Говард Лавкрафт.
Ужас Данвича

Перевод: Э. Серова, П. Лебедев, Т. Мусатова, Т.Таланова, 1993 г.
OCR: Михаил Субханкулов


" Горгоны, Гидры и Химеры - страшные рассказы о Целено и Гарпиях -
все они могут воссоздаваться в мозгу язычника - однако все они на самом
деле существовали. Все это - копии, типы - точнее архетипы, которые есть в
нас, и они существуют от века.
Иначе каким же образом то, что наяву мы считаем выдумкой, может
оказывать на нас влияние? Разве мы испытываем ужас при мысли о них потому,
что считаем способными причинить нам физическую боль? нет, меньше всего! Эти
страхи имеют куда более древнее происхождение. Они берут начало за пределами
тела - иначе говоря, не будь тела, они бы все равно существовала...
Так что страх, о котором здесь идет речь, чисто духовной природы - то
что он столь же силен, сколь и не привязан ни к одному земному объекту, то
что он преобладает в период нашего безгреховного младенчества - все это
затрудняет поиск решения, которое позволило бы нам проникнуть в глубины
нашего доземного существования и хотя бы одним глазком заглянуть в страну
теней, что была до появления человека".
Чарльз Лэмб "Ведьмы и другие ночные страхи"
I
Если человек, путешествующий по северным районам центрального
Массачусетса, на развилке дорог в Эйлсбери близ Динз-Корнерс повернет не в
ту сторону, то он окажется в пустынном и любопытном месте. Местность
становится более возвышенной, а окаймленные зарослями вереска стены камня
все ближе и ближе подходят к колее пыльной извилистой дороги. Деревья в
много численных полосках леса кажутся чересчур большими, а дикие травы,
сорняки и заросли куманики чувствуют себя здесь куда вольготнее, чем в
обжитых районах. В то же время засеянные поля становятся более скудными и
встречаются все реже; а немногочисленные разбросанные здесь дома несут на
себе удивительно сходный отпечаток старости, разрушения и запущенности. Сам
не зная почему, путешественник не решается спросить дорогу у кого-либо из
одиноких людей грубоватой наружности, сидящих на полуразвалившихся крылечках
или работающих на наклонных лугах среди разбросанных там и сям камней. Эти
фигуры выглядят столь тихими и вороватыми, что сразу чувствуешь присутствие
чего-то угрожающего, от чего лучше держаться подальше. Когда дорога
поднимается так высоко, что видишь' горы над темными лесами, ощущение
неясной тревоги усиливается.
Вершины кажутся слишком закругленными и симметричными, чтобы дать
чувство комфорта и естественности, а порой на фоне неба с особой четкостью
вырисовываются странные кольца высоких каменных колонн, которыми увенчана
большая часть этих вершин.
Узкие ущелья и овраги неясной глубины пересекают дорогу, а
переброшенные через них грубо сколоченные мосты всегда кажутся довольно
опасными. Когда дорога вновь начинает идти под уклон, появляются участки
болотистой местности, вызывающие инстинктивную неприязнь, а по вечерам -
настоящий страх из- за стрекота невидимых козодоев; светлячков, танцующих в
необыкновенном изобилии; хриплою и резкого, неприятно настойчивого свиста
жаб. Узкая сверкающая лента Мискатоника в его верховьях очень напоминает
змею, когда он, изгибаясь, подходит к подножию куполообразных холмов.
По мере приближения к холмам, путешественник начинает опасаться их
лесистых склонов больше, чем увенчанных камнями вершин. Эти склоны
поднимаются вверх, такие темные и крутые, что возникает желание оставить их
в стороне, но дорога не позволяет их миновать. По другую сторону скрытого
деревьями мостика видна маленькая деревушка, укрывшаяся между рекой и
вертикальным склоном Круглой Горы, и тут путешественника удивляет зрелище
полусгнивших двускатных крыш, напоминающих скорее о старых архитектурных
традициях, чем о типичных строениях этой местности. Большинство домов
брошены и вот- вот рухнут, а церковь с разрушенной колокольней служит
складом для хозяйственного скарба обитателей деревни.
Жутким кажется доверяться темному тоннелю мостика, но иного пути нет.
Когда же перебираешься на другую сторону, сразу ощущаешь слабый, но какой-то
скверный запах деревенской улицы, запах плесени и многолетнего гниения.
Миновав это место, путешественник всегда испытывает чувство облегчения, а
затем следует по узкой дорожке, огибает подножия холмов и пересекает гладкую
равнину, пока, наконец, вновь нее попадает на развилку в Эйлсбери. И лишь
тут он иногда узнает, что, оказывается, проехал через Данвич.
Посторонние стараются как можно реже заглядывать в Данвич, а после
одного ужасного периода все указатели, где он было отмечен, убрали.
Окружающий ландшафт, если рассматривать его с обычной эстетической точки
зрения, даже более чем прекрасен; тем не менее никакого притока художников
или просто любителей летних путешествий Данвич не знает. Пару веков назад,
когда никто не посмеивался над рассказами о служителях Сатаны, ведьминой
крови и странных лесных обитателях, было принято всячески избегать этой
местности. В наш рациональный век - с тех пор, как данвичский ужас 1928
года был замят усилиями людей, которые искреннее беспокоились о благополучии
городка, да и всего нашего мира - люди, сами не зная почему, продолжают
остерегаться этого места. По всей видимости, одной из причин является то,
что местный жители ныне заметно опустились, далеко пройдя по пути регресса и
упадка, столь характерному для многих захолустных уголков Новой Англии. В
конечном итоге они, как бы образовали свою собственную расу, имеющую явные
признаки умственного и физического вырождения и узкородственных кровных
связей. Уровень их интеллектуального развития удручающе низок, и при этом
летопись их деяний буквально пропитана порочностью, убийствами,
кровосмешениями и актами неописуемой жестокости и извращенности.
Представители старейших семей, двух или трех, приехавших из Салема в 1692
году, смогли каким-то образом удержаться над уровнем общей деградации; хотя
многие ветви этих семей столь сильно смешались с прочей массой, что только
имена напоминали об их происхождении. Некоторые из Уотлисов и Бишопов все
еще посылали своих старших сыновей в Гарвард и Мискатоник, хотя сыновья эти
редко возвращались под старый заплесневелый кров, где родились они сами и их
предки.
Никто, даже те, кому были известны все обстоятельства недавних
кошмарных событий, не смог бы объяснить, что же все - таки с Данвичем не в
порядке; между тем старые легенды рассказывали о греховных обрядах и тайных
собраниях индейцев, во время которых они вызывали призраков с больших
круглых холмов и выкрикивали исступленные моления, откликами на которые были
громкий треск и грохот, доносившиеся из-под земли. В 1747 году преподобный
Эбиджа Ходли, недавно прибывший в приходскую церковь Данвич-Вилледж,
произнес памятную проповедь по поводу близкого соседства Сатаны и его
мерзких слуг; в частности, он сказал:
"Нужно признать, что Богохульства Демонов Ада слишком хорошо известны,
чтобы их можно было отрицать: проклятые голоса Азазеля и Базраэля,
Веельзевула и Велиала слышатся сейчас из-под земли, о чем сообщали
заслуживающие доверия очевидцы, ныне живущие. Я лично не далее чем две
недели назад очень явственно уловил разговор между Дьявольскими Силами,
когда находился у холма за моим домом; он сопровождался треском и грохотом,
стонами, скрежетом, шипением и свистом, издавать которые не способно ни одно
существо на земле, Звуки эти несомненно исходят из тех пещер, обнаружить
которые дано только черной Магии, а отпереть - одному Дьяволу".
Мистер Ходли исчез вскоре после тою, как прочел эту проповедь, однако
текст ее, отпечатанный в Спрингфилде, сохранился до наших дней. Сообщения о
странных звуках и шумах близ холмов продолжают ежегодно поступать и все еще
остаются загадкой для геологов и физиографов.
Другие предания рассказывают о неприятных запахах, ощутимых поблизости
от венчающих холмы колец из каменных колонн, о воздушных потоках, шум
которых доносится из определенных точек на дне больших оврагов; были и
легенды, относящиеся к так называемому Двору Танцев Дьявола - открытому
всем ветрам, лишенному растительности склону холма. И еще местные жители
смертельно боялись многочисленных козодоев, которые заводили свои песни
теплыми ночами. Уверяли, что эти птицы - призраки, поджидающие души
умирающих, и что они издают свои крики в унисон с их последними трудными
вздохами. Если они могут поймать летящую душу, когда та покидает тело, то
они мгновенно улетают с ней, издавая дьявольский смех; если им не удается
этого сделать, то они постепенно погружаются в молчание.
Эти сказки, разумеется, уже устарели и сейчас звучат курьезно, ибо они
пришли к нам с очень древних времен. Данвич в самом деле был очень стар -
древнее, чем любое из поселений, находящихся в пределах тридцати миль от
него. К югу от деревни еще до сих пор можно видеть стены погреба и дымоход
старинного дома Бишопов, который был построен до 1700 года; а руины мельницы
у водопада, построенной в 1806 году, были самым современным образцом
архитектуры. Промышленность не прижилась в этих местах, и развернувшееся в
девятнадцатом веке фабричное движение оказалось тут недолговечным, Старейшим
сооружением были огромные кольца грубо вытесанных каменных колонн на
вершинах холмов, но они относились к продуктам деятельности индейцев, а не
жителей Данвича. Россыпи черепов и человеческих костей, обнаруженные внутри
этих колец, а также вокруг огромною, в форме стола, камня на Сторожевом
Холме, подтверждали распространенное представление о том, что здесь
располагались места захоронений Покумтуков, хотя многие антропологи,
отвергая невероятность подобного объяснения, настаивали на том, что эти
останки людей европеоидной расы.
II
В окрестностях Данвича, в большом и частично необитаемом фермерском
доме у склона холма, в четырех милях от деревни и в полутора милях от
ближайшего жилья, в воскресение, 2 февраля 1913 года, в 5 часов утра родился
Уилбур Уотли. Дату запомнили, потому что это было Сретение, которое жители
Данвича отмечали под другим названием, а еще и потому, что этой ночью
все-собаки в округе беспрерывно заливались лаем, а с холмов доносился шум.
Менее значительным представлялось то обстоятельство, что мать была из семьи
Уотли, внешне непривлекательная, даже уродливая альбиноска, 35 лет,
проживавшая с престарелым полусумасшедшим отцом, о котором в молодые годы
ходили самые устрашающие истории по поводу его причастности к колдовству.
Мужа у Лавинии Уотли не было, но она, в соответствии с местными традициями,
не пыталась каким- либо образом отречься от ребенка. Более того, Лавиния
даже по - своему гордилась темноволосым, похожим на козленка младенцем,
внешность которого ничем не напоминала ее несколько болезненное лицо
альбиноски с красными глазами, и не раз многие слышали, как она бормочет
странные пророчества относительно необыкновенных возможностей и потрясающего
будущего своего сына.
Такие пророчества не были чем-то неожиданным в поведении Лавинии, ибо
она была одиноким созданием, часто во время грозы бродила по холмам и
пыталась читать огромные тома, которые были собраны семейством Уотли за два
века и перешли к ее отцу, изъеденные червями и разваливающиеся на части.
Лавиния никогда не ходила в школу, но была переполнена обрывками древних
знаний, которые передал ей Старый Уотли. Одинокий фермерский дом всегда был
для местных жителей несколько страшноватым из-за предполагаемой склонности
Старого Уотли к черной магии; не способствовала популярности этого дома и
таинственная насильственная смерть миссис Уотли, случившаяся, когда Лавинии
было двенадцать лет. Оказавшись в одиночестве посреди странных воздействий,
Лавиния любила предаваться грандиозным и безудержным грезам наяву и
необычным занятиям; ее досуг не был посвящен и домашним обязанностям,
вследствие чего из дома давно исчезли чистота и порядок.
В ночь, когда появился на свет Уилбур, из дома донесся ужасный крик,
перекрывавший даже шум с холмов и собачий лай, однако ни врач, ни
повивальная бабка при этом рождении не присутствовали. Целую неделю соседи
ничего не знали о новорожденном, пока Старик Уотли не приехал однажды на
своих санях по снегу и стал говорить что-то бессвязное группе зевак,
собравшихся у лавки Осборна. С престарелым Уотли что-то случилось -
появился какой-то дополнительный оттенок скрытности в его поведении и
затуманенном сознании, превративший старика из объекта страха в его субъект.
Помимо этого можно было заметить некоторые признаки гордости, позднее
проявившиеся и у его дочери, а то, что им было сказано по поводу возможного
отца ребенка, многие запомнили надолго:
"Мне наплевать на то, что подумают люди - если сынок Лавинии похож на
своего папочку, то он и не может выглядеть так, как остальные, к кому вы
привыкли. Не нужно думать, что се люди такие, как и те, что здесь живут.
Лавиния много читала и видела такое, о чем вы только болтаете. Я так
понимаю, что ее мужик ничуть не худший муж, чем любой по эту сторону
Олсбери; а если бы вы знали про наши холмы то, что известно мне, то вы не
пожелали бы ей венчания в церкви. Вот что я вам скажу - настанет день и вы,
ребята, еще услышите, как ребенок Лавинии прокричит имя своего отца с
вершины Сторожевого Холма"
Единственными, кто видел Уилбура в первый месяц его жизни, были старый
Захария Уотли, еще из тех, прежних Уотли, и невенчанная жена Эрла Сойера
Мэми Бишоп.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2