Это было древнее и славное имя, и мистер Хэвишем испытывал к нему величайшее почтение, хоть он и был всего лишь искушенным в делах адвокатом.
Когда Мэри ввела мистера Хэвишема в маленькую гостиную, он оглядел комнату критическим взором. Она была обставлена просто, но уютно; в ней не было дешевых безделушек и аляповатых картин; кое-где на стенах висели простые, но выполненные со вкусом украшения; он увидел в комнате множество прелестных вещиц, сделанных, судя по всему, женской рукой.
«Что же, пока неплохо, — сказал он про себя, — впрочем, возможно, это вкус капитана». Но когда в гостиную вошла миссис Эррол, он подумал, что не исключено, что это и ее вкус. Не будь он таким жестким человеком, он, верно, поразился бы, увидев ее. В простом черном платье, облегавшем ее стройный стан, она больше походила на молоденькую девушку, чем на мать семилетнего мальчика. Ее прелестное юное лицо было грустно, в больших карих глазах светилась нежность и доверчивость; после смерти мужа печаль никогда не покидала ее. Седрик привык к этому выражению; оно исчезало лишь тогда, когда она играла с ним, или когда он, рассуждая о чем-либо, употреблял вдруг какое-нибудь замысловатое выражение или словечко, почерпнутое из газет или из бесед с мистером Хоббсом. Седрик любил замысловатые выражения и радовался, если они смешили ее, хоть сам не видел в них ничего смешного.
Многоопытный адвокат хорошо разбирался в людях; увидев мать Седрика, он тотчас понял, что старый граф ошибся, решив, что его сын женился на вульгарной и корыстолюбивой особе. Сам мистер Хэвишем никогда не был женат, он никогда даже не был влюблен, но он сразу разгадал, что эта прелестная женщина с милым голосом и грустными глазами стала женой капитана Эррола лишь потому, что всем сердцем его любила и никогда не думала о том, граф ли его отец или нет. Он тут же увидел, что она не доставит ему никаких хлопот, и начал надеяться, что и маленький лорд Фаунтлерой не будет обузой для своей высокородной семьи. Капитан был хорош собой, юная вдова была тоже очень мила, возможно, и мальчик будет недурен.
Когда он сообщил миссис Эррол цель своего приезда, краска сбежала с ее щек.
— Ах, — воскликнула она, — неужели его заберут у меня? Мы так любим друг друга! Он мое счастье! Больше у меня ничего нет. Я старалась быть ему хорошей матерью.
Ее нежный голос задрожал, и глаза наполнились слезами.
— Вы даже представить себе не можете, чем он был для меня! — прибавила она.
Адвокат откашлялся.
— Я вынужден сообщить вам, — произнес он, — что граф Доринкорт не слишком… не слишком расположен к вам. Он старый человек, его предубеждения очень сильны. Он всегда особенно не любил Америку и американцев и был весьма рассержен женитьбой сына. Мне жаль, но я вынужден сказать вам: он непреклонен в своей решимости вас не видеть. Он хочет, чтобы лорд Фаунтлерой воспитывался под его собственным наблюдением и жил с ним. Граф привязан к замку Доринкорт и большую часть времени проводит в нем. Он страдает подагрой и не любит Лондон. Лорд Фаунтлерой будет скорее всего жить в замке. Вам граф предлагает поселиться в Корт-Лодже — это дом, расположенный в приятном месте недалеко от замка. Граф также предлагает вам приличествующее вашему положению содержание. Лорду Фаунтлерою будет дозволено навещать вас с единственным условием: чтобы сами вы его не навещали и не гуляли в парке. Как видите, вы не расстаетесь с сыном, и смею вас заверить, сударыня, что условия эти вовсе не так тяжелы, как… как могли бы быть. Я уверен, вы согласитесь с тем, что преимущества такого положения и воспитания для лорда Фаунтлероя будут весьма значительны. Он слегка опасался, как бы она не принялась плакать и не устроила бы сцену, к чему, как он знал, прибегли бы многие женщины на ее месте. Женские слезы его раздражали и сердили.
Но она не заплакала. Она отошла к окну и с минуту постояла отвернувшись; он видел, что она старается взять себя в руки.
— Капитан Эррол очень любил Доринкорт, — сказала она наконец. — Он любил Англию и все английское. Он всегда горевал, что его разлучили с домом. Он гордился своим домом и своим именем. Он хотел бы… я знаю, что он хотел бы, чтобы его сын увидел его родные места и получил воспитание, приличествующее его будущему положению.
И она вернулась к столу и остановилась, кротко глядя на мистера Хэвишема.
— Мой муж желал бы этого, — произнесла она. — Так будет лучше для мальчика. Я знаю… я уверена, что граф не столь жесток и не будет пытаться заставить его меня разлюбить. И я знаю… что даже если бы он попытался это сделать… это ему не удастся… Мой мальчик слишком похож на отца. Характер у него преданный и добрый, а сердце верное. Он меня не разлюбит, даже если мы не будем видеться; но так как мы видеться будем, я не должна особенно страдать.
«Она совсем не думает о себе, — подумал адвокат. — Для себя она никаких условий не оговаривает».
— Сударыня, — проговорил он вслух, — я склоняюсь перед вашей заботой о сыне. Когда он вырастет, он будет вам благодарен. Заверяю вас, что лорд Фаунтлерой будет окружен самым заботливым уходом и что для его счастья будет сделано все возможное. Граф Доринкорт позаботится о его удобствах и благосостоянии, как это сделали бы вы сами.
— Надеюсь, — заметила она дрожащим голосом, — что он полюбит Седди. Сердце у мальчика очень доброе — его всегда любили.
Мистер Хэвишем снова откашлялся. Он не мог себе представить, чтобы вспыльчивый старый граф, страдающий подагрой, кого-то полюбил; впрочем, адвокат знал, что граф постарается, как ни был он раздражителен, проявить доброту к ребенку, который станет его наследником, — ведь это было в его интересах.
— Я уверен, что лорду Фаунтлерою будет хорошо в замке, — отвечал адвокат. — Поэтому граф и пожелал поместить вас поближе к нему, чтобы вы могли часто видеться с ним.
Он не стал повторять слов графа, в которых не было ни доброты, ни благовоспитанности. Мистер Хэвишем решил передать слова своего патрона в более мягкой и учтивой форме.
Он вздрогнул, когда в ответ на просьбу миссис Эррол найти мальчика Мэри сообщила, где он находится.
— Найти-то его нетрудно, сударыня, — сказала Мэри. — Он скорей всего в лавке у мистера Хоббса — сидит на табуретке у прилавка и беседует с ним о политике или играет между ящиками со свечками, мылом и картошкой. И до того милый, до того разумный, загляденье и только!
— Мистер Хоббс знает его с самого рождения, — объяснила миссис Эррол адвокату. — Он очень добр к мальчику, и они большие друзья. Вспомнив, что он проезжал лавку и видел бочки с картофелем, яблоками и прочими товарами, мистер Хэвишем почувствовал, что в нем снова шевельнулось сомнение. Все это было весьма странно — в Англии сыновья джентльменов не водят дружбы с бакалейщиками. Жаль, если у мальчика плохие манеры и склонность к дурному обществу. Одним из самых тяжелых разочарований для старого графа было то, что два его старших сына любили дурное общество. Неужели, подумал адвокат, этот мальчик пошел в них, а не в отца?
Мистер Хэвишем с тревогой размышлял об этом, продолжая беседовать с миссис Эррол и поджидая мальчика. Когда дверь наконец отворилась, он не сразу заставил себя взглянуть на Седрика. Тем, кому доводилось иметь с адвокатом дело, верно, удивились бы, узнай они, какие странные чувства охватили мистера Хэвишема, когда он взглянул на мальчика, подбежавшего к матери. Он почувствовал неожиданное и радостное волнение, увидав прелестного мальчика, который к тому же был очень хорош собой. Красота его поражала. Гибкий, крепкий, стройный, с открытым лицом, он удивительно походил на своего отца; волосы у него были золотистые, как у капитана, а глаза карие, как у матери, только в них не было ни робости, ни печали. Взгляд был прямой и отважный; казалось, он никогда не испытывал ни страха, ни сомнений. «Такого красивого и благородного мальчика мне не доводилось видеть», — подумал мистер Хэвишем. Вслух же он просто сказал:
— Так вот он, маленький лорд Фаунтлерой.
Чем больше он присматривался к маленькому лорду Фаунтлерою, тем более тот его удивлял. Мистера Хэвишема дети не очень-то занимали, хоть он и часто видел их в Англии — здоровых, красивых, розовощеких девочек и мальчиков, которых держали в строгости учителя и гувернантки; порой они робели, а порой расходились, но сдержанный и церемонный адвокат никогда ими особенно не интересовался. Возможно, его личное участие в судьбе маленького лорда Фаунтлероя заставило его приглядеться к Седди внимательнее, чем к другим детям; как бы то ни было, но он с удивлением обнаружил, что пристально следит за мальчиком.
Седрик не знал, что к нему присматриваются, и вел себя как обычно. Он, как всегда дружелюбно, пожал руку мистера Хэвишема, когда их представили друг другу, и отвечал на все его вопросы с той же готовностью, с какой беседовал с мистером Хоббсом. Он не проявлял ни застенчивости, ни дерзости; беседуя с миссис Эррол, адвокат заметил, что мальчик с интересом, совсем как взрослый, прислушивается к их разговору.
— Он кажется таким взрослым для своих лет, — заметил мистер Хэвишем матери.
— Да, в чем-то, — согласилась она. — Он всегда все быстро схватывал, и к тому же он вырос среди взрослых. У него есть забавная манера употреблять замысловатые слова и выражения, которые он вычитал из книг или услышал в разговоре, но он очень любит и пошалить. Мне кажется, он весьма умен, но порой он совсем ребенок.
Когда мистер Хэвишем увидел Седрика вторично, он убедился в правоте ее последнего замечания. Едва его экипаж свернул за угол, как в глаза ему бросилась оживленная группка мальчишек. Двое из них готовились бежать наперегонки, и одним из них был юный лорд — он так же громко шумел и кричал, как все остальные. Он стоял рядом со вторым мальчиком, выставив вперед ногу в красном чулке.
— Приготовиться! — крикнул судья. — Раз! Все в порядке? Два! Три! Побежали!
Мистер Хэвишем с неожиданным интересом высунулся в окно экипажа. Такого он еще в своей жизни не помнил — красные чулки юного лорда так и засверкали, как только раздалась команда. Сжав кулаки, он вихрем мчался вперед; а ветер развевал его золотистые волосы.
— Сед Эррол, давай! — вопили, приплясывая и визжа от восторга, мальчишки. — Билли Уильямс, давай! Седди, поднажми! Жми, Билли! Ура! Ура!
— Право, кажется, он придет первым, — сказал мистер Хэвишем. Быстрота, с которой мелькали красные ножки, крики мальчишек, отчаянные усилия Билли Уильямса, чьи ноги в коричневых чулках изо всех сил поспешали за красными, — все это взволновало старого адвоката.
— Право же… право же, я решительно надеюсь, что он придет первым! — произнес он, смущенно кашлянув.
В этот миг раздался дружный крик мальчишек, которые запрыгали и заплясали от радости.
Будущий граф Доринкорт последним отчаянным рывком достиг фонарного столба в конце квартала и ударил по нему, опередив на две секунды Билли Уильямса, который кинулся к нему, тяжело дыша.
— Да здравствует Седди Эррол! — заорали мальчишки. — Ура Седди Эрролу!
Со сдержанной улыбкой мистер Хэвишем откинулся на подушки своего экипажа.
— Браво, лорд Фаунтлерой! — произнес он. Когда экипаж остановился перед домом миссис Эррол, победитель и побежденный подошли к нему в сопровождении ликующих мальчишек. Седрик шел с Билли Уильямсом и что-то говорил ему. Его раскрасневшееся лицо сияло радостью, волосы прилипли к разгоряченному влажному лбу, руки были засунуты в карманы.
— Знаешь, — говорил Седрик, очевидно, желая облегчить поражение своему незадачливому сопернику, — я оттого, верно, победил, что у меня ноги чуть длиннее твоих. Ведь я на три дня тебя старше, а это преимущество. Я старше на целых три дня!
Это соображение, видно, так обрадовало Билли Уильямса, что он заулыбался и с важностью огляделся, словно он одержал верх, а не потерпел поражение. Седди Эррол, видно, умел утешить. Даже в упоении победой он не забыл о том, что проигравшему, возможно, не так весело, как победителю, и мысль о том, что в иных обстоятельствах победу мог одержать он, его ободряла.
В это утро мистер Хэвишем долго беседовал с победителем — беседа эта заставила его не раз улыбнуться своей сдержанной улыбкой и потереть подбородок худыми пальцами. Миссис Эррол вышла из гостиной по какому-то делу, и Седрик с мистером Хэвишемом остались вдвоем. Поначалу мистер Хэвишем не знал, что же сказать мальчику. Ему подумалось, что было бы полезно как-то подготовить его к встрече с дедом и к той огромной перемене, которая ему предстоит. Он видел, что Седрик не имеет никакого понятия ни о том, что ждет его по прибытии в Англию, ни о том, в каком доме он поселится. Он даже не знал, что мать не будет жить с ним под одной крышей. Они решили пока не говорить ему об этом — пусть немного привыкнет к своему новому положению.
Мистер Хэвишем сидел в кресле у открытого окна; по другую сторону от окна стояло другое кресло, еще большего размера; в нем-то и устроился Седрик. Он сидел в самой глубине кресла, откинув кудрявую голову на спинку, и внимательно смотрел на мистера Хэвишема; ногу он заложил на ногу, а руки сунул в карманы, как это делал обычно мистер Хоббс. Он не отрывал взгляда от адвоката, пока мать оставалась в комнате; впрочем, когда она удалилась, он продолжал смотреть на него все так же задумчиво и почтительно. Воцарилось короткое молчание; Седрик, казалось, изучал мистера Хэвишема, а мистер Хэвишем — тут уж сомневаться не приходилось — изучал Седрика. Он никак не мог решить, что следует сказать мальчику в красных чулках, победившему в беге наперегонки, ножки которого, когда он сидел в глубоком кресле, не доставали до пола.
Но Седрик вывел его из затруднения, взяв инициативу в свои руки.
— А знаете, — сказал он, — я не представляю, что такое граф.
— Нет? — произнес мистер Хэвишем.
— Нет, — отвечал Седрик. — Мне кажется, если собираешься стать графом, надо знать, что это такое. А вам как кажется?
— Пожалуй, — согласился мистер Хэвишем.
— Вам нетрудно будет, — почтительно спросил Седрик, — дать мне выяснения?

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4