Николай Иванович Леонов
Беспредел


Гуров Ц 23



Николай Леонов
Беспредел

Пролог

Абасов Рафик Асад-оглы, статный тридцатипятилетний красавец, одевался элегантно на английский лад и походил бы на британца, если бы не был смугл и черноволос. Он говорил по-русски в совершенстве, на английском и французском с легким акцентом.
Отец Рафика долгие годы работал в представительстве Азербайджана в Москве. Мальчик закончил московскую школу, затем университет, работал два года под началом отца, отучился в аспирантуре, защитил кандидатскую диссертацию и улетел в Англию, в Оксфорд.
Благополучие отца и сына Абасовых объяснялось не столько их способностями, сколько родственными связями. Брат отца, родной дядя Рафика, был секретарем ЦК, его ценили в Москве, принимали в Политбюро. Отсюда и возможность продолжить образование в Англии.
Блестяще образованный молодой человек вернулся в Россию, где прожил сознательную часть своей жизни вдали от Баку, на азербайджанском, конечно, говорил, но больше любил русский и Москву, да и друзья его жили здесь, и он понимал: историческая родина не примет его с распростертыми объятиями.
Державу потряс распад на самостоятельные государства, а семью Абасовых швырнуло с Олимпа менее значительное событие. Еще вчера всесильный дядя был выведен из ЦК, оказался не у дел.
Отец Рафика остался в Москве, работал на скромной должности в посольстве, новые власти Баку не очень привечали старых работников. К тому же Максуд, так звали отца в восемьдесят девятом (после кончины жены – она сгорела от рака), женился на русской. Но что было для того времени престижно, стало теперь бельмом на глазу.
Молодой денди вернулся в отчий дом в девяносто первом, но, лишенный поддержки некогда мощного семейного клана, был мало кому нужен: соплеменники ценили связи и деньги, а не оксфордское произношение, университетские дипломы и умение носить смокинг.
Официальная Москва Рафику временную прописку продлила, но постоянную давать не торопилась. Квартира у отца была четырехкомнатная, места хватало, но случилась беда. Вера, жена Максуда, начала поглядывать на пасынка отнюдь не с материнским интересом. Максуд, роста среднего, с необъятным животом и лысиной, в свои пятьдесят восемь выглядел значительно старше, а рядом со стройным, высоким красавцем сыном смотрелся просто старым.
История настолько тривиальна, что ее не то, что рассказывать – упоминать-то грешно. Отец с сыном любили друг друга. Рафик отца уважал. Вера молодому человеку совершенно не нравилась, но что можно сделать с упрямой русской женщиной на ее территории, в России. Только сдаться.
Сын собрал свой оксфордский багаж, обнял отца, тот отер усы, развел руками. Он и выгнать эту женщину из дома не мог: в Москве прописка – хотя и не Конституция, но стабильность гарантирует. Вера, как всякая женщина, поняв, что и с молодым азером у нее ничего не выйдет, обрадовалась, когда несостоявшийся любовник с квартиры съехал. Не дай Бог, старый козел прописал бы своего отпрыска – жилплощадь пришлось бы делить на троих.
Рафик сунулся было в гостиницу, но даже скромный номер стоил для него как для иностранца – денег космических.
Он поселился, не имея на то никаких прав, в общежитии университета, давал уроки английского и французского, на что и жил. Он имел горячую кровь предков, как уже говорилось, был красив и элегантен, смотрелся иностранцем, каковым по сути и являлся. Местные красотки положили на него глаз, но успеха не имели. Рафик оказался человеком ушедшего века, и не то что переспать с женщиной – показаться с ней в компании, протанцевать дважды считал для себя чуть ли не официально сделанным предложением.
Как часто случается, если парень ничей, то женщины за него не воюют, со временем смиряются, считая достопримечательностью. «А вот у нас есть Рафик! Хорошо? А у вас такого нет!»
На втором курсе филологического факультета училась девчонка-полукровка, отец – азербайджанец, мать – русская, звали студентку Насиба Джагыр-Кызы. Конечно, никто такого имени произнести не мог, и однокашники окрестили девушку Настей, чаще звали Ксюшей. Внешностью девушка не отличалась: ни хороша, ни плоха, училась средне, только с английским у нее серьезно не ладилось.
Она пришла на занятия к Рафику Асадовичу, мужественно промолчала час, хотела тихо сбежать, но ловкий джигит девушку перехватил. И, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь.
– По-английски ты не говоришь? А по-русски? – Рафик крепко держал девушку за руку. – Ты из Баку?
Надо сказать, Рафику не рассказали о соплеменнице ничего плохого, лишь удивлялись – как, мол, девчонка прилетела в Москву, поступила в университет, даже перешла на второй курс.
– Как будем жить дальше, Насиба? – спросил Рафик по-азербайджански, усаживая девочку за стол. – Папа будет прилетать, приносить чемоданы денег… Чем все кончится?
Насиба привстала, поклонилась.
– Я не хотела в Москву, уважаемый Рафик Асад-оглы. Я умею многое готовить, я быстрая, ловкая по дому, я могу стать матерью многих детей, – она взглянула на него голубыми, совсем не смущающимися глазами.
– Хорошо, – он отпустил руку девушки. – Старайся жить честно. Возвращайся в Баку, выходи замуж, рожай детей…
– Но теперь я этого не хочу!
– Тогда, – рассмеялся Рафик, – занимайся днем и ночью, выучи русский и английский или подними интеллект до должного уровня. – Он погладил девушку по голове и добавил: – И забудь о папином кошельке.
Слезы брызнули из глаз Ксюши, и она сразу превратилась в маленькую обиженную девочку.
На факультете никто не обращал внимания на дружбу блондинистой девчонки с лощеным выпускником Оксфордского университета. Все знали, что Рафик дает частные уроки, а это дело обычное.
Взаимоотношения у них были странные. Ксюша ходила за Рафиком, но на расстоянии, ненавязчиво, он вроде бы не замечал ее, но, когда она на несколько минут исчезала, искал ее взглядом, чувствовал себя беспокойно, словно потерял что-то.
Девушка влюбилась в Рафика в тот момент, когда увидела его в первый раз. Известно, мужчины порой бывают толстокожи. Рафик долго не замечал ее влюбленных глаз, хотя окружающие не только знали о чувствах Насибы, но даже устали данную тему обсуждать. Рафик прозрел и со свойственным его предкам темпераментом принялся за дело. Он встретился с отцом, получил благословение, сделал девушке предложение.
Свадьбу устроили вскладчину, хотя отец Рафика и возражал, – в роду существовали иные обычаи, но на достойное застолье денег не было, цены летели вверх, и женились они, как обыкновенные студенты.
Когда беременность скрывать стало невозможно, Рафик начал решать жилищную проблему. Декан был членом Моссовета, стареющему ученому нравился молодой Рафик. После некоторых формальностей Рафик и Насиба получили московскую прописку и комнату. Счастье молодых казалось беспредельным. В положенные сроки Насиба, которую подруги упрямо называли Ксюшей, хотя если уж переделывать ее имя на русский лад, ее следовало звать Настей, родила и неожиданно расцвела, похорошела.
Но жизнь, решив преподносить Рафику сюрпризы, понеслась вскачь. Его пригласили в посольство Азербайджана и предложили вернуться.
Ничего неожиданного в этом предложении не было. Брат отца, недавно опальный партаппаратчик, вернулся во власть, стал членом правительства.
Канцелярская машина обычно работает крайне медленно, только очень внимательный человек заметит, что шестеренки все-таки крутятся. Но случается – дым стоит коромыслом, все начальники на месте, бумаги подписываются мгновенно.
Рафик Абасов только прилетел в Баку, а уже на следующий день был принят премьером, а через месяц приземлился в Лондоне, где вскоре вручил свои верительные грамоты.
Вчера – никто, сегодня – полномочный посол Азербайджана. В Лондоне Рафик и Насиба, которую тут же стали называть «госпожа Настя», произвели фурор своей открытостью, обаянием и гостеприимством и, конечно, своим английским. Абасовы быстро добились успеха, особенно в светских кругах.
Журналисты даже заключили негласный договор: не использовать ради сенсации по-детски наивные заявления госпожи Насти.
Через два года Насиба родила дочь, Рафик работал успешно, ничто не предвещало серьезных перемен.

Глава первая

Он родился в пятьдесят шестом году во Львове, и хотя отец у него был поляк (так было записано, самого батю Николай никогда не видел), а мать – украинка, мальчишки звали его русским. Во Львове никогда не любили русских, а на окраине города, где лепилась хибара Росиных, русским называли всякого бездельника, хулигана и пьяницу. Отца не было, мать стирала и убирала в соседних домах, так что происхождение его было далеко не дворянским.
Одни пацаны Николая уважали, другие презирали, но боялись все поголовно. Как бы в отместку за безродье и нищету природа наградила его недюжинной силой, а улица воспитала злость и жестокость. В пятнадцать лет он дрался на равных со взрослыми мужиками, пил и курил, конечно, воровал и был пойман. Но свидетели, дело произошло на базаре, и потерпевший очных ставок с «убивцем» не выдержали, а так как происхождения он был самого пролетарского, к тому же малолетка, дела даже не завели.
Призвали в армию Николая Росина за два месяца до срока, тут уж военком постарался.
Солдатом он оказался неплохим, можно сказать, хорошим. Работы никакой не гнушался, сызмальства привык, бегал, прыгал, подтягивался на равных со «стариками», а когда дело дошло до драки, то он сразу уложил троих и лишь потом стал выяснять, зачем они к нему подошли.
На замирение потребовали литровку самогона. Николай дал гонцу в лоб, затем сходил в ближайшую деревню и принес четверть. «Старики» его признали полностью, и он раньше всех получил лычку.
Все шло нормально, начальство Росина не замечало, о чем еще может мечтать солдат? Кореша уважали, поселковые девки любили. Он был невысок, но статен, а прищур его голубых глаз действовал на них сильнее бронебойного снаряда.
Казалось, ничто не предвещало потрясений, но Политбюро, видимо, решило, что все слишком хорошо и как бы народ от жиру на Кремль не пошел, потому послали людей воевать в Афганистан. Что нам афганцы, что мы им? До сегодняшнего дня не выяснено. Однако десять лет люди убивали друг друга старательно, даже с фантазией. Николай научился стрелять лежа и с ходу, в живот и в спину, между глаз и в сердце, в душманов, стариков, женщин и детей, резать ножом и колоть, многому он научился, еще большего насмотрелся. Он видел, как оставляют раненых, потому что самолет генерала перегружен награбленным. В общем, он видел войну во всей ее красе, главное, он понял: война совершенно бессмысленна, но почему-то не прекращается. Даже когда все газеты мира написали, что война кончилась, людей продолжали убивать.
Наконец, Рощин, какой-то писарь переврал «с» на «щ», чем лишил воина двух боевых наград, вернулся в Россию, где его никто и нигде не ждал.
Некоторое время он болтался без дела, однажды попал в чужую разборку и, выученный убивать, убил.
Тут ему дважды повезло; убийство не удалось доказать, а в камере он познакомился с интеллигентнейшим человеком, который за четыре месяца, пока тянулась эта бодяга, прочитал смышленому парню полный курс лагерных наук. Так что вышел из тюрьмы Николай Рощин без орденов и дипломов, но с высшим юридическим образованием. Мало того, многоопытный учитель, некогда закончивший Сорбонну, используя нехитрые предметы камерного быта, научил Николая, как пользоваться ложкой, вилкой и ножом, рассказывал, сколько за столом подают тарелок и рюмок, как подзывать официанта, провожать и встречать даму.
Уроки маэстро пользовались в камере огромной популярностью, педик Каленый с удовольствием изображал даму и не садился, пока ему не подадут скамейку.
Разодрали на полосы полотенце, учились завязывать галстук, с хохотом обсуждали, какие носки надевают к какому костюму.
Все хохмили, подгоняя время, лишь Николай относился к учебе серьезно – почему-то верил, что в жизни все пригодится.
Он не прожил на воле и месяца, как его пригласили в сильную преступную группировку, опытные бойцы всегда в цене, но не прижился, воровская стая пришлась не по душе. И не то чтобы Рощин был чистюлей, война от подобных глупостей отучила. Но воровские законы ему были противны, коллективный грабеж казался мелким. Рощин вновь стал волком-одиночкой.
И тут Грачев, тогдашний министр обороны, решил, что маршал должен ездить не только на «Мерседесах», но и на танке, и рванул на Грозный. Николай уже знал: с народом воевать можно, но победить нельзя. Потому Рощин устроился на хорошую должность во второй эшелон российских солдат, где восемнадцатилетним пацанам объясняют, что винтовка состоит из приклада, цевья и ствола, и начал их бить и калечить, приговаривая, что чем дольше лежишь в госпитале, тем дольше живешь.
Занятия, которые проводил Николай Рощин, назывались «обучение рукопашному бою». В этом, казалось бы, непростом деле ему в дивизии не было равных, и война в Чечне прошла для Николая бескровно, но душу покалечила окончательно.
Жизнь человека ничего не стоит, в верхах сидят подлецы и подхалимы, а воровать – дело благородное, только попадаться не стоит. Но он не шел на хозяйственную работу, где воровать сам Бог велел. Обучал мальчишек, и у него получались неплохие бойцы, злые и беспощадные, как и он сам.
Все кончается. Когда высшие чины наворовали по горло, война затухла. Человек не может съесть больше, чем в него влезет, так и украсть, казалось бы, можно беспредельно, ан нет, есть предел.
Война не закончилась, затухла. Отдельные, еще голодные шакалы убивали, брали заложников, чего-то тащили, но народ устал, люди хотели жить:
Рощин, опять без орденов, приехал в Москву, начал искать работу.

* * *

Рафика Абасова пригласили в Баку. Человек слишком долго жил в Лондоне. На родине были и другие, желающие занять его пост. Очень уважаемая семья, даже клан, желала сменить посла в Лондоне, пыталась оказать давление на Президента, но последний уперся, и стали искать иные пути.
1 2 3