Ей показалось, что бегущее и хохочущее дитя сейчас же упадёт к ней на колени. Но, оглянувшись вокруг, протопопица заметила, что это обман, и, отойдя от окна в глубину комнаты, зажгла на комоде свечу и кликнула небольшую, лет двенадцати, девочку и спросила её:
– Ты, Феклинька, не знаешь ли, где наш отец протопоп?
– Он, матушка, у исправника в шашки играет.
– А, у исправника. Ну бог с ним, когда у исправника. Давай мы ему, Феклушка, постель постелем, пока он воротится.
Феклинька принесла из соседней комнаты в залу две подушки, простыню и стёганое жёлтое шерстяное одеяло; а мать протопопица внесла белый пикейный шлафрок и большой пунцовый фуляр. Постель была постлана отцу протопопу на большом, довольно твёрдом диване из карельской берёзы. Изголовье было открыто; белый шлафрок раскинут по креслу, которое поставлено в ногах постели; на шлафрок положен пунцовый фуляр. Когда эта часть была устроена, мать-протопопица вдвоём с Феклинькой придвинули к головам постели отца Савелия тяжёлый, из карельской же берёзы, овальный стол на массивной тумбе, поставили на этот стол свечу, стакан воды, блюдце с толчёным сахаром и колокольчик. Все эти приготовления и тщательность, с которою они исполнялись, свидетельствовали о великом внимании протопопицы ко всем привычкам мужа. Только устроив все как следовало, по обычаю, она успокоилась, и снова погасила свечу, и села одиноко к окошечку ожидать протопопа. Глядя на неё, можно было видеть, что она ожидает его неспокойно; этому и была причина: давно невесёлый Туберозов нынче особенно хандрил целый день, и это тревожило его добрую подругу. К тому же он и устал: он ездил нынче на поля пригородных слобожан и служил там молебен по случаю стоящей засухи. После обеда он немножко вздремнул и пошёл пройтись, но, как оказалось, зашёл к исправнику, и теперь его ещё нет. Ждёт его маленькая протопопица ещё полчаса и ещё час, а его все нет. Тишина ненарушимая. Но вот с нагорья послышалось чьё-то довольно приятное пение. Мать протопопица прислушивается. Это поёт дьякон Ахилла; она хорошо узнает его голос. Он сходит с Батавиной горы и распевает:

Ночною темнотою
Покрылись небеса;
Все люди для покоя
Сомкнули очёса. «Ночною темнотою…» – стихотворение М. В. Ломоносова «Из Анакреона», ставшее популярной песней.



Дьякон спустился с горы и, идучи по мосту, продолжает:

Внезапно постучался
Мне в двери Купидон;
Приятный перервался
В начале самом сон.

Протопопица слушает с удовольствием пение Ахиллы, потому что она любит и его самого за то, что он любит её мужа, и любит его пение. Она замечталась и не слышит, как дьякон взошёл на берег, и все приближается и приближается, и, наконец, под самым её окошечком вдруг хватил с декламацией:

Кто там стучится смело?
Сквозь двери я спросил.

Мечтавшая протопопица тихо вскрикнула: «Ах!» и отскочила в глубь покоя.
Дьякон, услыхав это восклицание, перестал петь и остановился.
– А вы, Наталья Николаевна, ещё не започивали? – отнёсся он к протопопице и с этими словами, схватясь руками за подоконник, вспрыгнул на карнизец и воскликнул: – А у нас мир!
– Что? – переспросила протопопица.
– Мир, – повторил дьякон, – мир. Ахилла повёл по воздуху рукой и добавил:
– Отец протопоп… конец…
– Что ты говоришь, какой конец? – запытала вдруг встревоженная этим словом протопопица.
– Конец… со мною всему конец… Отныне мир и благоволение. Ныне которое число? Ныне четвёртое июня; вы так и запишите: «Четвёртого июня мир и благоволение», потому что мир всем и Варнавке учителю шабаш.
– Ты это что-то… вином от тебя не пахнет, а врёшь.
– Вру! А вот вы скоро увидите, как я вру. Сегодня четвёртое июня, сегодня преподобного Мефодия Песношского Мефодий Песношский (Пешношский) – ученик и последователь Сергия Радонежского, основатель Пешношского монастыря в Московском княжестве (1361). Мефодий участвовал в строительстве монастыря и «пеш носил» бревна – отсюда прозвание его самого и название основанного им монастыря.

, вот вы это себе так и запишите, что от этого дня у нас распочнется.
Дьякон ещё приподнялся на локти и, втиснувшись в комнату по самый по пояс, зашептал:
– Вы ведь небось не знаете, что учитель Варнавка сделал?
– Нет, дружок, не слыхала, что такое ещё он, негодивец, сотворил.
– Ужасная вещь-с! он человека в горшке сварил.
– Дьякон, ты это врёшь! – воскликнула протопопица.
– Нет-с, сварил!
– Истинно врёшь! – человека в горшок не всунешь.
– Он его в золяной корчаге сварил, – продолжал, не обращая на неё внимания, дьякон, – и хотя ему это мерзкое дело было дозволено от исправника и от лекаря, но тем не менее он теперь за это предаётся в мои руки.
– Дьякон, ты врёшь; ты все это врёшь.
– Нет-с, извините меня, даже ни одной минуты я не вру, – зачастил дьякон и, замотав головой, начал вырубать слово от слова чаще. – Извольте хорошенько слушать, в чем дело и какое его было течение: Варнавка действительно сварил человека с разрешения начальства, то есть лекаря и исправника, так как то был утопленник; но этот сваренец теперь его жестоко мучит и его мать, госпожу просвирню, и я все это разузнал и сказал у исправника отцу протопопу, и отец протопоп исправнику за это… того-с, по-французски, пробире-муа, задали, и исправник сказал: что я, говорит, возьму солдат и положу этому конец; но я сказал, что пока ещё ты возьмёшь солдат, а я сам солдат, и с завтрашнего дня, ваше преподобие, честная протопопица Наталья Николаевна, вы будете видеть, как дьякон Ахилла начнёт казнить учителя Варнавку, который богохульствует, смущает людей живых и мучит мёртвых. Да-с, сегодня четвёртое июня, память преподобного Мефодия Песношского, и вы это запишите…
Но на этих словах поток красноречия Ахиллы оборвался, потому что в это время как будто послышался издалека с горы кашель отца протопопа.
– Во! грядёт поп Савелий! – воскликнул, заслышав этот голос, Ахилла и, соскочив с фундамента на землю, пошёл своею дорогой. Протопопица осталась у своего окна не только во мраке неведения насчёт всего того, чем дьякон грозился учителю Препотенскому, но даже в совершенном хаосе насчёт всего, что он наговорил здесь. Ей некогда было и раздумывать о нескладных речах Ахиллы, потому она услыхала, как скрипнули крылечные ступени, и отец Савелий вступил в сени, в камилавке Камилавка – высокая бархатная шапка в виде расширяющегося кверху цилиндра; даётся священнику как награда. Камилавка священника – фиолетового цвета, монашеская – чёрного.

на голове и в руках с тою самою тростью, на которой было написано: «Жезл Ааронов расцвёл».
Протопопица встала, разом засветила две свечи и из-под обеих зорко посмотрела на вошедшего мужа. Протопоп тихо поцеловал жену в лоб, тихо снял рясу, надел свой белый шлафор, подвязал шею пунцовым фуляром и сел у окошка.
Протопопица совершенно забыла про все, что ей за несколько минут пред этим наговорил дьякон, и потому ни о чем не спросила мужа. Она пригласила его в смежную маленькую продолговатую комнатку, которая служила ей спальней и где теперь была приготовлена для отца Савелия его вечерняя закуска. Отец Савелий сел к столику, съел два сваренные для него всмятку яйца и, помолясь, начал прощаться на ночь с женой. Протопопица сама никогда не ужинала. Она обыкновенно только сидела перед мужем, пока он закусывал, и оказывала ему небольшие услуги, то что-нибудь подавая, то принимая и убирая. Потом они оба вставали, молились пред образом и непосредственно за тем оба начинали крестить один другого. Это взаимное благословение друг друга на сон грядущий они производили всегда оба одновременно, и притом с такою ловкостью и быстротой, что нельзя было надивиться, как их быстро мелькавшие одна мимо другой руки не хлопнут одна по другой и одна за другую не зацепятся.
Получив взаимные благословения, супруги напутствовали друг друга и взаимным поцелуем, причём отец протопоп целовал свою низенькую жену в лоб, а она его в сердце; затем они расставались: протопоп уходил в свою гостиную и вскоре ложился. Точно так же пришёл он в свою комнату и сегодня, но не лёг в постель, а долго ходил по комнате, наконец притворил и тихо запер на крючок дверь в женину спальню.
– Отец Савелий, ты чего-то не в светлом духе? – спросила через стенку протопопица, хорошо изучившая все мельчайшие черты мужнина характера.
– Нет, друг, я спокоен, – отвечал протопоп.
– Тебе, отец Савелий, не подать ли на ночь чистый платочек? – осведомилась она, вскочив и приложив нос к створу двери.
– Платочек? да ведь ты в субботу дала мне платочек!
– Ну так что ж что в субботу?.. Да отопритесь вы в самом деле, отец Савелий! Что это вы ещё за моду такую взяли, чтоб от меня запираться?
Протопоп молча откинул крючок, а Наталья Николаевна принесла чистый фуляровый платок и, пользуясь этим случаем, они с мужем снова начали прощаться и крестить друг друга тем же удивительным для непривычною человека способом и затем опять расстались. Дверь теперь оставалась отворённою: объяснилось, зачем старик непременно хотел её припереть. Отцу протопопу не спалось, и он чувствовал, что ему не удастся уснуть: прошёл час, а он ещё все ходил по комнате в своём белом пикейном шлафоре и пунцовом фуляре под шеей. В старике как бы совершалась некая борьба. При всем внешнем достоинстве его манер и движений он ходил шагами неровными, то несколько учащая их, как бы хотел куда-то броситься, то замедляя их и, наконец, вовсе останавливаясь и задумываясь. Это хождение продолжалось ещё с добрый час, прежде чем отец Савелий подошёл к небольшому красному шкафику, утверждённому на высоком комоде с вытянутою доской. Из этого шкафа он достал Евгениевский «Календарь» Евгениевский «Календарь». – «Церковный календарь», изданный в 1803 г. русским историком, митрополитом Киевским Евгением (Болховитиновым) (1767-1837).

, переплетённый в толстый синий демикотон Демикотон (франц. demicoton) – плотная хлопчатобумажная ткань.

, с жёлтым юхтовым Юхтовый (от слова «юфть») – изготовленный из обработанной коровьей или бычьей кожи.

корешком, положил эту книгу на стоявшем у его постели овальном столе, зажёг пред собою две экономические свечи Экономические свечи – свечи из низшего сорта стеарина.

и остановился: ему показалось, что жена его ещё ворочается и не спит. Это так и было.
– Будешь читать, верно? – спросила его в эту минуту из-за стены своим тихим заботливым голоском Наталья Николаевна.
– Да, я, друг Наташа, немножко почитаю, – отвечал отец Туберозов, – а ты, одолжи меня, усни, пожалуй.
– Усну, мой друг, усну, – отвечала протопопица.
– Да, прошу тебя, пожалуй усни, – и с этими словами отец протопоп, оседлав свой гордый римский нос большими серебряными очками, начал медленно перелистывать свою синюю книгу. Он не читал, а только перелистывал эту книгу и при том останавливался не на том, что в ней было напечатано, а лишь просматривал его собственной рукой исписанные прокладные страницы. Все эти записки были сделаны разновременно и воскрешали пред старым протопопом целый мир воспоминаний, к которым он любил по временам обращаться.
Очутясь между протопопом Савелием и его прошлым, станем тихо и почтительно слушать тихий шёпот его старческих уст, раздающийся в глухой тиши полуночи.

Глава 5


Демикотоновая книга протопопа Туберозова

Туберозов просматривал свой календарь с самой первой прокладной страницы, на которой было написано: «По рукоположении Рукоположение – возложение рук высшего духовного лица на голову посвящаемого в духовный чин.

меня 4-го февраля 1831 года преосвященным Гавриилом в иерея получил я от него сию книгу в подарок за моё доброе прохождение семинарских наук и за поведение». За первою надписью, совершенною в первый день иерейства Туберозова, была вторая: «Проповедовал впервые в соборе после архиерейского служения. Темой проповеди избрал текст притчи о сыновьях вертоградаря Притча о сыновьях вертоградаря – Евангелие от Матфея (XXI, 28-31).

. Один сказал: «не пойду», и пошёл, а другой отвечал: «пойду», и не пошёл. Свёл сие ко благим действиям и благим намерениям, позволяя себе некоторые намёки на служащих, присягающих и о присяге своей небрегущих, давая сим тонкие намёки чиноначалиям и властям. Говорил плавно и менее пышно, чем естественно. Владыка одобрили сию мою пробу пера. Однако же впоследствии его преосвященство призывал меня к себе и, одобряя моё слово вообще, в частности же указал, дабы в проповедях прямого отношения к жизни делать опасался, особливо же насчёт чиновников, ибо от них-де чем дальше, тем и освященнее. Но за прошлое сказание не укорял и даже как бы одобрил.
1832 года, декабря 18-го, был призван высокопреосвященным и получил назначение в Старгород, где нарочито силён раскол. Указано противодействовать оному всячески.
1833 года, в восьмой день февраля, выехал с попадьёй из села Благодухова в Старгород и прибыл сюда 12-го числа о заутрене. На дороге чуть нас не съела волчья свадьба. В церкви застал нестроение. Раскол силён. Осмотревшись, нахожу, что противодействие расколу по консисторской инструкции дело не важное, и о сём писал в консисторию и получил за то выговор».
Протоиерей пропустил несколько заметок и остановился опять на следующей: «Получив замечание о бездеятельности, усматриваемой в недоставлении мною обильных доносов, оправдывался, что в расколе делается только то, что уже давно всем известно, про что и писать нечего, и при сём добавил в сём рапорте, что наиглавнее всего, что церковное духовенство находится в крайней бедности, и того для, по человеческой слабости, не противодейственно подкупам и даже само немало потворствует расколу, как и другие прочие оберегатели православия, приемля даяния раскольников. Заключил, что не с иного чего надо бы начать, к исправлению скорбей церкви, как с изъятия самого духовенства из-под тяжкой зависимости. Образцом сему показал раскольничьи сравнения синода с патриаршеством и сим надеялся и деятельность свою оправдать и очередной от себя донос отбыть, но за опыт сей вторично получил выговор и замечание и вызван к личному объяснению, при коем был назван «непочтительным Хамом …непочтительным Хамом… – По библейскому преданию Хам, увидев, что отец его Ной спит обнажённым, не прикрыл его одеждой и рассказал об этом братьям (Бытие, IX, 21-22).
1 2 3 4 5 6 7