищ не существует, правда?
— Это всего лишь реквизит. Часть спектакля. Дорог нам как память, больше ничего…
Они вложили свернутую карту ей в руки.
Разворачивая карту, Артия заметила, что остальные актеры отступили в сторону и пристально смотрят вслед своим светящимся корабликам. Только Эбад и Эйри остались рядом, стояли и не сводили с нее глаз, наблюдали. Эйри казался прозрачным, как чистая вода. А Эбад… Эбад, как показалось ей с самого начала, был полон секретов. Без сомнения, у него были на то свои причины… он был рабом. Интересно, а в прошлом, давным-давно, он тоже был таким… таинственным?
Артия посмотрела на бутафорскую карту. Размашистая линия очерчивала остров в темно-синем море. Вокруг скачут дельфины. В уголке — корабль, точь-в-точь такой же, как на афише в театре, корабль, который она не узнала, потому что он был ненастоящим.
Вдоль края острова тянулось хитросплетение букв. Какой-то секретный шифр? Они не имели никакого смысла: OOP, TTU, F… A… B… M и H…
Как же здесь холодно! Вощеную бумагу тронула изморозь. Но нижний край карты заканчивался не так, как положено. Вдоль него тянулась черная, словно обугленная полоса.
— Нижняя часть карты… и острова… обгорела, — сказала Артия. Но Эбада и Эйри уже не было рядом: они присоединились к остальным: стояли и смотрели на уплывающие вдаль кораблики.
Над ее головой кружилась птица. Голубь? Чайка? Попугай…
— Восемь кораллов! — закричал Планкветт. — Попка хочет дублон. Попка хочет луидор.
Артия протянула руку.
— Сюда, Планкветт.
Попугай ловко спикировал вниз и вцепился когтями в манжету краденого камзола Артии. Потревоженный его крыльями воздух потрескивал от мороза, будто огонь костра.
— При взрыве, — сказала Артия попугаю. — Карта обгорела при взрыве, да? Ты и я. Я и ты…
Попугай вытянул шею, клюнул блестящую рукоять шпаги, которой, похоже, никто больше не заметил, и подмигнул Артии круглым, как у ящерицы, глазом.
Глава третья

1. Гусь и гость
На следующий день после Рождества Феликс Феникс сел в первый попавшийся дилижанс. К тому времени он по заснеженным полям и пустошам дошел до самого Хаммер-Смити. Глядя на него — без шляпы, в залатанной одежде, с ног до головы перемазанного в саже, — хозяева таверн давали ему от ворот поворот прежде, чем он успевал достать деньги. Однако их дочери, жены и служанки, по достоинству оценив его глаза, волосы, лицо и фигуру, бежали вслед и угощали его то подогретым вином, то хлебом с сыром, то половинкой ананаса. Так он обзавелся теплым шарфом и шапкой. На вид Феликс казался счастливчиком, однако на голову ему почему-то всё время сыпались неприятности. Об этом он и размышлял, бредя по сугробам.
В Хаммер-Смити он переночевал в амбаре, в компании нескольких блох.
Дилижанс, наполненный пассажирами, как бочка селедками, оказался на редкость медлительным. Он останавливался повсюду: в каждой деревушке, на каждом хуторке, возле каждой выселки — Ранний Двор, Барнсов Двор, Йоркистер…
Морозный день был хрустким от инея, и в дилижансе было немногим теплее, чем снаружи. Феликс начал спрашивать себя, зачем он вообще едет в Ландон. К работе, предложенной ему, следовало приступить еще вчера, рождественским вечером, — его подрядили рисовать портреты на званом ужине, в богатом доме неподалеку от ландонского Истминстера. Вряд ли наниматель до сих пор нуждается в его услугах…
К тому же один из пассажиров, не в меру любопытный господин в праздничном платье, чрезмерно заинтересовался личными пожитками Феликса:
— Перстень рубиновый, верно?
— Стекло.
— А выглядит совсем как рубин.
— Нет.
— А я уж было подумал — ну и странное дело: молодой человек, не блещущий богатством, и вдруг щеголяет рубиновым кольцом.
— Я же сказал, это стекло…
Любопытный не отставал. Будто заводная игрушка, он без конца повторял и повторял одну и ту же фразу. Но затем неосторожно придвинулся к Феликсу слишком близко, и амбарные блохи, которым только подавай новых знакомых, переползли на него. Любопытный господин тут же отодвинулся, почесываясь и недовольно ворча.
— Нечего пускать в дилижансы всяких бродяг, — проворчал кто-то.
Феликса стали побаиваться. И поэтому оставили в покое. Медлительный дилижанс дотащился до Рыцарского Моста, остановился, поехал дальше. Проваливаясь в усталое полузабытье, Феликс подумал: человек-леопард, который ограбил его, почему-то тоже решил, что рубин настоящий. Но ведь такой опытный вор должен лучше разбираться в драгоценностях?
Феликс проснулся, когда дилижанс подъезжал к Кресту Святой Благодати. Выглянув из окна, Феликс тотчас же заметил кучку собравшихся во дворе людей — возможно, они поджидали дилижанс. А вон та компания ландонских констеблей в черных мундирах с латунными пуговицами? Они что, тоже ждут его прибытия?
Феликс слишком поздно понял, что его подстерегает новая опасность.
В окно просунулось широкое лицо с бакенбардами, увенчанное черной форменной шляпой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36