ОПУХОЛЬ

Отец был убит на канадско-американской войне, и я стал помогать
матери, которая работала неполный день в городской публичной библиотеке.
По вечерам, после работы, у нее была привычка часами болтать со мной.
Обычно она сплетничала о людях, которых видела в библиотеке. Часто
рассказывала о вновь приобретенном лекарстве и о том, как оно на нее
действовало.
Все началось в том ужасном 2021 году. Более недели она была
необычайно спокойна. Но лицо ее выдавало тревогу. Несколько раз она
поднимала глаза от вязанья или чтения и долго сидела, странно уставившись
куда-то перед собой. Я предполагал, что она, возможно, чувствует себя хуже
обычного - ей ведь было почти шестьдесят. Но я знал, что она скажет мне
обо всем, если в этом будет необходимость. Она любила уединение и
придавала ему большое значение, и, несмотря на мое любопытство, я
предпочитал с уважением относиться к ее молчанию.
И вот однажды вечером, долго и взволнованно глядя мне в глаза, она,
наконец, заговорила:
- Мне бы хотелось знать твое мнение кое о чем... это беспокоит меня.
Сколько я помню, мама всегда заботилась о своем здоровье, хотя и
старалась избегать докторов. Очень часто родственники, соседи и даже я
подшучивали над ее многочисленными бутылочками, пилюлями, порошками и
всякими антисептическими средствами. Она, бывало, всегда с упреком
отвечала, что никто не подозревает, как ее мучают болезни. Все эти
предосторожности были, по ее мнению, необходимы.
- Примерно неделю назад, - продолжала она, - я заметила небольшое
уплотнение на коже.
Я попросил показать его, но, как я и предполагал, она отказалась.
Рожденная в 1962 году, мама оставалась целомудренным человеком
викторианской эпохи. В свои двадцать семь лет я никогда не видел ее даже
частично раздетой. Она не могла поступиться своей скромностью даже при
докторах, несмотря на постоянный страх перед недугами.
Она также отказалась подробно рассказать об этом уплотнении - о
величине и тому подобном. Чуть больше горошины, на левой стороне, ниже
ребер.
- С чего это?
- Я не знаю.
- Ты была у доктора?
- Нет, - произнесла она как-то с заминкой. - Я боюсь. Да к тому же,
ты знаешь, я не доверяю докторам.
- Ну, будет тебе. Ты всегда о чем-то тревожишься. - Я улыбнулся,
чтобы успокоить ее. Меня больше волновало ее душевное состояние, нежели
опухоль, которая, как я думал, была не столь значительна. - И из-за этого
ты переживала всю неделю? Не стоит об этом говорить, все пройдет.
Было совершенно очевидно, что с каждым днем мама все больше
беспокоится.
- Что же делать? Она растет! За два дня она увеличилась до размеров
большого шарика!
Я попросил показать ее мне, но она вновь отказалась.
- Мне больно, когда я прикасаюсь к ней, - призналась она, осторожно
трогая это место кончиками пальцев. - Надо бы показать кому-то. Но мне так
неловко...
- Чепуха. Пора сходить к доктору.
- А что если он сделает только хуже? - хныкала она. - Или неверно
поставит диагноз?
Тогда у нас в городе было только три доктора. Я успокоил маму,
сказав, что один из них, без сомнения, поможет ей. Однако ни один из них
не оправдал наших надежд - и не по их вине, как я узнал позднее. Каждый
утверждал, что никогда не видел ничего подобного. Два доктора прописали
болеутоляющую мазь. Третий совсем отказался лечить нарастающую опухоль и
порекомендовал обратиться к специалисту по кожным заболеваниям в Чикаго.
Встревоженный, я решил, что эта поездка необходима. Мама стала
возражать, сказав, что мы не в состоянии позволить такие расходы. Я
ответил, что мои сбережения банковского служащего были отложены на случай
крайней необходимости и ими можно воспользоваться.
Между тем мы потеряли много времени, почти две недели. Опухоль была
уже более пяти дюймов в диаметре и выступала из-под, блузки дюйма на три.
Объяснив в банке исключительность ситуации, я получил разрешение на
отпуск. По просьбе мамы я не стал вдаваться в подробности.
Пока мы были на пути к Чикаго, мама все время жаловалась.
- Боль уже не отпускает. У меня неприятное ощущение тянущей, сосущей
боли в боку.
Первую ночь в Чикаго мы провели в отеле. Я слышал, как она металась в
постели. Дважды я просыпался от ее коротких вскриков и тяжелого дыхания.
- Я стараюсь не ложиться на этот бок, - объяснила она. - Но иногда во
сне я случайно оказываюсь на нем. И тогда боли становятся мучительными -
они идут от опухоли в различных направлениях.
Ее положили на обследование в одну из лучших частных клиник Чикаго. С
самого начала лечение грозило стать длительным и дорогостоящим. К счастью,
владелец клиники, образованный человек иностранном происхождения,
предложил лечить на благотворительные средства. Я был им крайне удивлен.
Но все разъяснилось, когда он сказал, что случай этот уникальный и
представляет для него особый научный интерес.
Мне повезло, и я нашел комнату в пансионе, расположенном за углом
клиники. По просьбе мамы мне вскоре разрешили навещать ее в любое время,
когда захочется, даже ночью. Такая свобода действий насторожила меня как
недобрый знак. Я приходил к ней как можно чаще.
Я не мог получить от докторов никакой информации. Казалось, они
сердились и раздражались, когда слышали мои вопросы, и под разными
предлогами от меня отделывались. Я часто наблюдал, как они входили в
комнату и выходили с недоуменными и озадаченными лицами.
- Это очень серьезно, - уклончиво и торопливо отвечали они, - однако
скоро мы удалим опухоль и ваша мать поправится.
- Но когда? - задавал я вопрос.
Они только отвечали, что еще не закончены необходимые обследования и
анализы.
Были сделаны многочисленные рентгеновские снимки. Мне удалось
раздобыть кое-какие сведения относительно них, хотя мне никогда не давали
возможности взглянуть самому. Кажется, в одной части опухоли был обнаружен
ряд небольших каменистых образований, расположенных неравномерными
группами. Рентгеновские снимки также показали развитие двух органов
непонятного происхождения. Один из них судорожно подергивался, а затем
утихал. Я и сам несколько раз обращал внимание, как опухоль начинка
дергаться под покрывалом. Другой орган оставался неподвижным, но постоянно
увеличивался, принимая форму груши. Вот и все, что я знал. И не у ком было
уточнить подробности.
Для исследований необходимо было взять пробу опухоли. Мне, конечно,
не позволили при этом присутствовать. Я ожидал в соседней комнате. На душе
у меня было тревожно. Вдруг я вскочил на ноги от пронзительного крика, за
которым последовали громкие рыдания. Местного обезболивания, как я узнал,
оказалось недостаточно. И они были вынуждены прибегнуть к общему наркозу,
чтобы взять пробу.
Опухоль достигла размеров большой дыни. Она спускалась с левой
стороны груди к тазовой кости. Она росла столь быстро, что я был просто
потрясен. Чем больше она становилась, тем скорее она росла.
Любопытство взяло верх, и я попросил маму показать все мне. Казалось,
я глубоко обидел ее. Она не ожидала от меня такого. Пристыженный, я решил,
что никогда, ни при каких обстоятельствах не буду с ней об этом говорить.
Дни летели один за другим.
- Когда же они собираются оперировать? Когда? - отчаянно плакала
мама. Я пытался выяснить что-нибудь у докторов. Они отвечали, что скоро
назначат операцию, но не называли точной даты. Я часто останавливался у
дверей лаборатории в надежде услышать хотя бы обрывки разговоров. Но
тщетно. В конце концов, мне повезло - я увидел главного врача одного в
коридоре. Видимо, он был или раздражен, или очень смущен. Он прямо заявил,
что не может раскрывать врачебные тайны. Тогда я запротестовал.
- Запомните, - сказал он, - мы делаем все, что в наших силах. И хотя
вы ее сын, - добавил он, - будет лучше и для нее, и для вас задавать как
можно меньше вопросов.
Теперь я был не на шутку встревожен и начал делать разного рода
предположения. Тем не менее при маме я всегда старался казаться бодрым.
Самое невыносимое было видеть тот вечный вопрос в глазах, слышать, как он
срывается с губ: "За что? За что?" Еще хуже было, когда она просила
оставить ее одну.
- Мне надо поспать... Мне бы не хотелось, чтобы ты видел меня такой.
По-видимому, в действительности ей хотелось, чтобы я остался и утешил
ее. Напрасно я прилагал усилия отвлечь ее мысли от болезни.
- Я больше ни о чем не могу думать - все время чувствую боль,
постоянно думаю об этом! - жаловалась она, не в состоянии отвести глаз от
поднимающейся под покрывалом огромной шишки.
- Но ведь это тебе не поможет, мама. Постарайся думать о чем-нибудь
другом, приятном. Попробуй вспоминать прошлое.
- Прошлое? Странно, - с трудом улыбнулась она. - Не так уж долго я
здесь нахожусь и все-таки я почти забила, что значит чувствовать себя
хорошо. Теперь мне кажется, что мне всегда было плохо, как сейчас.
Она выгнулась на постели дугой, лицо ее исказилось от частых спазмов.
- Боль пронизывает меня насквозь - до кончиков пальцев на ногах. И
потом эта невыносимая тянущая боль. Когда ты появился на свет, я думала,
нет ничего хуже схваток. Но это продолжалось только около получаса, как
раз когда мы добирались до госпиталя. Это было одно удовольствие по
сравнению с мим...
Я содрогнулся.
- Мама, лучше бы ты не делала таких сравнений.
Вскоре опухоль покрыла всю сторону полностью и брюшную полость.
Конечно, я сужу об этом по тому, как увеличивается этот огромный нарост
под одеялом. Я предполагаю, что он был больше, чем я мог видеть. Сверху он
достиг ключицы, а снизу захватывал ткани верхней части ноги. Иногда я
видел, как он сам по себе начинал подергиваться и дрожать. Маме так часто
вводили морфий и другие обезболивающие препараты, что она с трудом меня
узнавала. Когда однажды я зашел ночью, чтобы проведать ее, то услышал
стоны и рыдания еще в коридоре. Я тихонько открыл дверь, шепотом поговорил
с ночной няней, дежурившей около постели, подождал немного, потом,
наконец, ушел.
Однажды, входя в комнату, я столкнулся с главным врачом, выходящим из
нее.
- Я скоро поправлюсь! - исступленно воскликнула она. Впервые за все
это время я увидел ее счастливой и улыбающейся, несмотря на незатихающие
бели. - Меня скоро будут оперировать! Я поправлюсь!
И опять тянулись дни. И опять не было никаких определенных планов
относительно операции. Я стал требовать, чтобы назвали точную дату, но мне
опять ответили, что следует многое принять во внимание, особенно если
учитывать общее состояние пациента. Сможет ли она перенести такую
операцию? Кроме того, они заявили, что необходимы дальнейшие обследования
и анализы опухоли.
День за днем я видел, как угасает мамина надежда. А опухоль
продолжала расти.
Желание увидеть ее своими глазами все больше и больше овладевало
мной. Я испытывал отвращение к себе за такое любопытство. Я старался, как
мог, изо всех сил, но мне не удалось избавиться от этого желания. Я
продолжал удивляться, почему это доктора посоветовали не задавать им
вопросы.
- Что же со мной будет? - громко стонала мама, и голова ее металась
на подушке. - Ты действительно считаешь, что я когда-нибудь поправлюсь?
Она искала моего взгляда, искала сочувствия. Она знала меня лучше,
чем кто-либо другой, и я понимал, что мне будет стоить больших трудов
скрыть то, что я думал в действительности.
- Конечно, ты поправишься. Я подслушал, как об этом говорили между
собой доктора, - добавил я в надежде, что эта дополнительная деталь усилит
убедительность моих слов. - Ну-ка взбодрись. Через несколько недель мы
поедем домой, дорогая мама.
- О, как я надеюсь на это, - едва заметно улыбнулась она.
Однажды ночью я сидел у ее постели рядом с няней. Я дремал на своем
стуле, как вдруг проснулся, будто от толчка, от резкого крика. Потом я
услышал ее тяжелое дыхание. Впечатление было такое, что ее кто-то душит.
- Она растет! - пронзительно кричала мама. - Она становится все
больше и больше!
Хотя ее длинная ночная рубашка была ей когда-то просторна и удобна,
сейчас она так туго обтянула ее, что надо было немедленно распороть ее по
швам. Меня попросили выйти.
Мама продолжала стонать и тихонько плакать, вскидывая голову с
подушки. И этот невыносимый вопрос в глазах! Этот вопрос был направлен к
невидимым силам сущего, которые должны были восстановить справедливость.
- Почему? За что? Не помню, чтобы я сделала что-нибудь плохое в своей
жизни. Я не сделала ничего, чтобы заслужить такое!
Случайно я заметил, как рука ее неудержимо потянулась к
разрастающейся опухоли. Некоторое время ее пальцы как бы изучали эту
выпуклость. Потом она неожиданно тяжело вздохнула и отбросила руку в
сторону.
- Я все еще надеюсь, что это сон, - в отчаянии заплакала она. - Потом
я прикасаюсь к ней рукой, чтобы удостовериться. Но она никогда не
пропадает; она здесь и становится все больше.
Мама умоляла докторов оперировать немедленно. Они уклончиво
объясняли, что надо подождать приезда специалиста - он единственный мог
сделать это. Тем не менее они постоянно подбадривали ее и уговаривали не
терять надежды.
Начали приезжать доктора из Нью-Йорка, Европы - отовсюду. Главный
врач приглашал их в комнату, просил меня выйти и показывал им опухоль.
Мама беспомощно жаловалась, что ее "выставляют на посмешище". Но когда ей
говорили, что это нужно для ее же пользы, ничего не оставалось, как
подчиниться.
В конце концов я понял тщетность своих усилий увидеть опухоль или
что-то узнать о ней.
1 2