Лесков Николай Семенович
Легендарные характеры
Лесков Николай Семенович
Легендарные характеры
Опыт систематического обозрения
Обозрение это составлено по , переводному Прологу, редакция которого не соответствует тому, который издаётся после Петра Великого. Древле-печатный, переводной Пролог, содержащий в себе приводимые здесь "прилоги", не входит в круг церковных книг и не только не пользуется церковным авторитетом, но представляет книгу "отреченную", и сказанья его, по выражению Феофана Прокоповича, относятся к разряду "пустых и смеху достойных басен". Интерес, им представляемый, есть собственно интерес литературный и исторический.
"Народ непременно должен иметь
ясное понятие о литературных
памятниках и источниках, которые
влияли на образование его идей и
представлений".
Чт. в Общ. люб. древн. российских
I
Тридцать лет назад, когда у нас много писали о женском вопросе, не раз было упоминаемо, будто в России репутации женщин был нанесён большой вред житийными сказаниями, которым верили наши предки. Там будто женщины постоянно выставляются соблазнительницами, стремившимися удалить мужчин от возвышенных задач жизни и погрузить их в жизнь чувственную и безрассудную. Некоторыми, более горячими, чем основательными друзьями женского вопроса было выхвачено несколько примеров в этом роде, и те примеры, принятые без критики, до сей поры остаются в непререкаемом значении убедительных фактов. Между тем, на самом деле, это есть ложь, и в этом может убедиться всякий, кто пожелает познакомиться с женскими типами Пролога.
Это здесь и предлагается.
Разбирая Пролог, как повествовательный источник, я нашёл в нём ровно сто тем или "прилогов", которые дают более или менее пригодный материал для воспроизведения в повествовательном или пластическом искусстве, а из этих ста историй - в тридцати пяти участвуют женщины.
Год по Прологу начинался с 1 сентября, и первое соблазнительное дело описано под 5-м числом сентября.
1) "По диаволю злохитрству, впаде в блуд некий епископ". Об этом никто не знал в его пастве, но епископ был человек искренний и сам не мог снести своего греха; он пришёл в церковь, снял с себя омофор и, став предо всеми на колени, начал каяться, "глаголя: отселе не могу быть вам епископ".
Словом, - он принёс публичное покаяние в блудном трехе, после чего его надо было "извергнуть"; но как этот епископ был человек очень добрый и люди его любили, то им стало жаль потерять его, и потому "возопиша вси люди с плачем: грех твой на нас буди".
Епископ отговаривался, но народ настаивал на своём. Тогда растроганный епископ, заливаясь слезами, потребовал себе от людей наказания, а те на это согласились, лишь бы он у них остался. Но вот епископ лёг на пол у дверного порога и просил, чтобы каждый мирянин, выходя из церкви, толкнул его презрительно ногой. Люди его послушались и стали его толкать, и когда последний человек, выходя из церкви, наступил на согрешившего архиерея, тогда только епископ встал, поклонился вышедшим чрез двери людям и остался служить у них епископом, и люди не чувствовали в этом смущения, ибо все были уверены, что грех его прощён ради его искренности и смирения. "Зане запну его ногой своею" и та, которая была его соучастницей в грехе.
2) Сентября 15. Одного молодого пустынника страшно мучили любовные мечтания. Он пошёл к старцу Пахому и просил у него совета: как ему от этого избавиться. "Он же (то есть старец) рече: не дивися делу сему: аз бо многажды обретахся в сицевых. Се бо видяши мя человека уже стара суща и дряхла, яко уже четыредесять лет сижу в хижине и токмо и пекуся о едином
3) Октября 29. Старец Авраамий "сочетался с женой", но потом, когда вник в семейную жизнь, то она ему не понравилась - он нашёл, что домом жить очень хлопотно и беспокойно, и вообще это гораздо труднее отшельничества, к которому он уже привык. Тогда Авраамий опять оставил жену и, "отшед, затворился в мале хлевине". Теперь ему не о ком было заботиться; но когда Авраамий просидел в затворе девять лет, умер его брат и оставил семилетнюю дочку. Волей-неволей Авраамию пришлось взять племянницу на своё попечение. Авраамий вышел из "хлевины", сделал тут же рядом другую такую же "хлевинку" и замуровал туда дитя. Девочка прожила замурованная в затворе на глазах у дяди тринадцать лет и никаких дурных примеров не видала, но когда пошёл ей двадцатый год, "она завистию бесовскою впала в падение". Неизвестно, как она, замурованная, чрез оконце "познакомилась с блудницами", выкарабкалась из затвора и ушла с этими своими знакомками в такую "гостиницу", где собирались в досужное время военные люди. Военные же люди в той стране так любили женское общество, что везде подманивали к себе девиц, а обратно получить от них девушку было уже очень трудно. Они отпускали женщину разве только тогда, когда она им надокучит и они сами её прогонят. Старец их усовещевал и кричал на них и угрожал им из своего затвора, но военные смеялись, и его молоденькой затворницы ему не отдали, а увели её и не возвращали. Зная это, старец Авраамий обратился к хитрости, которою и достиг желанного успеха. В один день он сам вышел из своего затвора, достал себе верхового коня, добыл воинские доспехи, "во образ воинский оболкся" и поехал верхом в ту же самую гостиницу, где веселились с женщинами военные, к которым ушла из затвора его племянница. Переодетый воином, затворник держал себя в гостинице так искусно, что никто его не узнал, и даже не заподозрил, что это затворник, а все сочли его за настоящего военного. Даже и племянница его не узнала, а он, увидя это, сам притворился разбитным гулякой и стал звать не узнающую его девушку, чтобы она шла с ним отсюда препроводить дальнейшее время, за что Авраамий обещал ей дать по обычаю "дар". Молодая девушка, ещё недавно только пустившаяся в гулевую жизнь, ничего хитростного не подозревала и ушла с Авраамием из гостиницы в полном убеждении, что ей сопутствует настоящий воин. А когда они остались вдвоём, тогда Авраамий ей себя обнаружил и укорил её и уж на свободу не выпустил, а посадил опять "в малу хлевину", где она, после долгих стенаний и плача, "покаялась, а послежди, чудеса творяше, скоро почила".
4) Октября 29. Была женщина Анна, которой хотелось спасти себя, живучи в мужских монастырях. Она назвала себя Ефимьяном и стала жить с монахами. Бороды у неё не росло, но это никого не соблазняло: монахи все думали, что Ефимьян - скопец, и нимало этим не смущались. Но один из монахов того монастыря на своё несчастие был "воображенник". Ему непременно хотелось дознаться: отчего у Ефимьяна не растет борода? К этому ещё прибавилось и искушение: невдалеке от их монастыря жила женщина, которая знала тайну Ефимьяна и притом была болтлива; она сказала "воображеннику":
- Это не скопец, а жена-бесстрастница!
(Сказавшая сама сейчас же и исчезла.)
А "воображеннику" с этой поры вступило в голову во что бы то ни стало "подсмотреть Ефимьяна".
Он об этом и начал стараться, "тщашася низринути Ефимьяна" и "сотвори сие, но бысть божественною силой до полу-сух". Анна же "бежаше от соблазнения, имея с собой точию два монаха".
5) Февраля 9. Брат некий жил в ските, не видя ни одной женщины, но враг "вложи ему в память некие жёны прекрасны". Воспоминание о женской красоте ужасно беспокоило скитника. Один раз пришёл к нему другой брат и начал рассказывать, что случилось в мире нового, и упомянул, что красавица, которая нравилась брату, умерла. Тогда этот несчастный, как дождался ночи, взял свой "лентий" и побежал к тому месту, где, по рассказу, похоронили красавицу. Тут он разрыл её могилу, открыл гроб и "потре гной её лентием и возвратися, имея при себе смрад той". И это его исцелило. Когда ему приходило на ум, как эта женщина была прекрасна, он доставал этот "смрад" и,
6) Марта 18. Данило Египтянин исцелял женщин от неплодства. Один молодой муж пришёл к нему с просьбой, чтоб он посетил его дом и помолился над его женой, которая не рождает. Старец пошёл по приглашению мужа, и с того случая молодая женщина "Богу изволившу зачать во чреве". Муж был очень рад и доволен, но соседи стали смеяться ему и говорить, будто всё чудо в том заключается, что жена его естественно затяжелела от старца Данилы. Когда это дошло до Данилы, он позвал к себе смущённого молодого супруга и сказал ему: когда у тебя родится дитя, собери всех родственников на обед, и я тогда тоже приду к тебе, и всё дело разъяснится. Молодой человек так и сделал, как сказал ему помогательный старец: на двадцатый день по разрешении беременности его жены он собрал к себе всех родных и знакомых. Пришёл и Даниил, и когда все сели за стол, старец взял на руки новорожденное дитя и спросил его: "Кто твой отец?" Двадцатидневное дитя протянуло ручку и, указывая пальчиком на молодого супруга, проговорило: "вот кто".
7) Марта 17. Два брата жили в пустыне и, сильно между собою подружившись, дали обет никогда не оставлять друг друга, не точию в жизни, но и по смерти.
Но вдруг один из них "нача ратоваться от беса". Бес навёл на него такую неодолимую скуку, что обуеваемый "не возмог стерпеть" и сказал брату своему: "Отпусти меня в людное место; я не могу здесь терпеть - хочу жить, как все, и веселиться".
Благоразумный брат употребил все усилия уговорить несчастного, чтоб он возобладал над страстью и не губил стольких лет прожитой в чистоте жизни, но тот никак не мог совладать с собою и стоял на своём, что ему надо уйти веселиться.
- Но как же мне быть в таком случае? - спросил благоразумный брат: Ведь вот ты помнишь, я дал обет никогда с тобою не расставаться!.. Как же мне быть теперь, когда ты стремишься к распутству, в которое я себя допустить не желаю?
- А уж мне до этого теперь никакой заботы нет, - отвечал страстью уязвлённый брат. - Поступай, как знаешь, но я ни для чего остановиться не могу: я как сказал, так и пойду искать утешительной жизни, а ты оставайся в пустыне, но впрочем, - добавил он, - если ты хочешь при мне быть, то пожалуй иди со мною в город и повеселимся вместе. А может быть мне там и недолго понравится, и я скоро очувствуюсь - тогда, может быть, я и возвращусь с тобою опять сюда же.
Благоразумный брат подумал: что за несчастие с человеком содеялось? Совсем омрачён он, и можно ли отпустить его одного в таком омрачении? Один он непременно попадёт в компанию распутников, сродную нынешнему его одержимому настроению, и он к ним так прилепится, что погибнет невозвратно, а надо лучше не выпускать его из глаз и ждать в нём перемены от времени.
- Да, - рассудил благоразумный, - пусть лучше я сам приближусь к соблазну, но не оставлю человека совсем ослабевшего. Нет, не покину его, пойду с ним и буду ждать, когда ум и чувства его опять придут в светлое состояние.
Встал благоразумный брат и пошёл в город вместе с страстным братом.
Идти им было трудно, ибо путь был не мал, а страстный "бежа скоро", и как пришёл в город, - сейчас же "скочи в ограждение садовное", откуда неслися "плесканья и песни" и виделись женские лица и плещи. А благоразумный брат сел на пыльной дорожке пред этим "ограждением", набрал горстями земляной пыли, зарыдал и стал насыпать себе пыль на голову.
Люди, проходя, спрашивали его: о чём он плачет? А он им отвечал по правде: "Любимый брат мой, долго живший чистою жизнью, вошёл вот туда, в садовное ограждение". Люди над ним смеялись, говорили: "Что же тебе? Иди и ты туда же и повеселись там вместе со всеми с нами". И сами туда же входили, а благоразумный брат всё сидел в пыли и всё плакал.
Так прошла целая ночь, а брат, "вскочивший в ограждение", все ещё не выходил оттуда, пока на небе засветился новый день, и тогда вывалила из "ограждения" большая толпа мужчин и все шумели и ссорились, и в их-то беспорядочном обществе находился страстный брат, с бледным лицом, помятыми волосами и угасшим взором. И чуть только страстный брат вышел, благоразумный брат вскочил и бросился к нему с радостью и заговорил:
- Для чего ты так долго там оставался! насилу я тебя дождался! Хорошо, что ты наконец вышел: конечно, ты видишь теперь, как это гадко, и может тебя погубить. Пойдём скорее отсюда назад в нашу пустыню!
- Ах, отстань ты пожалуйста! - отвечал страстный брат. - Это совсем не так гадко, как ты воображаешь. Мне там, напротив, очень понравилось, и я ни за что теперь не пойду в пустыню, а ты, если хочешь, уходи. Я тебе не препятствую.
Как благоразумный брат ни уговаривал страстного - всё оказалось безуспешно: страстному так понравилось в "ограждении садовнем", что он совсем пришёл в исступление и уже не боялся ни суда божия, ни вечных мук, и ни за что не хотел возвращаться с благоразумным в пустыню. Он слушал благоразумного молча, а сам в себе только и помышлял о том, чтобы как-нибудь поскорее скоротать день, а потом опять попасть в ограждение, об удовольствиях которого он чем больше думал, тем большую к ним чувствовал несытость.
Видя такое страшное исступление несчастного, благоразумный брат перестал его и уговаривать идти в пустыню, но опять стал вопрошать самого себя: можно ли ему оставить друга и брата в таком неистовстве? и, обдумав дело с разных сторон, благоразумный брат увидал, что тот без него тут и погибнет в беспутстве, и решил сам с ним оставаться, пока над тем пройдёт это "обладание".
Но чтобы жить в городе и при том ещё веселиться в "ограждении", надо было иметь деньги, а у пустынных братьев запасных денег не было, и вот они стали оба наниматься на работы. И оба работали во всю силу, как благоразумный, так и страстный, а вечером страстный брат забирал себе и свой заработок, и заработок своего благоразумного брата и ночью всё это истрачивал на свои удовольствия в "ограждении". Благоразумный же брат не жалел этого и о деньгах своих со страстным не спорил; но он жалел его, что тот так нравственно пал и всякий день всё глубже и глубже погружается в смрадное болото порока, о котором благоразумный брат сам не имел никакого познания и изумлялся силе греха, так страшно возобладавшего над братом. Но при всём этом он верил, что любовь его как-нибудь спасёт одержимого, и когда страстный входил в "ограждение", благоразумный садился при дорожке против этого "ограждения", насыпал себе на голову дорожной пыли и горестно плакал.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2