— Карты, документы? — на ходу кричит Орлов.
— Все со мной, — отвечаю. Снег глубокий, а под ним вода. Останавливаемся в лесу. Тихо. Слышно, как шуршит ледоход на речке и совсем по-мирному шелестит хвоя да изредка к северу над лесом вспыхивают одиночные ракеты, зыбким, мертвенным светом освещая горизонт.
— Нужна разведка, — говорит старший группы. — Если сели на оккупированной территории, фрицы наверняка видели, как мы шли на посадку, и с минуты на минуту появятся здесь…
В течение часа, затаившись у опушки леса, мы всматривались в белое пространство, где черным пятном выделялся самолет. Пошел мокрый снег. Его крупные хлопья быстро запорошили наши следы и залепили темное тело машины. Мы распределили обязанности на случай встречи с врагом. Кроме автоматов, гранат и личного оружия, у нас была и портативная радиостанция, работающая от батарей.
— Надо вернуться к самолету, снять пулемет и забрать нашу аварийную радиостанцию, — обратился к старшему группы Сергей. — Она работает не только от батарей, но и от ручного электроагрегата.
— Сейчас четверо, по двое, лесом обогнут поле, — сказал старший. Если следов пребывания фрицев не обнаружат, вернемся к самолету и заберем, что надо.
— Кто пойдет? — спросил Орлов.
— Два человека от нас и двое из экипажа.
Десантники распаковали один из своих мешков, достали четыре маскхалата. От экипажа вызвались идти мы с Сергеем.
— Отлично, штурман и снимет кроки. Поскольку мои люди в разведке имеют опыт, предлагаю: радист пусть идет с сержантом, а штурман в паре с Крючком.
— С каким еще Крючком? — спрашиваю я.
— Ну, с нашей девушкой. Это ее кличка… Если здесь немцы, немедленно возвращайтесь.
Девушка неожиданно появилась из-за толстого ствола березы.
— Пошли, полярник… — бросила она. — Я пойду впереди, а вы прикрывайте на всякий случай…
— Хорошо, но как вас зовут?
— Зовите Крючком, как все, — тихо ответила она.
Ступая след в след, я шел за девушкой. Минут через десять остановился, чтобы затянуть ремни унтов, а когда поднял голову, девушки нигде не было видно, и только цепочка следов тянулась на снегу. Вскоре следы оборвались. На мой тихий свист неожиданно громко раздался резкий крик: чуфори… чуффы… «Глухарь затоковал», — подумал я и тут же увидел свою спутницу. Она стояла в десяти метрах, прижавшись к белому стволу березы, и тихо смеялась:
— Кто же свистит в разведке? Эх темнота пилотская! Ну я и заглушила ваш свист… Пошли дальше, и не отставайте более чем на пять метров, — это прозвучало у нее как приказ.
Минут через тридцать она неожиданно остановилась, присела и мне дала знак сделать то же самое. Я втиснулся поглубже в сугроб и затих.
Вдруг мой слух уловил тихое поскрипывание снежного наста, и в то же время я увидел, как по опушке леса медленно двигается немецкий солдат, идет в нашу сторону.
— Один… Надо брать его, — шепнула мне Крючок.
Спрятавшись под могучей, разлапистой елью, мы ждали, когда немец приблизится. Видно было, что он идет к самолету, маскируясь опушкой. Только было странным, почему идет один и не боится леса…
— Останавливаю я, обезоруживаю, вяжите вы. Ясно?
Я кивнул — и все это вдруг мне показалось нереальной, детской игрой. И эта маленькая девушка, и таинственная фигура скользящего вдоль опушки леса немецкого солдата, и этот темный лес с его апрельским шелестом и запахами хвои… «Это же война», — вдруг остро пронзила мысль.
Тяжело дыша, фриц подходил к нашей ели. Набросив ремень автомата на шею, я достал свой охотничий нож, с которым никогда не разлучался в Арктике. Холод и тяжесть его рукоятки как-то сразу успокоили. Но ненадолго. Вдруг Крючок пружиной вылетает фрицу навстречу и тихо, но внятно говорит: «Хенде хох!» И что-то еще коротко и жестко. Немец отпрыгивает от нее ко мне спиной, и я со всего размаха бью рукояткой ножа его по голове. Фриц оседает на снег.
Связываем ему руки парашютным шнурком, а рот забиваем его же пилоткой. Девушка осматривает его и с упреком говорит:
— Зачем же так сильно? Ведь не медведь. Так можно и потерять «языка».
Я молча взваливаю немца на плечи, и мы идем обратно…
— Вот, «языка» прихватили, — говорит Крючок своему старшему, когда мы прибыли на место. — Штурман его угостил.
Старший выдернул изо рта пленника кляп. Солдат сплюнул на снег кровью и, приподняв голову, разразился такой красочной русской бранью, что наш Крючок стрелой отскочила в сторону, а мы обалдело смотрели на пленного.
— Ты что… не немец разве? — выдавил растерянно Кекушев.
— А вы-то кто? За что шарахнули бревном по голове?
— Тихо, отец. Разберемся. Где немцы?
— Немчура-то? Да вчера еще… как отошли. Ударила по ним наша артиллерия. Вот и отошли…
— А чего это на тебе форма фрицевская? Полицай, что ли?
— Развязывайте, расскажу, — он протянул руки.
Сергей разрезал шнур, старик по-хозяйски поднял его и, аккуратно свернув, засунул в карман шинели.
— Из соседней деревни я, в пяти километрах отсюда. Как ушли немцы, побросав свое имущество, мы всей деревней и приоделись. А ночью-то, вот недавно, прошел самолет, низко-низко. Какая-то новая конструкция, без шума…
Он замолчал и попросил закурить.
Старший отозвал нас с Орловым в сторону:
— Похоже, дед не врет. Если это Поповка, в ее районе действует партизанский отряд. Он должен знать. Сейчас спрошу.
Он подошел к старику, отвел его в сторону. А когда вернулись, оба улыбались и разговаривали как старые знакомые.
— Наш дед к тому же партизанский связной.
Расставив из десантников охрану, мы пошли к самолету. Дед внимательно посмотрел на меня, потом на торчащую из-за голенища рукоятку ножа:
— Кондратием Афанасьевичем меня кличут…
— Ты уж извини меня, — виновато сказал я, — впервые брал «языка».
— Впервые! Если бы не кисет с махрой под пилоткой, так и не узнал бы мое имя. Ну да ладно. Война. А этот чертенок-то — баба, а лиха, лиха… Люблю таких.
Сергей быстро наладил аварийную арктическую радиостанцию и связался с нашей передающей радиостанцией Главсевморпути. Мы дали свои координаты и попросили сбросить на парашютах бочки с бензином… Баки же залатаем сами.
Тщательно замаскировав самолет снегом и ветками, Кекушев и Сергей занялись ремонтом баков. А мы пошли обследовать поле. Осмотр показал, что взлет будет сложным.
В точно назначенное время Сергей связался с вылетевшим к нам самолетом и стал давать ему пеленги. Через сорок минут, сбросив бочки с горючим, он низко прошел над полем и, покачав крыльями, взял курс на восток.
Подтащив бочки к самолету, мы перекачали горючее в центральный бак и стали опробовать моторы…
На другой день десантная группа из пяти человек была выброшена в тылу первой линии врага, в точке, обозначенной ромбом из четырех костров.
Примечания
1
См. «Вокруг света», № 5, 1979.

1 2