Ночь на 18 ноября я провел в 9-й кавалерийской дивизии. Вместе с полковником Осликовским побывал на передовой. К этому времени мы уже применились к условиям ведения наступательного боя в лесу. Спешенные кавалеристы действовали главным образом в темноте. Ночь укрывала их от вражеской авиации, да и легче было просачиваться через позиции противника, окружать опорные пункты, наносить удары с тыла. А немцы в темноте действовали не так уверенно, их огонь реже достигал цели, и мы несли меньше потерь.
Дивизия полковника Осликовского освободила несколько деревень, но никак не могла овладеть сильно укрепленным пунктом Высокое. В ночь на 18 ноября здесь завязался особенно напряженный бой. По позициям противника дали залп батареи гвардейских минометов из полка, которым командовал подполковник Дегтярев. Огненные трассы прорезали ночное небо. Над укреплениями немцев полыхало пламя.
Спешенные кавалеристы, поддерживаемые танками 145-й танковой бригады, начали продвигаться вперед. Артиллеристы, катившие орудия вместе с ними, прямой наводкой уничтожали огневые точки противника.
Наконец передовым подразделениям удалось зацепиться за окраину населенного пункта.
- Сегодня вышибем немца! - уверенно сказал Осликовский.
Проверив готовность частей к ночному бою, я решил отдохнуть. Уже несколько суток спал урывками, где придется, и теперь отправился в землянку штаба дивизии. Прямо скажем, землянка оказалась не очень уютной: четырехугольная неглубокая яма, накрытая сверху двумя рядами бревен; потолок такой низкий, что стоять во весь рост невозможно. В углах ямы разложены костры. Над каждым из них - дыра в потолке, но дым почему-то упорно не хотел подыматься вверх, клубился в землянке, выжимал слезы из глаз, щекотал горло. Лишь внизу, у самого пола, можно было дышать более или менее нормально.
Люди спали на соломе, на еловых лапах. В углу сидел над картой начальник штаба полковник Баумштейн. Он то разговаривал с кем-то по телефону, то выслушивал доклады связных.
Мне уступили место у дальней стены землянки. Голову согревал один костер, ноги - другой. Приятно было, конечно, согреться после мороза, но лежать пришлось согнувшись, поджав колени. А вытянуться опасно: головой или ногами угодишь в костер.
Я спал не шевелясь, как убитый. Повезло: не сжег ни шапку, ни подошвы сапог.
На рассвете меня разбудил шум, веселые голоса. Я приподнялся. Посреди землянки стоял Осликовский. Запрокинув голову, он пил из кружки. Заметив, что я проснулся, полковник оттолкнул кого-то, шагнул ко мне:
- Товарищ ге-ге-генерал! - Осликовский заикался, особенно когда был возбужден. - Крымская ди-дивизия взяла Высокое!
Я поднялся и пожал ему руку.
Осликовский рассказал подробности боя. Кавалеристам удалось захватить важные документы, в том числе карту с нанесенным на ней расположением вражеских частей. Кроме того, взят в плен офицер штаба 13-го армейского корпуса немцев, у него обнаружен боевой приказ.
- Где пленный? - спросил я.
- Разведчики в штаб к-к-корпуса увезли.
Я поставил Осликовскому новую задачу и поторопился выехать в свой штаб. Мне хотелось самому присутствовать на допросе пленного - офицера: слишком много вопросов накопилось у меня за последнее время, и я надеялся получить ответы хотя бы на некоторые из них.
По штату кавалерийский корпус не имел своего разведывательного подразделения. Однако опыт, полученный в первые дни войны, подсказал нам, что иметь такое подразделение необходимо. Мы создали в корпусе нештатный разведывательный дивизион из двух эскадронов: конного и механизированного, передвигавшегося на автомобилях и мотоциклах. Дивизион имел два противотанковых орудия и два - три броневика.
Создание дивизиона вполне оправдало себя. Штаб корпуса всегда мог самостоятельно получить интересующие его сведения о противнике.
В первые дни войны место начальника разведывательного отдела штаба корпуса оставалось свободным, и я предложил выдвинуть на эту должность Кононенко. Некоторые товарищи возражали, советуя подобрать человека более опытного. Но Кононенко остался начальником разведки, и я никогда потом не раскаивался в своем выборе.
Работал он с большой ответственностью за порученное дело, без устали, с огоньком. Мало кто знал, что наш черноусый разведчик много пережил, многое видел. Он сражался на стороне республиканцев в Испании. Убежденный, принципиальный коммунист, Кононенко всей душой ненавидел фашистов.
Приехав в штаб, я застал там пленного офицера. Это был высокий выхоленный немец. Держался он довольно уверенно. Но при взгляде на Кононенко как-то съеживался и опускал глаза. Вероятно, майор уже успел сказать ему несколько «теплых» слов.
Офицер отвечал на вопросы, ничего не скрывая. Понимал, видимо, что молчать бесполезно: в наших руках изъятый у него приказ. А может, не считал нужным скрывать от нас то, что знал, будучи уверен, что сведения, которые он сообщит, все равно не помогут нам, так как исход войны уже решен и в самые ближайшие дни немцы возьмут Москву. В то время они еще были убеждены в своей непобедимости.
Мы сопоставили сведения, полученные от пленного, с данными, имевшимися в боевом приказе и на карте, захваченной при освобождении Высокого. Удалось узнать много важного. Только тут я окончательно понял, почему мы натолкнулись на столь упорное сопротивление врага, почему не смогли прорвать его оборону и выйти в его тыл. Не три батальона фашистов оказалось на том участке, где наносили мы контрудар, а весь 13-й армейский корпус немцев. Три пехотные дивизии противника - 17, 137 и 260-я были в первом эшелоне и еще две - во втором.
16-18 ноября фашисты намеревались начать по всему фронту последнее решающее наступление на Москву. С этой целью 13-й армейский корпус сосредоточился в намеченном для него районе - в лесном массиве на правом фланге 4-й немецкой армии. Наш контрудар оказался для противника полной неожиданностью. Не зная наших сил, он вынужден был перейти к обороне. Больше того, командующий 4-й армией, опасаясь прорыва, перегруппировал на свой правый фланг армейские резервы - две танковые и одну пехотную дивизии. Уже после окончания операции под Серпуховом мне стало известно объяснение, посланное командующим 4-й полевой армией в гитлеровский генеральный штаб. В нем говорилось: «Командование 4-й армии докладывает, что оно вследствие больших успехов, достигнутых противником на ее правом фланге, оказалось вынужденным ввести в бой резервы, сосредоточенные в тылу для намеченного на завтра наступления и поэтому не в состоянии перейти в наступление в районе между р. Москва и р. Ока...»
Все полученные сведения мы немедленно послали в штаб Западного фронта. Туда же отправили и пленного офицера.
Мы продолжали вести наступательные бои, захватили семь узлов сопротивления противника и близко подошли к реке Протве в районе Вязовни. Сковав крупные силы противника, мы не дали возможности использовать их для наступления на Москву.
Наступление 13-го армейского корпуса немцев было пока задержано. Но на других направлениях противник 18 ноября нанес удар по советским войскам и стал в ряде мест продвигаться вперед. В связи с этим командование изъяло из конно-механизированной группы 31-ю танковую бригаду и полк 112-й танковой дивизии, а вскоре в моем подчинении снова остался лишь 2-й кавалерийский корпус.
21 ноября корпусу было приказано перейти к обороне.
Операция под Серпуховом стоила нам немалых жертв.
Выбыл из строя комиссар 5-й кавалерийской дивизии К. М. Нельзин. Ему ампутировали ногу. Тяжелое ранение получил командир 145-й танковой бригады генерал-майор М. Д. Соломатин.
Однако и немцы понесли большие потери. Они оставили на поле боя три тысячи сто трупов солдат и офицеров.
В то время ни мне, ни старшим начальникам еще не были хорошо известны замыслы и планы противника. Трудно было судить, где мы действовали безошибочно, а где упустили имевшиеся возможности. Только теперь, изучая и сопоставляя различные данные, можно уверенно судить обо всем этом.
Во время Серпуховской операции у нас были, разумеется, просчеты. Взять, к примеру, использование подвижных частей и соединений. Танкисты и кавалеристы вели затяжные бои в лесу, в бездорожной местности и были лишены тем самым своего главного преимущества - маневренности. Оправдать это можно лишь тем, что Западный фронт не имел тогда в своем распоряжении других свободных войск.
Как известно, немецко-фашистское командование создало для ноябрьского наступления на Москву две сильные группировки. Одна из них развернулась от Волоколамска до Московского водохранилища. Эта группировка включала в себя 3-ю и 4-ю танковые группы и часть сил 9-й армии. Она должна была нанести удар на Москву с северо-запада, одновременно обходя нашу столицу через Дмитров и Загорск.
В районе Тулы сосредоточилась другая группировка противника, состоявшая из 2-й танковой армии генерал-полковника Гудериана и приданных ей пехотных дивизий. Гудериан намеревался прорваться к Кашире и Серпухову, направляя в то же время часть сил к Коломне. Возле Ногинска и Орехово-Зуева танковые клинья немцев должны были сомкнуться. Москва оказалась бы в окружении.
Это были так называемые «большие клещи». Кроме того, существовал еще план «малых клещей». Командующий 4-й полевой армией фельдмаршал фон Клюге, имевший в своем распоряжении до двадцати дивизий, создал на флангах два ударных кулака. Левофланговая группировка этой армии начинала наступление из района Можайска, а правофланговая - из лесов юго-западнее Серпухова. Эти группировки должны были встретиться в Кунцеве, окружив значительную часть противостоявших им войск Западного фронта.
Командование 4-й полевой армии рассчитывало зажать советские войска в «малые клещи». Однако план фон Клюге был сорван в самом начале. Контрудар нашей конно-механизированной группы пришелся по фашистам, изготовившимся к наступлению. Вместо того чтобы двигаться вперед, немцы вынуждены были обороняться, используя для этого не только корпусные, но и армейские резервы.
Наша конно-механизированная группа совместно с войсками 49-й армии сковала под Серпуховом до восьми дивизий противника и тем самым обезвредила правую «клешню» фельдмаршала фон Клюге. Кроме того, немцам пришлось перебросить под Серпухов и часть резервов, предназначенных для развития удара левофланговой армейской группировки. В результате левая «клешня» тоже была ослаблена. 4-я армия начала наступление под Можайском не 16 ноября, а значительно позже.
К сожалению, контрудар конно-механизированной группы под Серпуховом до сих пор не освещен в нашей военной литературе. А в тех немногих работах, где затрагивается эта операция, встречаются явные ошибки.
Приведу один пример. Вот книга А. М. Самсонова «Великая битва под Москвой», выпущенная издательством Академии наук СССР в 1958 году. На стр. 132-133 сказано: «В районе Серпухова был нанесен сильный контрудар по правофланговым войскам 4-й полевой армии противника. Войска 49-й армии под командованием генерал-лейтенанта Захаркина в результате шестидневных ожесточенных боев (14-19 ноября) нанесли здесь серьезное поражение гитлеровцам. Фашистское командование вынуждено было перебросить в этот район подкрепления (две танковые и одну пехотную дивизии), сняв эти войска с участка, откуда по намеченному ранее плану они должны были наносить удар вдоль Варшавского шоссе на Подольск. Наступление 4-й армии врага благодаря контрудару наших войск было задержано и началось позднее, чем на других участках...»
В книге Самсонова, как и в других трудах, ничего не сказано о действиях усиленного кавалерийского корпуса, или, другими словами, конно-механизированной группы. Упоминается только 49-я армия. А между тем эта армия, очень ослабленная в предыдущих боях, не могла сыграть значительной роли в операции под Серпуховом. Контрудар проводился главным образом войсками конно-механизированной группы, специально созданной для этой цели.
Следует подчеркнуть, что конно-механизированная группа выступала в этой операции как самостоятельное оперативное объединение, подчиненное непосредственно командованию Западного фронта. Группа взаимодействовала с 49-й армией, но вовсе не входила в ее состав. Будущий историк может найти много документов, подтверждающих этот факт. В архиве Министерства обороны имеется, например, копия плана операции конно-механизированной группы. Там же хранится план взаимодействия ее с войсками 49-й армии и много других документов.
Если обратиться к немецким штабным картам того времени, то можно заметить любопытную деталь. На них в районе Серпухова отмечена только одна кавалерийская дивизия, да и та под ошибочным номером. Другие соединения конно-механизированной группы на картах противника не значатся. Это еще раз подтверждает, что подготовку нам удалось провести скрытно и контрудар явился для противника неожиданностью.
Операция войск конно-механизированной группы и 49-й армии была одним из первых крупных контрударов по фашистам в районе Москвы. За ним последовала целая серия других, сыгравших большую роль в срыве планов гитлеровского командования. Эти контрудары помогли на некоторых участках остановить врага, нащупать его слабые места и способствовали подготовке того грандиозного контрнаступления советских войск, которое развернулось в декабре 1941 года.
Удержать Каширу во что бы то ни стало
С 23 ноября кавалерийский корпус начал выводиться из боя. Мы сдавали свою оборонительную полосу стрелковым частям 49-й армии. Но сдача происходила медленно. У 49-й армии не хватало сил, чтобы принять и надежно прикрыть наш участок.
Я надеялся, что корпус получит несколько дней отдыха для приведения себя в порядок после тяжелых боев. У нас много было некованых лошадей из маршевого пополнения. Мы собирались провести массовую ковку и перековку. Однако сделать это не удалось. 24 ноября поступило распоряжение командующего Западным фронтом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46