Лемберик Исай Михайлович
Капитан Старчак (Год жизни парашютиста-разведчика)
Лемберик Исай Михайлович
Капитан Старчак
Год жизни парашютиста-разведчика
Аннотация издательства: "Капитан Старчак" - документальная повесть о замечательном советском парашютисте-разведчике, проявившем высокое мужество в боях за Родину. Парашютный отряд И. Г. Старчака, действуя на Западном фронте, стал грозой для немецких захватчиков. Автор, военный корреспондент дивизионной газеты, встречался с капитаном Старчаком и другими героями повести летом, осенью и зимой 1941 года, и записи той поры положены им в основу публикуемой книги.
Содержание
Наше знакомство
Лето
Осень
Зима
Та же зима
Весна
Новые встречи
Наше знакомство
1
Зимой тысяча девятьсот сорок второго года кто-то из летчиков первого полка тяжелых бомбардировщиков сказал мне на прифронтовом аэродроме близ Калуги, что Старчак погиб под Юхновом. В этот район в середине января был высажен его парашютный отряд.
Погиб он так. Приземляясь, Старчак провалился в незамерзающий ручей; рядом, по шоссе, двигались вражеские колонны. Капитан стоял на морозе, не шелохнувшись, чтобы не выдать себя и товарищей, высадившихся поблизости. Когда колонны прошли, друзья нашли Старчака уже мертвым и самолетом отправили его тело в Москву.
- Да, был человек и нет, - сказал лейтенант. - Вот память от него осталась. - Он протянул самодельную алюминиевую зажигалку, представляющую собой голову Мефистофеля. - Возьмите, может, родных повстречаете. - Лейтенант покрутил колесико, хотя папироса у него горела.
Докурив, он метнул окурок в сугроб и пошел в штаб эскадрильи, оставляя своими унтами глубокие следы на подтаявшем сером снегу.
Больше я ничего не слышал о капитане Старчаке, и, хотя трудно было поверить, что такой знающий, находчивый и, наконец, удачливый командир погиб, рассказ о том, как он встретил свой смертный час, показался мне горестным, но правдивым. Именно так должен был поступив Старчак, человек, о котором еще при жизни складывали легенды пилоты тяжелых ночных бомбардировщиков - люди, знавшие цену мужеству.
Мало-помалу новые встречи, новые заботы и потери скрыли образ капитана Старчака, сделали его давним и далеким.
Недавно зажигалка попалась мне на глаза и напомнила многое.
Мысль побежала от события к событию.
...Летчик дает мне зажигалку капитана Старчака... Последняя встреча с капитаном перед его вылетом в тыл врага... Беседа в Юхнове в сентябре.
Потом пошли воспоминания, относящиеся к еще более раннему времени.
...Редактор газеты двадцать третьей авиационной дивизии Николай Андреевич Елу махов посылает меня из Медыни в Юхнов к парашютистам.
- Побеседуй, может, напишешь. Народ прелюбопытный.
И вот наша трехоска "ГАЗ-АА", изукрашенная зелеными и коричневыми маскировочными пятнами, идет по влажному от дождя асфальту Варшавского шоссе, то скатываясь по отлогому склону, то взбираясь на взгорье.
Доезжаем до столба с цифрой "210" и сворачиваем на проселочную дорогу. Едем прозрачной березовой рощей по ровной, накатайной колее.
Внезапно шофер тормозит: поперек дороги - бревно.
К нам подходит остроносый белобрысый парень в расстегнутой телогрейке с черным немецким автоматом на груди:
- Пароль?
Показываю редакционное удостоверение.
Парень небрежно берет его, читает и кладет к себе в левый карман гимнастёрки, а из правого достает плоский жестяной свисток, какие бывают у волейбольных судей, и свистит сперва протяжно, потом отрывисто,
Из-за кустов выходят еще двое, тоже с автоматами.
Через минуту объявляют решение;
- Отведем вас в штаб. Возьмите пока свой документ. Шоферу придется здесь подождать. И вот еще что: мы должны завязать вам глаза...
Несколько минут мы идем по мягкой, усыпанной еще прошлогодней листвой тропе, и провожатые предупреждают время от времени:
- Не споткнитесь, корень.
Где-то в отдалении шумят моторы самолетов, но их гул не может заглушить птичьих голосов.
- Нагнитесь, а то о притолоку стукнетесь, - предупреждают провожатые. Здесь три ступеньки вниз.
С глаз снимают повязку. Мы - в низкой землянке, обшитой тесом. Вижу стол, придвинутый к стене, окно, полузадернутое занавеской, и походную койку, на которой лежит человек в гимнастерке и военных шароварах, заправленных в белые носки. Это капитан: на голубых петлицах гимнастерки поблескивают алой эмалью знаки различия - "шпалы".
Капитан приподнимается, садится на койке, а мне показывает рукой на табурет.
- Слушаю вас, - говорит он, натягивая блестящие хромовые сапоги и подпоясываясь.
Подаю удостоверение личности и, пока капитан, щурясь от ярких лучей, рассматривает документы, стараюсь разглядеть его.
Это худощавый белокурый человек лет тридцати пяти, с твердым подбородком, глубоко запавшими воспаленными от долгого недосыпания голубыми глазами.
Незаметно нащупываю в кармане записную книжку и готовлюсь вытащить ее, но... не приходится. Капитан возвращает удостоверение и говорит:
- Писать пока не о чем, да, пожалуй, и не следует.
- У меня приказ редактора, - возражаю я. - У нас тоже дисциплина.
- Извините, я должен лечь спать. - Капитан стягивает сапоги, и они мягко стукаются о земляной пол. - А редактору так и передайте, что писать ничего не надо... Вы завтракали? - И, не дождавшись ответа, приказывает дежурному, стоящему у дверей: - Накормите товарища из редакции и проводите к машине. Глаза можно не завязывать...
А мне говорит:
- Перестарался, однако, наш патруль...
Мы выходим из землянки, идем по редкому лесочку и оказываемся на поляне, где колесо в колесо стоят три походные кухни.
- А расход почему не заявили? - ворчит пожилой повар.
Дежурный в спор не вступает. Он говорит лишь три слова:
- Велел капитан Старчак...
- Так бы и сказал! - Повар надевает белую курточку, застегивает ее на все пуговицы и берет черпак. - Вам со дна или пожиже? Шофер у вас? И ему нальем...
Когда мы возвращаемся к нашей редакционной полуторке, дежурный говорит в утешение:
- Ты не больно-то расстраивайся. Капитан и в центральные газеты не дает материал, даже киношников гоняет. - И, повторяя чужие слова, скорей всего слова самого командира, добавляет: - Зачем визитные карточки оставлять? Чем меньше о нас знают теперь, тем лучше узнают потом. Нам популярность ни к чему...
Это было в августе сорок первого года. Почему-то и тогда, в то августовское утро, фамилия капитана показалась мне знакомой, словно бы слышанной когда-то.
Так я и не припомнил, где слышал эту фамилию. Но теперь вспомнил.
...Начало июля. По лесам и болотам Полесья отступают разбитые в неравных июньских боях наши кадровые полки, принявшие на себя первый удар. Вот уже неделю идем мы, увязая в грязи, узкой просекой, которая, кажется, вот-вот оборвется, но конца которой нет и нет.
Нашу нестройную колонну ведет полковник Некрасов. Он возвращался из отпуска к месту службы, в Брест, но не доехал: на рассвете двадцать второго июня фашистские самолеты разбомбили в Кобрине его поезд. Добраться на автомашине или на худой конец пешком тоже не удалось: Брест был уже окружен.
Вместе с летчиками сто двадцать третьего истребительного полка и бойцами восемьдесят седьмой авиабазы полковник остался оборонять аэродром.
Задача была решена: немцы так и не смогли высадить здесь десант.
Потом начался наш отход, и вот мы, солдаты и командиры, голодные, усталые, идем уже целую неделю, зная одно направление - на восток, к своим.
Поймав взгляд кого-либо из бойцов, полковник говорит негромко:
- Теперь уже скоро... А там недельку отдохнем, подкормимся у походных кухонь, приведем себя в порядок и - снова в бой. Мы еще увидим, как война на запад оглобли поворачивает.
К рассвету лес кончился, и перед нами открылась долина, прорезанная дымящейся утренним туманом рекой Ясельдой.
За несколько минут ветер сдул туман, и мы увидели за рекой серое шоссе, по которому шли такие же серые, как лента дороги, немецкие танки, бронемашины, грузовики, Вдалеке синел лес.
Мы вернулись в чащу: когда стемнеет, форсируем Ясельду и перейдем шоссе...
Ночью мы переправились через реку, перебежали опустевшее шоссе и к рассвету добрались до леса.
И опять бесконечная просека, ведущая к иной реке, за которой, как и за Ясельдой, шоссейная дорога, запруженная вражескими войсками. Не по карте узнавали мы такие реки, как Лань, Случь, Птичь...
- Неправда, пробьемся! - говорит полковник Некрасов. И уверенность ветерана передается нам, двадцатилетним, в трудное время начавшим свой воинский путь.
Наступает ночь. Еще одна бессонная ночь первого месяца войны.
Полковник Некрасов назначает нескольких бойцов и командиров в дозор, а остальным велит спать, словно сам не знает, что никому не уснуть.
Тихо в лесу. Не шуршат отзывчивые осины, не перекликаются напуганные людьми ночные птицы. Только слышно, как невдалеке журчит ручеек. Пойти напиться, что ли? Нет сил подняться. Ладно, обойдется...
Издалека доносится гул. Он приближается, становясь все явственней. Моторист из сто двадцать третьего авиаполка обрадованно говорит:
- Свой!
Знатоку не больно-то верят:
- Сейчас он тебе гостинчика подбросит по-свойски...
- Вчера тоже говорили "свой", а он как пошел чесать из крупнокалиберного...
Самолет пролетел низко-низко над лесом, и через минуту шум мотора умолк.
- Приземлился! - определил моторист. - Скорей всего на той полянке, по которой давеча шли. Больше здесь негде. Хорошо, что луна, а то нипочем не сесть...
Прошло минут двадцать, и мы увидели: трое из боевого охранения ведут к полковнику Некрасову хромающего человека в комбинезоне и летном шлеме.
Человек в комбинезоне негромко сказал:
- Мне поручено помочь вам выйти на соединение с войсками. Вот мои документы. А вот карта с обстановкой.
Полковник прилег, накрылся с головой плащ-палаткой и зажег электрический фонарик. Тонкий луч света пробивался наружу, и "ночной гость" наступил на неплотно прилегавшую к траве кромку палатки.
Но вот наш командир выключил фонарь и встал.
- Спасибо, капитан, - сказал он человеку в комбинезоне. - Я знал, что нас не оставят... И бойцам все время говорил.
- Наши парашютисты сегодня по радио о вас сообщили, вот и послали меня, объяснил незнакомец. Луна закатилась за облако, и стало совсем темно.
- Проводите капитана, - приказал полковник бойцам из охранения и мне.
Мы пошли напрямик, через кусты. Капитан, прихрамывая, шел впереди; он раздвигал ветви и уверенно отыскивал путь.
До полянки добрались довольно быстро, на опушке он распрощался с нами:
- Счастливо дойти!
- А вам - долететь!
Капитан уселся на заднее сиденье, пилот запустил мотор, машина легко покатилась по лужайке и взмыла в темное небо.
Когда мы вернулись, отряд уже был построен в маршевую колонну.
Полковник Некрасов повел нас по таким дорогам, на которых не было вражеских войск, и через три дня отряд перешел линию фронта. Это было неподалеку от Гомеля,
Наш командир сразу же получил назначение; были распределены по разным подразделениям и мы; меня направили в редакцию дивизионной газеты.
Фамилия человека, который помог нам выйти из вражеского кольца, была Старчак. Это я узнал от полковника Некрасова, когда он зашел проститься с нами.
- Старчак, капитан Старчак, офицер связи, - сказал полковник и засмеялся, довольный.
... Все это я вспомнил, глядя на старую алюминиевую зажигалку, и еще раз пожалел, что не разыскал родных Старчака, не рассказал им все, что знал об этом человеке.
Я решил сделать это во что бы то ни стало.
2
До войны Старчак служил в Минске, и поэтому прежде всего я написал туда. Из горисполкома пришел ответ, что никого из родственников капитана найти не удалось.
Сказать по совести, на положительный ответ и не было особой надежды: война разметала семьи офицеров, и жена Старчака, если только ей удалось уехать вовремя, могла оказаться где-нибудь на Урале или, скажем, в Поволжье. Дело осложнялось и тем, что я не знал ее имени.
Нет, надо было, как мне и советовали в Музее Советской Армии, искать в военных архивах личное дело самого капитана. Только бы найти эту папку!
Но в архивных учреждениям личного дела Старчака не оказалось. Никаких сведений о капитане не было и в Управлении кадров Военно-воздушных сил, и в отделе кадров Воздушно-десантных войск, и в Московском городском и областном военкоматах.
Прошло три месяца, но я знал о Старчаке ничуть не больше, чем когда начинал поиски. Правда, перечитывая комплекты газет первого года войны, я нашел немало очерков и статей, посвященных Старчаку и его товарищам. Но нигде, к сожалению, не говорилось, где же родился командир отряда парашютистов. Как я досадовал, что в свое время, беседуя со Старчаком, не записал этого.
Долго было бы рассказывать о ходе поисков. Пришлось обратиться и в Музей авиации, и в Центральный аэроклуб, где, казалось, должны были найтись товарищи Старчака по парашютному спорту, и в газету "Советская авиация", где в октябре сорок первого года была помещена статья писателя Николая Богданова о богатырском подвиге отряда Старчака, державшего оборону на Угре.
Я позвонил Богданову.
- Как же, как же! Помню, конечно. Погиб, говорите? Очень горько это слышать...
Богданов посоветовал обратиться к писателю Кожевникову, В августе или сентябре сорок первого года Кожевников беседовал в Юхнове со Старчаком, даже, кажется, летал вместе с ним в тыл.
В редакции журнала "Знамя" сказали, что Кожевников уехал в Китай и вернется не скоро.
Неудачным было обращение и в Центральный аэроклуб.
Может быть, безуспешные поиски продолжались и по сей день, если бы не добрый совет научной сотрудницы Музея Советской Армии Евгении Михайловны Кирпонос:
- А не обратиться ли вам в наградной отдел? У Старчака, как вы рассказываете, были ордена. На всех награжденных заведены карточки.
Все оказалось до обидного просто. Стоило ли терять недели и месяцы?
Я позвонил в наградной отдел Министерства обороны, и мне продиктовали то, что было написано на карточке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18