Зрачки
его вновь на мгновенье настороженно сузились. Давно вы торгуете в наших
краях? Знавали небось Наума Уэнтворта?
- Нет, сэр. Не приходилось. Я все чаще бываю в городах. В сельской
местности только проездом.
- Наума знали почти все. продолжал старик, но никто не знал его так
хорошо, как я. Видите эту книгу? он указал на старый донельзя замусоленный
том в обернутой бумагой обложке, на который я прежде, осматривая эту слабо
освещенную комету, не обратил особого внимания. Это Седьмая Книга Моисея, из
нее я узнал много больше, чем из всех других книг, какие читал. Раньше она
была у Наума.
Он хмыкнул, что-то припоминая.
- Ну и чудак был этот Наум, скажу я вам. Зловредный, однако, чудак и
скаредный, это уж точно. Как вы могли его не знать ума не приложу.
Я заверил его в том, что никогда прежде не слышал даже имени Наума
Уэнтворта, между делом отметив про себя весьма странные литературные вкусы
хозяина дома Седьмая Книга Моисея , к чтению коей он был столь привержен,
являлась ничем иным, как ведьмовской Библией, содержащей разного рода
заклинания, магические формулы и колдовские заговоры и рассчитанной большей
частью на простаков, верящих во всю эту ерунду. В круге света, отбрасываемом
лампой, я заметил еще несколько знакомых мне книг: собственно Библию,
зачитанную в не меньшей степени, чем собрание магических текстов, томик
избранных трудов Коттона Мэзера, а также толстую подшивку старых номеров
Аркхэмекой Газеты . В прошлом все это тоже вполне могло принадлежать Науму
Уэнтворту.
- Я смотрю, вы интересуетесь его книжками, сказал старик, словно угадав
мою последнюю мысль. Он как-то раз обмолвился, что я могу взять их себе вот
я и взял. Хорошие книжки, серьезные отчего, думаю, не попользоваться. Очки
только нужны, без очков теперь буквы не вижу. А вы чего уж там почитайте,
коли охота есть.
Рассеянно его поблагодарив, я напомнил, что речь шла о мистере
Уэнтворте.
- Ох, уж этот Наум! тотчас подхватил старик все с тем же неприятным
смешком. Он уж верно не одолжил бы мне денег, кабы знал, что с ним вскорости
приключится. Нет, сэр, он бы так не поступил, это точно. И ведь даже
расписки с меня не взял, вообще никакой бумажки. Денег было пять тысяч. Он
мне прямо сказал, что ему нет нужды брать какие-то там расписки это были его
собственные слова, а теперь как докажешь, что я ему должен? Нечем доказать,
все делалось с глазу на глаз; он назначил мне день ровно через пять лет
когда я должен буду вернуть ему деньги. Эти пять лет прошли, и сегодня день
Уэнтворта.
Он сделал паузу и взглянул ни меня с хитрецой; в глазах его явно
плясали веселые огоньки, но в темной глубине за ними таился плохо скрываемый
страх.
- Однако Наум не сможет прийти, потому что через два месяца после
нашего уговора ему на охоте попала в голову пуля. Выстрел в затылок, и
наповал. Чистой воды случайность. Конечно, нашлись и такие, кто начал
судачить, будто я это сделал нарочно, но я знал, чем заткнуть их поганые рты
я тогда же отправился в Данвич, прямиком зашел в банк и оформил бумагу на
имя мисс Дженни, дочки Уэнтворта, завещав ей свое состояние, ну, то есть,
то, что отанется после меня. И уж я постарался, чтоб всем это стало
известно. Пусть их дальше судачат теперь им никто не поверит.
- Ну, а как же сам долг? не удержавшись, спросил я.
- Нынче в полночь кончается срок, он вновь зашелся дребезжащим смехом.
Не похоже на то, чтобы Наум сдержал свое обещание, а? Я разумею так: если он
не придет, то все деньги отныне мои. А прийти он не может, бедняга. Оно и
ладно ведь этих денег сейчас у меня все равно уже нет.
Я не спросил его, как поживает теперь дочка Уэнтворта. Понемногу начала
сказываться дневная усталость, особенно измотали меня эти последние
несколько часов езды под проливным дождем. Хозяин, должно быть, заметил, что
я клюю носом; он замолчал, и мы довольно долго просидели в тишине. Наконец
старик вновь подал голос.
- Вид у вас что-то неважный. Устали, небось? спросил он.
- Да, поездка выдалась не из легких. Но я двинусь дальше, как только на
улице поутихнет.
- Тогда вот что. Вам вовсе незачем сидеть здесь и выслушивать мое
стариковское брюзжание. Я дам вам другую лампу, можете прилечь на кушетке в
соседней комнате. Когда этот дождь, наконец, перестанет, я вас позову.
- Но ведь я займу вашу кровать, мистер Старк.
- Не беда, я вообще ложусь очень поздно, сказал он.
Не слушая больше моих возражений, он поднялся с кресла, принес еще одну
керосиновую лампу, зажег ее, и несколько мгновений спустя мы уже стояли на
пороге смежной комнаты. Старик указал мне на приземистую кушетку. Еще
раньше, проходя мимо стола, я прихватил по пути Седьмую Книгу Моисея просто
так, из любопытства, ибо с давних пор был наслышан о множестве невероятных и
таинственных вещей, якобы скрывающихся под ее обложкой. При этом хозяин дома
бросил на меня весьма подозрительный взгляд, но ничего не сказал и
возвратился к своему креслу-качалке, оставив меня одного.
Грозовой ливень и шквалистые порывы ветра неутомимо сотрясали стены и
крышу дома, внутри которого я с удобством расположился на старомодной,
обтянутой кожей кушетке с высоким изголовьем, пристроил поближе тускло
горевшую лампу и начал, не торопясь, перелистывать пресловутую Седьмую Книгу
. Содержание последней являло собой причудливую мешанину из заклинаний и
невразумительных молитв, обращенных к таким князьям потустороннего мира, как
Азиль, Мефистофель, Мабуэль, Бабуэль, Аниквэль и прочие им подобные. Здесь
имелись заклятия на все случаи жизни: одни должны были исцелять болезни,
другие исполнять желания, иные даровать успех в каком-либо предприятии, а
иные одолеть врагов и отомстить за нанесенную обиду. Я заметил, что на
страницах книги неоднократно встречаются предупреждения о необходимости
избегать без крайней на то нужды употребления отдельных слов и фраз;
возможно, именно эти настойчивые просьбы и побудили меня в конечном счете
переписать самое зловещее из попавшихся мне на глаза заклинаний, а именно
Айла Химель Адонаи Амара Зебаот Цадас Йесерайе Харалиус , что должно было
означать вызов из царства тьмы бесов и злых духов или же воскрешение
мертвецов.
Закончив переписывать эту безумную фразу, я интереса ради прочел ее
несколько раз вслух, будучи совершенно уверен в бесполезности всяких
магических изречений и колдовских чар. И действительно ничего не произошло.
Я отложил в сторону книгу и посмотрел на часы. Было ровно одиннадцать. Дождь
как будто пошел на убыль звуки его становились все менее яростными,
беспорядочное сотрясение крыши постепенно переходило в размеренный
барабанный ритм, что предвещало скорое окончание бури. Вместе с ней близился
к концу и мой сравнительно недолгий отдых. Я решил погасить чадившую лампу и
провести остаток времени в темноте, предварительно оглядевшись и запомнив
расположение предметов в комнате, чтобы потом не наткнуться на что-нибудь
при выходе.
Однако, несмотря на усталость, я так и не смог расслабиться и подремать
хоть полчаса.
Дело здесь было не столько в холодном и жестком ложе, сколько в самой
атмосфере дома, необъяснимо гнетущей и мрачной. Казалось, он, как и его
хозяин, затаился в обреченном ожидании каких-то грядущих ужасных событий,
словно предчувствуя, как однажды и, видимо, очень скоро его источенные
временем и непогодами стены подломятся у основания и с глухим шумом рухнут
наружу, а крыша в облаке трухлявой пыли тяжело осядет вниз, похоронив под
собой жилые комнаты вместе с памятью о многих рождавшихся и умиравших здесь
поколениях людей. Подобная атмосфера вообще характерна для старых домов, чей
век уже на исходе, но в данном случае к ней примешивалось совершенно особое
тревожное напряжение сродни тому, что заставило Амоса Старка долго
колебаться, прежде чем ответить на мой настойчивый стук в дверь. Вскоре я
поймал себя на том, что точно так же пытаюсь уловить посторонние звуки в
шуме падающего на крышу ливня сила которого убывала теперь с каждой минутой
и в назойливом писке домашних мышей.
Хозяин мой вел себя неспокойно. Он то и дело вскакивал с кресла и
шаркая туфлями, перемещался взад-вперед по комнате; несколько раз он
подходил к двери, или к окну, проверял надежность запоров и возвращался
затем на свое место. Временами до меня долетали обрывки фраз, сказанных им
вполголоса как и все люди, подолгу живущие в одиночестве, старик явно усвоил
привычку разговаривать сам с собой. Его бормотанье, и без того очень
невнятное, порой падало до едва слышного шепота, но все же по отдельным
словам я смог угадать направление его мыслей Старк, похоже, был занят
подсчетом процентов, которые, будь сейчас в этом необходимость, надлежало бы
выплатить Науму Уэнтворту сверх основной суммы долга.
- Полтораста долларов за год, повторял он как заведенный. Итого за пять
лет будет семь с половиной сотен, старческий голос срывался на очень высокой
не то восхищенной, не то испуганной ноте. Дальше все начиналось сначала, но
вскоре я осознал, что отнюдь не эти его меркантильные переживания явились
главной причиной охватившего меня странного беспокойства.
Однако, выделив из его монолога несколько вскользь оброненных замечаний
и попробовав их сопоставить, я поневоле насторожился и начал прислушиваться
внимательней.
- Я упал, да, упал, бормотал Старк. Далее следовали одно-два
неразборчивых предложения. Все они были при этом, да. И вновь долгий
маловразумительный пассаж. А потом убежал, очень быстро...
Тут он разразился целой тирадой, состоявшей из абсолютно бессмысленного
набора слов и звуковых сочетаний.
- Откуда я мог знать, что оно целит прямо в Наума, - почти простонал он
в конце. Беднягу, похоже, терзали угрызения совести. Разумеется, мрачная
окружающая обстановка не могла не сказаться на состоянии духа почтенного
джентльмена, пробудив в нем ряд самых тяжких и горестных воспоминаний. Для
меня оставалось загадкой, почему он не последовал примеру прочих былых
обитателей этой бесплодной долины и не перебрался в какое-либо из поселений
за ее пределами? Он говорил, что живет здесь один вероятно он был одинок не
только в этом доме, но и на всем белом свете, не имея ни родных, ни близких,
иначе зачем бы ему завещать все свое состояние дочери какого-то там Наума
Уэнтворта?
Его туфли все шаркали по половицам, пальцы нервно перебирали шуршащие
листы бумаги.
Издалека донесся жалобный плач козодоя это был верный признак того, что
одна часть горизонта уже очистилась от грозовых туч, ему пошел вторить
другой и скоро многоголосый хор этих птиц наводнил всю округу своими
оглушительными стенаниями.
- Ишь как орут, чертовы твари, - услышал я ворчание хозяина. Кличут
грешную душу. Не иначе, Клем Уэйтли отходит.
Шум дождя медленно угасал, покидая долину; одновременно голоса козодоев
сливались в нечто вроде тягучей и пространной колыбельной песни; меня начала
одолевать дремота и незаметно для себя я погрузился в сон...
Теперь я вплотную подошел к той части своего рассказа, которая при
каждом воспоминании об описываемых здесь событиях заставляет меня вновь и
вновь сомневаться в объективности моих ощущений, а, следовательно, и в
достоверности всего нижеизложенного. С годами я стал все чаще задумываться:
а не было ли все это лишь дурным сном, порождением моего расстроенного
воображения? Но нет я уверен, что это случилось со мной наяву; и потом, у
меня сохранились вещественные подтверждения моих слов газетные вырезки, в
которых упоминается Амос Старк и его завещание, составленное в пользу мисс
Дженни Уэнтворт, а также что кажется слишком невероятным для простого
совпадения факт чудовищного в своей бессмысленности осквернения старой
полузабытой могилы, раскопанной кем-то на склоне одного из холмов,
окружающих эту проклятую Богом долину.
...Сон мой был непродолжителен и неглубок. Едва пробудившись, я понял,
что дождь прекратился, в то время как крики козодоев переместились ближе к
дому и звучали все громче и громче. Некоторые из птиц уселись на землю прямо
под окном моей комнаты, а шаткая крыша веранды была, надо полагать сплошь
усеяна этими беспокойными ночными созданиями. Несомненно, их дикий гвалт и
явился толчком к моему пробуждению. Пару минут я приходил в себя, а затем
привстал на ложе готовый тотчас продолжить свой путь условия для езды были
теперь более-менее сносными; во всяком случае я мог не опасаться, что
залитый потоками дождя мотор заглохнет.
Но не успел я коснуться ногами дощатого пола, как неожиданный стук
потряс входную дверь.
Я замер, не шевелясь и почти не дыша, такая же мертвая тишина была и в
соседней комнате.
Стук повторился, на сей раз еще более настойчиво и даже повелительно.
- Кто там такой? спросил Старк.
Ответа не последовало.
В комнате Старка произошло какое-то движение я увидел, как пятно света
начало перемещаться, и затем вновь раздался голос хозяина, в котором
явственно сквозили торжествующие нотки.
- Полночь прошла! воскликнул он, по-видимому, глядя на стенные часы. Я
машинально сверился со своими ручными и убедился, что его часы спешат на
десять минут.
Уверенным шагом он приблизился к двери.
По расположению света я определил, что прежде чем снять свои
многочисленные запоры, он поставил лампу на пол. Возможно, потом он
намеревался поднять ее над головой, чтобы получше разглядеть ночного гостя,
как это было в случае с моим приходом я лишь предполагаю, не более того.
1 2 3