Ночь прошла без сна; мне не терпелось, чтобы настал день, дабы последовать решению, которое я принял. Когда рассвело, велев приготовить лошадей и живо собравшись сам, я отдал этим двум юношам все то, что я привез с собой, и, кроме того, пятьдесят золотых дукатов; и столько же оставил себе, кроме того тот алмаз, который мне подарил герцог; только две рубашки я брал с собой и некую не слишком хорошую верховую одежду, которая была на мне. Я не мог отделаться от обоих юношей, которые хотели ехать со мной во что бы то ни стадо; поэтому я очень их стыдил, говоря им: «У одного уже борода растет, а у другого вот-вот начнет расти, и от меня вы научились столькому в этом бедном искусстве, которое мне удалось вам преподать, что вы теперь первые юноши в Италии; и вам не стыдно, что у вас не хватает духу выйти из детских ходулек, в которых вам вечно так и ходить? Это все-таки дело трусливое; а если бы я вас отпустил без денег, что бы вы сказали? А теперь убирайтесь от меня, да благословит вас Бог тысячу раз; прощайте». Я повернул коня и оставил их плачущими. Я двинулся красивейшей дорогой через лес, чтобы отъехать за этот день на сорок миль, по меньшей мере, в место самое неведомое, какое бы я мог придумать; и уже я отъехал приблизительно мили на две; и за этот малый путь я решил никогда больше не бывать в таких краях, где бы меня знали, и не хотел больше делать никакой другой работы, как только Христа величиною в три локтя, приближаясь, насколько я могу, к той бесконечной красоте, которая им самим была мне явлена. Решившись таким образом вполне, я ехал ко гробу Господню. Думая, что я настолько отъехал, что никто уже не может меня найти, я в это самое время услышал, что позади меня скачут лошади; и они мне внушили некоторое опасение, потому что в этих краях была некая порода шаек, каковые называются вольницей, которые усердно убивают по дорогам; и хотя каждый день изрядно их вешается, это им как будто все равно. Когда они ко мне подъехали ближе, я увидел, что это королевский посланец, вместе с этим моим юношей Асканио; и, настигнув меня, он сказал: «От имени короля говорю вам, чтобы вы немедленно ехали к нему». Каковому человеку я сказал: «Ты приехал от имени кардинала; поэтому я не желаю ехать». Человек сказал, что, раз я не желаю ехать по-хорошему, то он имеет полномочие созвать народ, каковой повезет меня связанным, как узника. Также и Асканио, как только мог, меня упрашивал, напоминая мне, что когда король сажает кого в тюрьму, то потом он пять лет по меньшей мере не решается его выпустить. Это слово о тюрьме, когда я вспомнил ту, что в Риме, навело на меня такой ужас, что я живо повернул коня, куда королевский посланец мне сказал. Каковой, все время бормоча по-французски, не переставал всю дорогу, пока не доставил меня ко двору; то он мне грозил, то говор ил одно, то другое, так что я готов был отречься от мира.

XII

Когда мы прибыли к королевскому жилью, мы проходили мимо жилья кардинала феррарского. Кардинал, стоя в дверях, подозвал меня к себе и сказал: «Наш христианнейший король сам от себя назначил вам такое же жалованье, какое его величество давал Леонардо да Винчи, живописцу, то есть семьсот скудо в год; и, кроме того, оплачивает вам все работы, которые вы ему сделаете; а еще ради вашего приезда дает вам пятьсот золотых скудо, каковые он желает, чтобы были вам выплачены прежде, нежели вы уедете отсюда». Когда кардинал кончил говорить, я ответил, что это предложения именно такого короля, как он. Этот королевский посланец, не зная, кто я такой, увидев, что мне делаются эти Великие предложения от имени короля, просил у меня много раз прощения. Паголо и Асканио сказали: «Бог нам помог вернуться в столь почетные ходульки». Затем на другой день я пошел поблагодарить короля, каковой мне велел, чтобы я ему сделал модели двенадцати серебряных статуй, каковые он желал, чтобы служили двенадцатью светильниками вокруг его стола; и он желал, чтобы были изображены шесть богов и шесть богинь, точь-в-точь высоты его величества, каковой был немногим меньше четырех локтей ростом. Дав мне это поручение, он обернулся к казнохранителю и спросил его, выплатил ли он мне пятьсот скудо. Тот сказал, что ему ничего не было сказано. Король очень рассердился, потому что он поручил кардиналу, чтобы тот ему это сказал. Еще он мне сказал, чтобы я ехал в Париж и поискал, какое помещение было бы подходящим, чтобы делать такие работы, потому что он велит мне его дать. Я взял пятьсот золотых скудо и поехал в Париж, в один дом кардинала феррарского; и там начал, во имя божие, работать и сделал четыре модели маленьких, в две трети локтя каждую, из воска: Юпитера, Юнону, Аполлона, Вулкана. Тем временем король приехал в Париж; поэтому я тотчас же пошел к нему и понес сказанные модели с собой, вместе с этими моими двумя юношами, то есть Асканио и Паголо. Когда я увидел, что король удовлетворен сказанными моделями, он велел мне первым делом, чтобы я ему сделал серебряного Юпитера сказанной высоты. Я показал его величеству, что этих двух сказанных юношей я их привез из Италии для службы его величеству и так как я их себе воспитал, то я много лучше на первых порах извлек бы из них помощь, чем из тех, что в городе Париже. На это король сказал, чтобы я назначил сказанным юношам плату, которая бы мне, по-моему, казалась, что будет достаточной для того, чтобы можно было себя содержать. Я сказал, что по сто золотых скудо каждому будет хорошо и что я сделаю так, что они будут наилучшим образом зарабатывать эту плату. Так мы и порешили. Еще я сказал, что я нашел место, каковое мне кажется весьма подходящим, чтобы делать там такие работы; и сказанное место — его величества собственное, называемое Маленький Нель, … Маленький Нель … — В это время замок Нель (на левом берегу Сены) находился в ведении парижского прево (верховного судьи). Усадьба замка Нель делилась на две части — Большой и Малый Нель.
XIV

и что сейчас его занимает парижский наместник, которому его величество его дало; но так как этот наместник им не пользуется, то его величество может дать его мне, который употреблю его для его службы. Король тотчас же сказал: «Это место — мой дом; и я хорошо знаю, что тот, кому я его дал, не живет в нем и им не пользуется; поэтому вы им воспользуетесь для наших работ». И тотчас же приказал своему лейтенанту, чтобы он поместил меня в сказанном Неле. Каковой учинил некоторое сопротивление, говоря королю, что не может этого сделать. На это король ответил во гневе, что желает давать свое добро, кому ему угодно, и человеку, который будет ему служить, потому что от того нет никакой службы; поэтому пусть он ему не говорит больше об этом. Еще добавил лейтенант, что будет необходимо применить немного силы. На что король сказал: «Идите сейчас же, и если малой силы недостаточно, употребите большую». Он тотчас же повел меня на место; и ему пришлось применить силу, чтобы ввести меня во владение; затем он мне сказал, чтобы я весьма остерегался, чтобы меня тут не убили. Я въехал, и тотчас же нанял слуг, и купил несколько крупных штук оружия на древках, и несколько дней провел с превеликими неприятностями; потому что это был большой парижский вельможа, и прочие вельможи были мне все враждебны, так что они учиняли мне такие оскорбления, что я не мог выдержать. Не хочу оставить в стороне, что в то время, когда я поступил к его величеству, шел как раз 1540 год, что было как раз сорокалетним моим возрастом.

XIII

Из-за этих великих оскорблений я вернулся к королю, прося его величество, чтобы он меня устроил в другом месте; на каковые слова король мне сказал: «Кто вы такой, и как ваше имя?» Я остался весьма растерян и не знал, что король хочет сказать; и так как я молчал, то король повторил еще раз те же самые слова, почти рассерженный. Тогда я ответил, что мое имя Бенвенуто. Король сказал: «Итак, если вы тот самый Бенвенуто, о котором я слышал, то поступите по вашему обычаю, а я вам на то даю полную волю». Я сказал его величеству, что с меня достаточно сохранить его благоволение; кроме этого, я не знаю ничего, что могло бы мне повредить. Король, усмехнувшись чуточку, сказал: «Итак, ступайте, а мое благоволение вас никогда не оставит». Тотчас же он мне определил одного своего первого секретаря, какового звали монсиньор ди Виллуруа, чтобы тот распорядился меня снабдить и устроить для всех моих надобностей. Этот Виллуруа был весьма большим другом этого вельможи, называемого наместником, которому принадлежало сказанное место Нель. Это место было трехугольной формы, и примыкало к городским стенам, и было старинным замком, но стражи не держали; величины было изрядной. Этот сказанный монсиньор ди Виллуруа мне советовал, чтобы я поискал что-нибудь другое и чтобы я его бросил во что бы то ни стало; потому что тот, кому оно принадлежит, человек превеликого могущества и что он наверняка велит меня убить. На что я ответил, что я приехал из Италии во Францию единственно, чтобы служить этому удивительному королю, а что до того, чтобы умереть, то я знаю наверное, что умереть мне придется; так что немного раньше или немного позже, мне решительно все равно. Этот Виллуруа был человек величайшего ума и Удивительный во всех своих делах, преогромно богат; нет ничего на свете, чего бы он не сделал, чтобы мне досадить, но он никак этого не показывал; это был человек степенный, красивого вида, говорил медленно. Поручил он это другому дворянину, которого звали монсиньор ди Марманья, каковой был лангедокским казначеем. Этот человек, — первое, что он сделал, выискав лучшие комнаты этого места, велел устроить их для себя: на что я сказал, что это место мне дал король, чтобы я ему служил, и что здесь я не желаю, чтобы жил кто-нибудь другой, кроме меня и моих слуг. Этот человек был горд, смел и горяч; и сказал мне, что желает делать как ему угодно, и что я бьюсь головой об стену, желая ему перечить, и что все, что он делает, на это он получил от Виллуруа полномочие так делать. Тогда я сказал, что я получил полномочие от короля, что ни он, ни Виллуруа этого делать не могут. Когда я сказал это слово, этот гордый человек сказал мне на своем французском языке много грубых слов, на каковые я ответил на своем языке, что он лжет. Подвигнутый гневом, он показал вид, что берется за кинжал; поэтому я взялся за большой свой кортик, который постоянно носил при себе для своей защиты, и сказал ему: «Если ты настолько смел, что обнажишь это оружие, я тотчас же тебя убью». С ним было двое слуг, а у меня были мои двое юношей; и пока сказанный Марманья стоял этак задумавшись, не зная, что делать, скорее склонный к худому, он говорил, бормоча: «Никогда этого не потерплю». Я видел, что дело идет по скверному пути, тотчас же решился и оказал Паголо и Асканио: «Как только вы увидите, что я обнажу свой кортик, кидайтесь на обоих слуг и убейте их, если можете; потому что этого я убью сразу; затем мы уедем с Богом вместе тотчас же». Когда Марманья услышал это решение, ему показалось, что он много сделает, если уйдет из этого места живым. Обо всем этом, несколько более скромно, я написал кардиналу феррарскому, каковой тотчас же сказал об этом королю. Король, рассерженный, отдал меня под охрану другому из этих своих окольных, какового звали монсиньор виконт д'Орбек. Этот человек, с такой любезностью, какую только можно себе представить, позаботился обо всех моих надобностях.

XIV

Когда я кончил все устройства по дому и по мастерской, чтобы они наиудобнейше могли служить, и весьма пристойно, для ведения моего дома, я тотчас же принялся делать три модели точь-в-точь той величины, как они должны были быть из серебра; это были Юпитер, и Вулкан, и Марс. Я их сделал из глины, отлично укрепив железом, затем отправился к королю, каковой велел мне выдать, если я верно помню, триста фунтов серебра, чтобы я начал работать. Пока я все это подготовлял, заканчивались вазочка и овальный таз, каковые отняли несколько месяцев. Когда я их кончил, я их велел отлично вызолотить. Это показалось самой прекрасной работой, которую когда-либо видели во Франции. Я тотчас же понес их к кардиналу феррарскому, каковой весьма меня благодарил, затем, без меня, понес их к королю и поднес их ему. … и поднес их ему . — Кувшин и таз, о которых идет речь, не сохранились.
XV

Король был им очень рад и хвалил меня более непомерно, чем когда-либо бывал хвалим такой человек, как Я; и за это подношение пожаловал кардиналу феррарскому аббатство с доходом в семь тысяч скудо; и мне хотел сделать подарок. Однако кардинал ему помешал, говоря его величеству, что он слишком спешит, потому что я еще не сделал ему никакой работы. Король, который был прещедр, сказал: «Потому-то я и хочу придать ему бодрости, чтобы он мог мне ее сделать». Кардинал, при этом устыдившись, сказал: «Государь, я вас прошу, чтобы вы предоставили это мне; потому что я ему назначу содержание в триста скудо самое меньшее, как только я вступлю во владение аббатством». Я их так никогда и не получил, и слишком было бы длинно желать рассказывать про чертовство этого кардинала; но я хочу заняться вещами более важными.

XV

Я вернулся в Париж. При таком благоволении, оказанном мне королем, мне дивился всякий. Я получил серебро и начал сказанную статую Юпитера. Я нанял много работников и с превеликим усердием, днем и ночью, не переставал работать; так что, когда я кончил из глины Юпитера, Вулкана и Марса и уже начал из серебра подвигать вперед весьма изрядно Юпитера, мастерская уже имела очень богатый вид. В это время появился в Париже король; я пошел ему представиться; и как только его величество меня увидел, он весело меня подозвал и спросил меня, нет ли у меня в моем жилище чего-нибудь красивого показать ему, потому что он туда пришел бы. На что я рассказал все то, что я сделал. Тотчас же ему пришла превеликая охота пойти; и после своего обеда он собрался с госпожою де Тамп, Госпожа де Тамп — Анна де Писселе, герцогиня д'Этамп (1508–1580), фаворитка Франциска I.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74