Космополиты - 2

Leo's Library
«Сироты небесные»: АСТ; М.; 2003
ISBN 5-17-018679-7
Аннотация
Колония землян, затерянная на далекой планете. Колония людей, которым неоткуда ждать помощи — потому что связь с Землей бесследно утрачена.
Надо — выживать. Надо — учиться жить заново.
Но — даже в страшных снах не снилось «сиротам небесным», какую роль предстоит им сыграть в грядущей войне человечества и «чужих».
Ира АНДРОНАТИ, Андрей ЛАЗАРЧУК
СИРОТЫ НЕБЕСНЫЕ
На самом деле чёрную кошку в тёмной комнате найти чрезвычайно легко — особенно если ты мышь.
Я. Дворжак
Пролог

Корабельный день 1374-й, то есть примерно 1 сентября 1984 года.
Разбудили пинком.
Тяжело и паутинно-липко что-то снилось, выдраться из этого не удалось, а просто в паутине возникла фиолетовая муть корабельного трюма и вонючее месиво тел — все двери и перегородки поднялись, пространство распахнулось, — и звуки, как обычно, гасли, оставив после себя только шипение и шерстяной шорох, будто сплелись и не могут разобраться множество мохнатых раздражённых пауков…
Потом Олега пнули ещё раз, плеснули водой в лицо и рывком поставили на ноги, и тогда он понял, что в мире что-то по-настоящему изменилось. То есть стояла всё та же фиолетовая полутьма, в которой далёкие предметы казались невозможно резкими, а близкие теряли контуры и пропадали вовсе. Все куда-то рвались, с беззвучным ором, как рвались уже не один раз, приходя в исступление от однообразия, готовые хотя бы и на смерть — лишь бы что-то переменилось; и как всегда в дни бунтов, включалось подавление звуков — и в этом проклятом шорохе потрескивали слабые белые искорки «прижигалок»… Проклятье, он не мог проснуться, всё было как всегда, его тряс за грудки Ярослав и лупила по морде Ленка, очнись, очнись, очнись же! — а он всё падал обратно на нары, ноги не слушались.
Пол под ногами провернулся и ухнул вниз, все повалились, а Олег наконец пришёл в себя. Иллюзия падения, испуг, он всегда боялся высоты… это подействовало, как понюшка нашатыря.
Он снова был.
Лёгкий и прочный, словно скрученный из пружинной проволоки.
И голова ясная, слишком ясная, пустая, потом это пройдёт, он знал.
На полусогнутых, расставив руки и чуть склонив голову, он балансировал на палубе, уходящей из-под ног; её корежило и выкручивало, как хлипкий плот, угодивший в бурю.
Он удерживался, он крепко стоял, как будто от этого что-то зависело.
Потом стало тяжело, ещё тяжелее, и он сел, не удержался, лёг.
Вдруг загорелся свет. Это было не дневное освещение и не вечерняя подсветка — а зеленоватые волны, медленно бегущие по воздуху сверху вниз.
Воздух стал полосатым.
Потом прекратился шорох глушения, и в уши врезался многоголосый крик.
Можно встать.
Можно встать. Палубу уже не качает, но кажется, что она чуть наклонена.
— …финиш! — это кричал Ярослав. — Финиш, финиш, финиш!
И Ленка прыгала рядом.
И вдруг голова раздулась, как воздушный шарик; дикой болью пробило уши. Воздух рванулся, что-то полетело и закружилось.
Снова крики. А потом Олег увидел, как упали барьеры, отгораживавшие трюм от центрального отсека.
Словно днище исполинской закопчённой кастрюли, висел вверху мостик. Трапы были убраны, на тонком ободке галереи стояли несколько пилотов в голубом и смотрели вниз. Вокруг мостика отсвечивали огромные тёмные выпуклые линзы — катера. В одном из них его привезли сюда, беспомощного и вялого, как снулая рыба.
Почти все нары тогда ещё были пустыми…
Зелёные волны света сбегали оттуда, омывали весь громадный, как стадион, трюм и сходились в самом низу. Там зияло чёрное отверстие люка — открытого настежь, Он был огромен, этот люк.
И настала тишина. Кто-то плакал, но это не считалось.
Три тысячи сто двадцать четыре человека молча смотрели в пятно черноты.
Удар сердца. Ещё удар.
Потом снова начался ужас.
Врубили сирены — не слишком громкие, их можно было переорать, но — нельзя было пересилить нагнетаемый ими ужас. Разве — удавалось какое-то время держать себя в руках…
Потом по проходам между нарами побежали надсмотрщики в сером, грозя «прижигалками», люди хватали пожитки, неслись к люку. Спокойно, говорил Ярослав, он сгрёб Ленку, она молча билась, спокойно, мы дома, уже дома…
Олег выволок из-под нар их общий с Ярославом мешок. В числе прочего там лежал маленький нож, выточенный из подвернувшейся во время очередного бунта полоски тёмного металла.
У Ленки пожиток не было: с месяц назад всё украли. Пытались искать, но ничего так и не всплыло.
Ближе к люку двигались уже в плотной толпе, всё медленнее и медленнее. Кто-то упал. Подняли, понесли. Олегу попало «прижигалкой» — в задницу, на самом слабом уровне, и следа не останется — но всё равно: заныло в боку, в плече, под сердцем, — напоминая о событиях прошлого лета…
А потом — пахнуло в лицо холодным, почти морозным воздухом. Сирены замолкли, но от этого стало страшнее.
Олег ещё запомнил, как спускались по трапу. Потом — вспыхнул молочно-белый непрозрачный свет…
Прошёл год.
Потом ещё год.
Потом прошло десять…
Олег встал. Тело слушалось, но не точно, забывчиво, с запозданием.
Тьма была та, от которой за прошедшие годы отвыкли: чёрная. Прямо и высоко горел лохматый беззвучный и бесцветный огонь. Изредка от него отрывались искры и падали вниз.
Шёл медленный, редкий и очень тёплый — парной — дождь.
Олег повернулся к огню спиной. Перед ним открылось поле сражения: земля была устлана телами. Местами плавали клочья тумана. То здесь, то там кто-то понуро бродил между телами.
Сначала по рукам, а потом по ногам побежали мурашки. Он захотел лечь, но не лёг. Земля была покрыта густой полёглой травой, но почему-то казалось, что ложиться нужно в вонючую липкую грязь.
Потом, будто по неслышной команде, лежащие зашевелились и стали подниматься. Они двигались, преодолевая незримое сопротивление, разрывая невидимые путы. Встающих было много, очень много…
Олег понял, что всё это время сдерживал дыхание. Можно сказать, вообще не дышал.
Воздух наполнил и разорвал ему грудь. Воздух пах землёй и водой, травой и старыми листьями — как в Крыму поздней осенью. Им нельзя было надышаться. И он пьянил наповал.
Кто-то неуверенно крикнул: «Ура…»
…Они обнимались со всеми подряд и что-то кричали, и кто-то плакал. Они охрипли от смеха и кашля. Огонь в небе погас, но тут же что-то хлопнуло, свистнуло, и другой огонь повис в другом месте. Потом к Олегу протолкался Стасик Белоцерковский, кажется, самый младший из захваченных — если не считать совсем уж маленьких, родившихся на корабле.
— Олег Павлович, Олег Павлович! — он хватал Олега за рукав, отпускал, снова хватал. — А Елена Матвеевна? Её не видели? Очень нужно!
— Что стряслось? — с трудом спросил Олег; горло уже с трудом пропускало звуки.
— Вот! — Стасик разжал кулак. На ладони лежали смятые листья. — Там дерево. Я подобрал…
Олег непослушными пальцами взял один листик. Расправил. Поднёс к глазам. Было мало света.
— Дуб, — сказал он, ещё не веря себе.
— Я тоже подумал, что дуб, — прошептал Стасик. — Около нашего дома рос дуб. Я вроде бы помню, какие листья…
— Что там у вас? — хрипловато спросила Ленка, подходя.
— Для тебя, ботаник, — сказал Олег. — Дуб?
Ленка взяла листик. Долго всматривалась.
— Наверное, — сказала она. — Дубов много… разных. Какой-то из них. Да, наверняка дуб. Или чёрный, или каменный.
— Каменный, кажется, растет в Америке, — с сомнением сказал Олег.
— Родом из Америки, — поправила Ленка. — А потом развезли повсюду.
— То есть — мы на Земле?
Ленка, закусив губу, кивнула. Потом бросилась Олегу на шею. Она ревела — как всегда, беззвучно.
Зато Стасик издал вопль, подпрыгнул на два метра вверх, размахивая кулаком, и помчался сквозь толпу:
— Земля! Земля! Это Земля!!! Мы на Земле!!!
Его хватали, он вырывался, бежал дальше… Олег почувствовал, что не может больше дышать, и закашлялся.
— Тут это… — Ярослав похлопал Олега по спине. — Не всё так просто, по-моему…
— Что? — Олег повернулся к нему, продолжая крепко держать Ленку.
— На огонь не смотри только… а вон туда. Видишь?
Олег поднял голову. Проследил направление Ярославовой руки.
Небо, похоже, было закрыто сплошными облаками. И в одном месте эти облака словно бы набухли горячей артериальной кровью. Слева, довольно далеко от красного пятна, облака обрывались — кровавой неровной полосой.
Эта полоса перемещалась, и скоро невидимое светило откроется…
— Луна? — сказал Олег, не веря себе сам.
— Никогда не видел, чтобы такая красная…
— Если только…
— Да.
Это была одна из самых популярных, самых обсуждаемых тем: их взяли с Земли в преддверии атомной войны — чтобы потом вернуть обратно: заселять опустевшую планету. А Луна красная — потому что в воздухе всё ещё много поднятой взрывами пыли…
Сколько же лет прошло здесь, пока они летали?
Олег смотрел в небо и видел, что что-то там неправильно, чего-то там не хватает, но никак не мог понять чего.
— Мальчики?
Ленка сказала только это, а потом посмотрела на небо и замолчала.
— Нет звёзд, — вдруг понял Олег.
— Нет звёзд… — повторил, как эхо, Ярослав. Теперь многие смотрели в небо. Красная полоса накалилась, и на землю от каждого ложились уже две тени.
— Сейчас… — прошептала Ленка.
Сдёрнуло занавес, и в глаза ударил яркий рубиновый свет.
Это не Луна, подумал Олег. И не звезда. И уж точно не планета…
Не точка. Отчётливый маленький кружочек — как копейка с десяти шагов.
И — очень яркий свет. Яркий красный свет. Стало почти светло — светлее, чем в полнолуние. Но, словно в фотолаборатории, когда включён фонарь, вокруг остались два цвета: чёрный и красный…
— Может, это какой-нибудь космический прожектор? — тихо сказал Ярослав. — Лазерный? Цвет такой же… Остался… с тех пор…
Олег выставил ладонь, прикрыл светило. Долго всматривался в чёрное небо.
— Не знаю, — сказал он наконец, — прожектор или что — а звёзд все равно нету. Ни одной. Так не бывает, понимаешь?
— Понимаю… не понимаю… А как же тогда дуб?
— Не знаю, брат. Но с Земли обязательно должны быть видны звёзды. Небо, видишь, чистое…
— Ребята, мальчики… — сказала, сглотнув, Ленка. Она уже не смотрела вверх. — Потом разберёмся, где мы, ладно? Я так думаю, не могли же нас здесь бросить совсем без ничего. Пошли поишем…
Глава первая. МАЛЕНЬКИЕ ПОДВИГИ

31-й земной (44-й местный) год после Высадки, 11-го числа 4-го месяца, — по расчетам, январь 2015 года на Земле.
В жизни всегда есть место маленьким подвигам…
Артём дёрнул за верёвочку, и кукушка заткнулась, проклятая гадина. В последние секунды сна она успела ему присниться, голенастая, голошеяя, с выпученными глазами и огромным разинутым клювом, чёрным снаружи и пожарно-красным внутри. Из уголка клюва свисало какое-то тряпьё…
Подумать только, мать называет маленькими подвигами мытьё полов, вечное латанье дыр на коленках, походы на торжки или тупую зубрёжку не используемых никогда русских слов! А встать до рассвета? — и ведь не на рыбалку и не в школу даже…
Артём сел и только потом открыл глаза. За окном чуть-чуть серело. На подоконнике стояла кружка с водой. Он сделал несколько глотков и почти проснулся.
Свежая, ещё не надёванная после стирки рубашка была жёсткой и хрустела — со шмотками из птичьей кожи всегда так, а не кожаные вещи носили только по самым большим праздникам. Уж слишком много возни с этим болотным льном…
Братцы, разумеется, никаких кукушек не слышали. Артур дрых на животе, спинав покрывало в ноги и засунув голову под подушку. Тощая спина его вся была в пупырышках. Спартак, как всегда, спал основательно, на правом боку, одна рука под щекой, другая вытянута вперёд и сложена в рыхлую фигу. Артём с минуту раздумывал, как ему поступить, и наконец просто, без затей, дёрнул обоих за ноги.
Артурчик, отдадим ему должное, мгновенно моргнул, встал на четвереньки, встряхнулся по-собачьи и потянулся за штанами. Спартак перевернулся на другой бок и спрятал фигу. Пришлось поливать его тонкой струйкой, потом давать глотнуть, потом отвечать на идиотские вопросы…
Шустрый Артурчик тем временем просочился на кухню, к сковородке, и, не разогрев, громко сожрал самую толстую мясную палочку. Спартак пошёл на звук, по дороге просыпаясь. Артём свернул все три постели, чтобы мать не ругалась, и стал проверять рюкзаки. От братцев всё равно толку не будет, пока не пробегутся по утреннему холодку.
Сырные лепёшки, бутылки с водой, масляные ягоды, огневик, старый фонарик-жужжалка, свёрнутые подстилки и одеяла, два ножа, топор, лопатка. В Спартаковом рюкзаке бутылок оказалось не две, а три: свои и Артурчикова. Артём не стал заводиться, но для справедливости переложил от Спартака к Артуру свёрток с карабинами и прочим крепежом. Воду по дороге выпьем, а железо так и придётся переть до конца. Хитрожопость должна быть наказуема.
Четвёртый этаж — штука замечательная. Дальше него от ям-ползунов только пятый, но на пятом по ночам неприятно трещит остывающая шляпка-крыша, а днём жарко и потолок то и дело идёт волнами. А выше пятого этажа дома почти никогда не дорастают! Кто не дураки — все живут на четвёртом или на третьем, хотя подниматься долго и неудобно, по винтовой-то лестнице, пришпиленной к телу дома. Зато спускаться можно быстро — пять площадок, шесть веревок, шесть стремительных скольжений (и лучше не думать, что потом скажет мать про охломонский вид).
Артурчик натянул рукавицы и усвистел вниз первым, Спартак спросонок потопал по ступенькам, а Артём чуть задержался — проверить, не поменялось ли что на привычном маршруте, и посмотреть на город.
Его уже с год мучил какой-то неформулируемый вопрос. Например, их учили, что города должны быть совсем другими — с проспектами, площадями, светофорами («Улицу переходят на зелёный сигнал светофора» — «А зачем её переходить?»), перекрёстками, фонарями… Тему «Земной город» он сдал на пять с плюсом. Но любил он — этот: и кривые танцующие дорожки, высоко поднятые над землёй, и чёрные вогнутые шляпы крыш с неровными краями, и разноцветные тела самих домов с гроздьями жилых камер, и ночные лиловые огоньки, и мелкие беглые дождики днем.
1 2 3 4 5