"Дорогие товарищи!
Мы по-деловому восприняли ваш призыв. Да, мы любили свой богатый, культурный Сталинград, свой завод. Нам предоставлялось все, для того чтобы жить полной, замечательной жизнью. Комсомольцы работали на заводе, учились в институтах, техникумах, школах. Театры, клубы, стадионы, парки украшали нашу жизнь. Все это строили мы сами, 7000 комсомольцев строили этот первенец первой пятилетки - тракторный завод. Тракторозаводцы, где бы они ни были, с гордостью рассказывали о своем заводе.
Немцы сожгли, разбомбили наш завод, поселок. В первые дни осадного положения комсомольцы, молодежь вместе с коммунистами в первых рядах грудью отстаивали подступы к району. Сотни комсомольцев ушли с рабочими отрядами на передовую линию фронта. Сотни строили укрепления и баррикады.
Под непрерывной бомбежкой, артиллерийским и минометным обстрелом комсомольцы продолжали работать на производстве, давая боеприпасы фронту.
В полуразрушенном цехе комсомольцы собрали шесть танков и с комсомольскими экипажами отправили их в бой. Руководил этим Корчагин Петр.
Во главе молодежи встал актив - член бюро РК, секретари и члены комитетов: Скороходов Петр, Тимошенко Николай, Супоницкий Леня, Красноглазов Ваня, Курсикова Мария и другие.
В пожарищах, под бомбежкой и обстрелом комсомольцы спасали раненых, помогали эвакуировать население, детей-сирот, печатать и распространять листовки, приказы Чрезвычайной комиссии, охраняли предприятия. Везде, на всех решающих участках, были комсомольцы и этим помогали вам.
Велика перед нами сейчас задача - возродить завод.
Это веление Родины мы выполним с честью. Комсомольцы приступили к расчистке города от развалин, к восстановлению жилищ, мы заботимся о детях-сиротах.
Молодежь всей страны поможет нам возродить завод. Сейчас к нам на помощь уже прибывают мобилизованные комсомольцы.
Боевые подвиги ваших комсомольцев будут служить примером в наших трудовых делах. На них мы будем воспитывать молодежь. Пройдет период горячей, упорной стройки, и вновь над Волгой будут выситься могучие корпуса СТЗ.
Ваш наказ, товарищи комсомольцы, мы выполним. Откроем свой трудовой счет! Отдадим все силы на восстановительные работы! Будем передовыми в соцсоревновании, будем множить ряды стахановцев военного времени!
Мы знаем, что ждет от нас фронт. Мы полностью удовлетворим его требования - отдадим на это все свои комсомольские силы. Мы возобновим и приумножим традиции семитысячников - строителей СТЗ. На свой счет мы запишем не один трудовой подвиг.
Вы с честью выполнили приказ Родины - отстояли Сталинград. Мы знаем, что вы не уроните честь сталинградцев в предстоящих сражениях.
У вас впереди решающие бои. Бейтесь с врагом со сталинградской славой, отомстите за наш славный город Сталинград, истерзанный немецкими оккупантами.
В бою и труде будем достойными сынами и дочерьми нашей великой партии! Пишите нам о своих боевых делах, а мы вам расскажем о трудовых подвигах восстановителей СТЗ".
От имени комсомольцев СТЗ письмо подписали: Багаева, Пластикова, Кастерин, Щелочнова, Кузнецова, Лукьянов, Салотопова, Шмелева, Бехтерева, Кулешенко, Бабаева, Ковалева и другие.
Не знаю, сохранился ли еще где-нибудь текст этого письма. Его передал мне политрук Яков Иванович Груценко.
Я не ошибусь, если скажу, что письмо молодежи и комсомольцев Сталинграда это бесценный исторический документ, запечатлевший величие и душевную красоту поколения, воспитанного нашей партией в годы войны.
Сейчас известно, что сталинградская молодежь сдержала свое слово: тракторный завод был восстановлен (можно было бы сказать - построен заново) в кратчайшие сроки: 17 июня 1944 г. выпуск танков был возобновлен.
Наша дивизия, дислоцировавшаяся некоторое время в районе завода и заводского поселка, была свидетелем героического и вдохновенного труда тех, кто написал это письмо. Большую часть работавших на восстановлении завода составляла молодежь, не достигшая призывного возраста, и женщины. Работать так, как работали они, могли только истинные патриоты своей страны, люди, бесконечно преданные партии и народу. Честь им и слава. Они так же достойны звания сталинградцев, как те, кто защищал город и завод, кто заплатил за победу на Волге кровью и жизнью.
Но я не закончил рассказа о митинге.
Во время выступлений я заметил невысокого худощавого человека в военной фуражке и шинели без знаков различия. Его лицо было взволнованно, с него не сходило выражение горечи и некоторой растерянности. После окончания митинга он подошел ко мне и представился:
- Заместитель директора Сталинградского тракторного завода Борис Николаевич Ткачев.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что по заданию руководства Ткачев с завода не эвакуировался и защищал его вместе с рабочими до последней возможности. Теперь Ткачев вернулся и вместо красавца завода нашел груды развалин да еще теплые пепелища...
Борис Николаевич Ткачев оказался очень скромным, трудолюбивым и славным человеком За то время, что наша дивизия провела в Сталинграде после разгрома фашистов, мы очень сблизились с Ткачевым. В том числе и на почве любви к некоторым чисто русским развлечениям и удовольствиям: парной бане и самовару. Баню мы соорудили небольшую, но сухую и жаркую, с хорошим ароматом свежевыструганных досок. Откуда взялся самовар специально для бани - теперь уже не помню. Помню, что он был медный, начищенный до яркого желтого блеска, с промятым боком и обгоревшей ручкой. Наша баня работала круглосуточно и была любимым местом отдыха для офицеров и красноармейцев.
3 февраля в двенадцать часов дня я провел на стадионе Сталинградского тракторного завода совещание командиров частей и их заместителей.
После совещания, осматривая расположение полков, я ехал по дороге, проходящей непосредственно по городу. Собственно, дорогой эту разбитую бомбами, развороченную минами и снарядами колею можно было назвать только условно. Машину мотало и подбрасывало.
Кварталы заводских районов можно было узнать только по торчащим развалинам обгоревших труб. Ни одного уцелевшего домика.
Один из полков должен был расположиться на территории завода и поселка Баррикады. Здесь бойцы разбирали развалины, отыскивая годные для жилья подвалы и землянки.
Когда стемнело, в Сталинграде вспыхнули огни. Это сталинградцы зажгли на улицах костры.
Каждый костер, как древний очаг, притягивал к себе замерзших, бездомных жителей города, которые появились неизвестно откуда. У одного из костров мы остановились. На груде хлама сидела, кутаясь в рваное солдатское одеяло, сухонькая старушка (как мне сказали потом, колхозница из села Орловки Евдокия Гавриловна Гончарова). Грея над огнем сморщенные коричневые руки, она оживленно рассказывала:
- А уж как холодать начало, так тут он, фашист-то, совсем остервенел. Прискочут на машине, часового оставят, а сами в избу шасть - и ну хватать все подряд: одеяла, подушки, матрацы. Аж пеленки из детской люльки и те хватали да на морды накручивали...
Неожиданно для себя я был назначен комендантом заводской части Сталинграда. Назначение это было очень ответственно и сопряжено с большими трудностями, которые легли на плечи дивизии.
Главная наша задача заключалась в том, чтобы способствовать восстановлению в районе жизни в самом широком смысле слова. А для этого нужно было здесь, на территории завода и заводского поселка, прежде всего стереть с лица земли страшные следы, оставленные смертью. И в самом Сталинграде, и на подступах к нему остались непогребенными десятки тысяч трупов немецких солдат и офицеров.
По десять - двенадцать часов в сутки работали бойцы, чтобы успеть до прихода весны их захоронить и не допустить распространения инфекции и эпидемии.
Было еще одно обстоятельство, усложнявшее работу коменданта. В полуразрушенном здании на территории заводского поселка остался немецкий госпиталь. Нам пришлось взять над ним шефство, и из соображений гуманности, и опять-таки из чисто санитарной необходимости.
В госпитале уже работала бригада армейских врачей. Мы с несколькими офицерами штаба отправились туда, чтобы выяснить, чем можно им помочь.
Не считаю себя слабонервным или излишне впечатлительным, но картина, которая представилась нам у входа в госпиталь, произвела на меня тяжелейшее впечатление.
У самой входной двери, слегка припорошенные снегом, высились странные штабеля. Оказалось, что персонал госпиталя, не утруждая себя или боясь попасть под бомбежку, всю зиму складывал здесь тела умерших солдат и офицеров.
То, что мы увидели внутри госпиталя, было не менее удручающим. Раненые лежали всюду: на колченогих железных кроватях, на деревянных нарах и лавках, прямо на полу. По полуразрушенным помещениям гуляли сердитые сквозняки, роились снежные осы, тягуче разносились стоны раненых и грубые окрики немецких санитаров
Наши врачи, выйдя из операционной, недоуменно пожимали плечами.
- Да-а! - сказал один из них. - Первый раз вижу такую операцию.
- Что, очень сложная? - спросил я.
- Да нет, не в этом дело. Просто работал не врач, а костоправ средневековый. Грубо, рывком, будто не живого человека режет. И антисептики никакой. А техника, техника...
Мы остановили проходившего мимо врача-немца.
- Сколько у вас тут раненых?
Он некоторое время молчал, уставившись в пол. Потом пожевал губами и, вздернув правое плечо к самому уху, ответил:
- Трудно сказать. Может быть, триста или четыреста. А может, и меньше. Очень многие умирают.
- Немудрено! - Я осуждающе покачал головой. - При таком-то обслуживании.
Врач поднял ко мне лицо. Оно выражало недоумение.
- Война, - с брезгливым безразличием выдавили его губы.
По лестнице небрежно и грубо, как мешок, тащили к выходу мертвого. Я посторонился. Вдруг мне послышался стон.
- Послушайте, - сказал я санитарам, - он, кажется, еще жив.
- Возможно, - бросил тот, что шел впереди. - Но доктор сказал, он безнадежен.
Потребовалось срочное вмешательство наших медиков, чтобы спасти оставшихся в этом так называемом госпитале раненых.
Февральские дни не шли, не бежали, а неслись сломя голову. Каждый приносил какие-нибудь неожиданности. Одной из них был вызов на 22-е число в Бекетовку.
Бекетовка - небольшой поселок южнее Сталинграда. Там, как нам было известно, находился КП командующего 64-й армией генерала М. С. Шумилова. На совещание вызвали не только командиров дивизий, но и их заместителей по политчасти.
Ехали долго, пересекая бесконечные овраги и объезжая воронки. Морозило, но солнце уже пригревало. Дороги были вспаханы танками, разбиты тяжелыми машинами, истоптаны солдатскими сапогами, как тесто, месившими снежную кашу.
Наконец добрались до Бекетовки. Поселку каким-то чудом удалось уцелеть под градом бомбежек, который обрушился на Сталинград и его пригороды. Впрочем, особого чуда не было: Бекетовка находилась несколько в стороне от направления главного удара немецких войск. Посередине поселка проходила улица, такая широкая, что за неимением поблизости подходящей посадочной площадки прямо на нее садились самолеты По-2.
Сразу по приезде мы узнали, что общего совещания не будет. Специальная комиссия вызвала к себе на собеседование военные советы трех армий - нашей 66-й, 64-й, 62-й, а также командиров всех дивизий тех же армий и их заместителей по политчасти.
О чем шел разговор с военными советами армий, мы могли только догадываться, и то лишь тогда, когда побывали на собеседовании сами. В ожидании же приглашения комиссии мы сидели в просторной избе, обмениваясь новостями с находившимися там представителями других дивизий.
Наконец нас пригласили в соседнюю пятистенную хату, из которой было вынесено все, кроме столов и скамеек. Грубо остроганные столы, приставленные друг к другу, образовали букву "Т", как это обычно делается в кабинетах руководителей. У стены, противоположной той, в которой была входная дверь, лицом к двери за столом сидели члены комиссии во главе с Е. А. Щаденко.
Члены Военного совета нашей армии вместе с ее командующим А. С. Жадовым расположились вдоль ножки образованной столами буквы. Мы с Корогодским сели в торце ее, спиной к двери. Некоторое время все молча смотрели на нас. Признаться, на мгновение во мне шевельнулось тревожное чувство: уж не виноваты ли мы в чем-нибудь? Чего от нас ждут?
Оказалось, что мы должны были ответить на ряд четко поставленных вопросов, касающихся деловых и боевых качеств командиров нашей дивизии, начиная от моих заместителей, командиров полков и кончая командирами батальонов: как выполняет боевые задания, достаточно ли инициативен, пользуется ли авторитетом у бойцов, способен ли решать сложные тактические задачи, как зарекомендовал себя здесь, под Сталинградом?
Я знал своих командиров хорошо и постарался кратко, но объективно и исчерпывающе охарактеризовать каждого.
- Как вы думаете, зачем все это? - спросил меня Корогодский, когда мы вышли на улицу.
Я недоуменно пожал плечами:
- Ума не приложу.
Разгадка пришла спустя неделю, 1 марта, в виде приказа о присвоении командирам полков и батальонов, а также их заместителям очередных воинских званий, так как большинство имело их ниже установленных по штату. Мне этим приказом, совершенно неожиданно для меня, было присвоено звание генерал-майора.
В Бекетовке мы узнали интересную новость: в нашу армию влилась еще одна дивизия. Это была прославленная 13-я гвардейская ордена Ленина, Краснознаменная стрелковая дивизия, которой командовал Герой Советского Союза генерал-майор А. И. Родимцев.
13-я гвардейская стрелковая дивизия до середины сентября входила в резерв Ставки Верховного Главнокомандующего и была брошена в бои за Сталинград в самые тяжелые дни защитников города, дни, когда фашисты, решив любой ценой взять Сталинград, не останавливались ни перед какими жертвами и упорно двигались к Волге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41