Говард Ф.Лавкрафт.
Нъярлатотеп

Нъярлототеп... крадущийся хаос... я последний... я произнесу в звучной
пустоте...
Уже прошли месяцы и я не могу вспомнить точно, когда все это началось.
Общее напряжение было ужасно. К сезону политических и социальных сдвигов
добавилось странное и тягостное понимание ужасной физической опасности,
опасности широкораспространенной и всеохватывающей, опасности, что можно
представить лишь в ужаснейшем из ночных кошмаров. Я помнил: люди расхаживали
с бледными, озабоченными лицами, и шептали предупреждения и пророчества, что
позже не смели повторить или признать, что слышали. Чувство ужасной вины
зависло над землей, и вне пропасти меж звезд проносились холодные течения,
заставлявшие людей дрожать в темных и пустынных местах. Демоническое
изменение коснулись даже течения времен года - осенняя жара, запаздывая,
внушала опасения, и все чувствовали, что мир и, возможно, вселенная вышла
из-под контроля известных богов или сил тех богов или сил, что неизвестны.
И тогда Нъярлототеп вышел из Египта. Кто он, никто не знал, только был
он древних туземных кровей и походил на фараона. Феллахи падали ниц, завидев
его, хотя никто не мог сказать почему. Нъярлототеп говорил, что восстал
сквозь тьму двадцати семи веков, и что голоса не с этой планеты доступны его
слуху. В земли цивилизации пришел Нъярлототеп, смуглый, стройный и зловещий.
Приобретая странные инструменты из стекла и металла, он создавал из них
инструменты еще более странные. Он говорил в основном о науках -
электричестве и психологии - и демонстрировал власть, вызывавшую призраков,
и слава его разрасталась чрезмерно. Люди советовали друг другу увидеть
Нъярлототепа и содрогнуться. И где Ньярлототеп проходил, спокойствие
исчезало, разорванное криками привидений. Никогда ранее крики привидений не
были общественным бедствием, но теперь мудрые люди почти жаждали лишиться
сна в краткие часы, в которые вопли города должно быть ужасно беспокоили как
бледную, жалкую луну, тускло светившую над зелеными водами, скользившими под
мостом так и старые колокольни крошащиеся под уставшим небом.
Я помню, как Нъярлототеп вошел в мой город - огромный, древний, ужасный
город неисчисленных преступлений. Мои друзья рассказывали мне о нем, о
прелести и обольщении его откровений, и я горел жаром исследования этих
величайших таинств. Мои друзья говорили, что они ужасны и поразительны,
стократно превосходя самое яркое из видений моего лихорадочного бреда; что
там на экране в полутемной комнате появивлялись пророчества, которое никто
кроме Нъярлототепа не смел толковать. И я слышал повсюду намеки, что те, кто
познакомился с Нъярлототепом, видят знамения, которых прочие не замечают.
Стояла жаркая осень, я шел с беспокойными толпами сквозь ночь увидеть
Нъярлототепа, шел сквозь душную ночь, вверх по бесконечной лестнице в душную
комнату. И тайно следя за экраном, я видел закутанные фигуры среди руин и
желтые злые лица, выглядывающие из-за павших монументов.
И я видел - мир сражается против тьмы, против волн разрушения
первичного космоса, кружась, вспениваясь, биясь вокруг тускнеющего,
остывающего солнца. Тогда искры поразительно заиграли вокруг головы
наблюдателя, и волосы встали дыбом, и после тени, слишком причудливые, чтобы
я мог описать, самовольно ворвались в голову наблюдателя. И когда, я, тот,
кто смотрел на происходящее холодно и недоверчиво, пробормотал дрожащий
протест: "жульничество" и, кажется, "статическое электричество", и
Нъярлототеп вывел нас всех наружу, вниз по кружащей голову лестнице, в
туман, на жаркие, опустошенные полуночные улицы. Я вскричал громко, что я не
боюсь, что я никогда не боялся, и остальные кричали со мной. Мы клялись
друг-другу, что город остался тем же, и еще жив и когда электрический свет
начал блекнуть мы прокляли электрическую компанию, вновь и вновь и смеялись
над своими гримасами страха.
Считаю, мы почувствовали что-то спускающееся с зеленоватой луны, потому
что начали зависеть от ее света, дрейфовали в странном непроизвольном
маршевом построении и казалось, знаем нашу цель, хотя старались не думать о
ней. Как-то мы посмотрели на дорожное покрытие и нашли плиту, исчезнувшую и
замещенную травой, истрепанные металлические рельсы указывающие, что здесь
ходил трамвай. И вскоре мы увидели трамвай, одинокий, овдовевший, ветхий.
Когда же мы посмотрели на горизонт, то вблизи реки не смогли найти третьей
башни и заметили, что вырисовывающийся силуэт второй башни изорван поверху.
Тогда мы разделились на узкие колонны, каждая из которых, казалось, движется
в различном направлении. Одна исчезла в узкой аллее слева, оставив только
отголоски шокирующих стонов. Другая заполнила поросший сорняками вход в
подземку, воя безумным смехом. Моя собственная колона была оттеснена на
открытую местность, и вскоре я почувствовал холод, который не был жаром
осени, потому как мы крались под темной луной и видели вокруг в адском
блеске луны зловещий снег. Не оставлявщую следов, необъяснимую стену снега,
разорванную лишь в одном направлении, где легла бездна казавшаяся еще чернее
из-за своих светящихся стен. Казалось, что колона очень тонка, в то время
как она брела во сне в бездну. Я плелся позади - от того, что черная трещина
в светящемся зеленым снеге пугала, и думаю, я услышал отзвуки тревожных
стенаний, когда мои товарищи пропадали в ней, однако моя возможность отстать
была пренебрежимо мала. Как будто манимый теми, кто шел впереди, я полутонул
в титаническом провале в снегу между медленными течениями ужаса и страха, в
невидимом водовороте невообразимого.
Кричащие ощущения, молчаливое исступление, лишь боги могли сказать что
это. Тошнотворные призраки корчились в руках, что не были руками, и слепо
кружились в кошмарной полуночи отвратительные создания, трупы из мертвых
миров, язвами которых были города, что склепными сквозняками задевали
мертвенно-бледные звезды и заставляли те слабо трепетать. Вне миров смутные
призраки ужасных созданий, полуневидимые колонны нечестивых храмов, что
покоились на безымянном утесе под космосом и тянущиеся к кружащей голову
пустоте выше сфер тьмы и света. Сквозь эти вращающиеся кладбища вселенной
звучал оглушающий, сводящий с ума грохот барабанов, и тонкий, монотонный,
жалобный вой богохульных флейт из непостижимых, неосвещенных залов вне
времени, мерзкий стук и свист - танец медленный, неуклюжий и нелепый
гигантского, мрачного изначального бога - слепой, немой, безумной горгульи,
чей дух - Нъярлототеп.



1