Говард Ф.Лавкрафт.
За гранью времен

---------------------------------------------------------------

1
После двадцати двух лет непрестанных ночных кошмаров, после
бесчисленных попыток избавиться от диких и невероятных фантазий, ставших со
временем частью моей жизни, я не рискну поручиться за полную достоверность
описываемых ниже событий, имевших место - если это был все же не сон - в
Западной Австралии в ночь с 17 на 18 июля 1935 года. Во всяком случае я еще
не потерял надежду на то, что все происшедшее было просто еще одной из
множества галлюцинаций, благо поводов для нервного расстройства у меня в те
дни хватало с избытком. Но увы, и эта слабая надежда каждый раз угасает,
едва соприкоснувшись со страшной реальностью.
Итак, если выяснится, что все случившееся не является плодом моего
воображения, человечеству останется лишь воспринять это как предупреждающий
знак, поданный нам таинственными силами Вселенной, и отказаться от
непомерных амбиций, осознав ничтожность собственного бытия в кипящем
водовороте времени. Ему также следует быть готовым ко встрече с доселе
неведомой опасностью, которая, даже не будучи в состоянии охватить целиком
всю нашу расу, может обернуться чудовищными и непредсказуемыми последствиями
для многих наиболее смелых и любознательных ее представителей.
Последнее обстоятельство и побудило меня выступить с этим сообщением,
дабы предостеречь людей от попыток проникнуть в тайну тех древних развалин,
которые не так давно стали предметом исследований возглавляемой мной
экспедиции.
Я утверждаю, что в ту ночь, находясь в здравом уме и памяти, я
столкнулся с явлением, могущим в корне переменить наш взгляд на окружающий
мир. Все, что я стремился развенчать как легенду и вымысел, получило,
наоборот, ужасающее подтверждение. Я отчасти даже благодарен охватившей меня
тогда панике, ибо она стала причиной потери одной вещи, которая, будь она
извлечена из той гибельной бездны, явилась бы окончательным и неопровержимым
доказательством моей правоты.
Я был единственным, кто все это видел - и до сих пор я никому об этом
не рассказывал. Я не мог помешать другим продолжить начатые мною раскопки,
но, к счастью, непрестанные бури и движущиеся пески пока еще не позволили им
добиться успеха. Мною движет не столько забота о собственном душевном
равновесии, сколько желание предупредить тех, кто отнесется ко всему здесь
написанному всерьез.
Данный отчет - значительная часть которого на первых порах не сообщит
ничего нового людям, следящим за публикациями в прессе, особенно в некоторых
научных изданиях - пишется сейчас в каюте корабля, везущего меня домой. По
завершении этой работы я передам ее моему сыну Уингейту Пизли, профессору
Мискатоникского университета - единственному члену моего семейства, не
оставившему меня после того давнего случая с амнезией1 и лучше
других осведомленному о некоторых обстоятельствах моей жизни. Во всяком
случае он менее всех прочих будет склонен подвергать сомнению то, что я
собираюсь поведать о событиях той роковой ночи.
Я ничего не сказал ему до своего отплытия, почтя за лучшее сделать это
в письменной форме. Последовательное изложение на бумаге создаст более
полную и убедительную картину происшедшего, чем это мог бы сделать мой
бессвязный и взволнованный устный рассказ.
Дальнейшая судьба этих записок будет зависеть только от моего сына -
он волен передать их, сопроводив собственными комментариями, в любые
инстанции, какие сочтет наиболее для того подходящими. Что же касается тех
возможных читателей, кто не знаком с обстоятельствами, предшествовавшими
моему открытию, то специально ради них я предпосылаю сему труду достаточно
пространную вводную часть.
Итак, меня зовут Натаниэль Уингейт Пизли; имя мое должно быть известно
тем, кто еще помнит газетные истории, наделавшие шуму лет тридцать тому
назад, или более поздние - шести семилетней давности - письма и статьи в
специальных журналах по психологии. В печати тогда широко обсуждались
подробности странной формы амнезии, в которой я находился с 1908 по 1913
год; распространению всевозможных слухов немало способствовали предания и
легенды, связанные с колдовством, магией и разными жуткими проявлениями
безумия, посей день бытующие в окрестностях небольшого старинного городка в
штате Массачусетс, который был и остается моим основным местом жительства.
Должен сразу оговориться, что ни моя наследственность, ни ранние годы жизни
не позволяли предполагать наличие отклонений в умственном развитии или
каких-нибудь иных нарушений психики. Этот факт представляется важным,
поскольку далее речь пойдет об удивительных явлениях, существующих где-то
ВНЕ моего бытия и лишь по прихоти судьбы отбросивших на меня свою зловещую
тень.
Может статься, что сам этот столетиями сохранявшийся дух города Аркхэма
с его ветхими домами, населенными призраками далекого прошлого, оказался
особенно уязвимым для проникновения подобного рода теней - хотя и эта
версия кажется мне весьма сомнительной, принимая во внимание характер
последовавших за тем событий. Главным здесь является то, что я по своему
происхождению и биографии мало чем отличаюсь от большинства местных жителей.
Перемена пришла откуда-то извне - откуда именно, я по сей день затрудняюсь
описать словами.
Родителями моими были Джонатан и Ганна (Уингейт) Пизли, происходившие
родом из двух коренных хаверлийских семей. Я родился и рос в Хаверхилле, в
старой усадьбе на Бордмэн-стрит близ Голден-хилла, и не бывал в Аркхэме до
тех пор, пока в 1895 году не устроился в Мискатоникский университет на
должность преподавателя политической экономии.
С той поры еще в течение тринадцати лет жизнь моя текла спокойно и
размеренно. В 1896 году я женился на Алисе Кизар, также родом из Хаверхилла;
трое моих детей - Роберт, Уингейт и Ганна появились на свет соответственно
в 1898, 1900 и 1903 годах. В 1898 году я стал
адъюнкт-профессором2, а с 1902 года носил уже полное
профессорское звание и ни разу за все это время не проявлял интереса ни к
оккультизму, ни к психопатологии.
Но вот однажды - это был четверг 14 мая 1908 года - произошел тот
самый странный припадок амнезии. Все случилось внезапно, хотя позднее я
пришел к выводу, что неясные видения, короткими пробежками возникавшие за
несколько часов до того - нечто бессмысленно хаотическое, встревожившее
меня в первую очередь своей неординарностью - вполне могли быть расценены
как своеобразные предваряющие симптомы. Голова моя буквально раскалывалась,
я испытывал такое чувство, будто кто-то со стороны пытается проникнуть в
самые глубины моего сознания.
Припадок как таковой начался около десяти часов двадцати минут утра, в
тот момент, когда я вел занятия по политической экономии - "история и
современные тенденции развития экономических учений" - для младшего курса и
нескольких присутствовавших в зале студентов постарше. Вдруг перед моими
глазами возникли какие-то странные образы, мне показалось, что я нахожусь не
в классной комнате, а в совершенно ином помещении самого необычного, даже
абсурдного вида. Мысли и речь помимо моей воли отдалились от обсуждаемого
предмета, и студенты тотчас заметили, что здесь творится что-то неладное.
Затем я, теряя сознание, тяжело рухнул на стул и погрузился в обморок, из
которого меня так и не смогли вывести. В свое нормальное состояние я
вернулся через пять лет четыре месяца и тринадцать дней.
Позднее мне рассказали, что со мной тогда происходило. Я почти не
подавал признаков жизни в течение шестнадцати с половиной часов, несмотря на
все усилия врачей, к тому времени уже перевезших меня в мой дом на
Крэйн-стрит, 16. В три часа утра 15 мая мои глаза открылись и я подал голос,
но очень скоро врачи и члены моей семьи пришли в сильнейшее смятение оттого,
что и как я говорил. Было ясно, что я не представляю себе, кто я такой, и не
помню ничего из собственного прошлого, хотя по какой-то причине я, как им
показалось, всячески старался скрыть этот пробел в своих знаниях. Взгляд
мой, останавливаясь на окружающих, явно их не узнавал, а движения лицевых
мышц резко отличались от моей обычной мимики.
Да и сама речь моя была сильно затруднена, скована и вообще казалась
речью иностранца. Я испытывал определенные сложности с управлением своими
речевыми органами, а моя манера выражаться имела тот
неестественно-выспренний оттенок, какой бывает характерен для людей, долго и
основательно изучавших английских язык по книгам и при этом полностью
лишенных живого языкового общения. Произношение было каким-то по-варварски
чужеядным, а словарь включал в себя как давно уже забытые архаизмы, так и
совершенно непостижимые новообразования.
В числе последних было одно выражение, впоследствии - спустя двадцать
дет - вспомнившееся самому молодому из врачей при обстоятельствах, глубоко
его поразивших. Ибо теперь он услышал это выражение вторично - на сей раз
уже как новый термин, получающий все большее распространение сначала в
Англии, а затем и в Соединенных Штатах. Несмотря на сложность и безусловную
новизну этого термина, он в мельчайших деталях воспроизводил те загадочные
слова, что были услышаны доктором в Аркхэме весной 1908 года.
На моем физическом состоянии болезнь практически не отразилась, хотя
мне потребовалось довольно много времени для того, чтобы вновь научиться
владеть всеми частями тела и выполнять даже самые простые и обыденные
операции. По этой и ряду иных причин, связанных с потерей памяти, я еще
долго находился под строгим медицинским наблюдением.
Когда я наконец понял, что все мои попытки утаить от окружающих провалы
в памяти оказываются тщетными, я открыто признал этот факт и начал с
удивительной жадностью заново накапливать всевозможную информацию. Вскоре
докторам начало казаться, что, едва убедившись в достаточно спокойном
отношении людей к постигшей меня болезни, я совсем перестал интересоваться
своим прошлым и собственной личностью вообще. Вместо этого я сосредоточил
основные усилия на изучении отдельных вопросов истории, естественных наук,
искусства, языка и фольклора - причем если некоторые из них были
чрезвычайно трудны для понимания, то другие были совершенно элементарны и
известны чуть ли не каждому ребенку, в то же время умудрившись каким-то
образом изгладиться из моей памяти.
Но зато, как вскоре выяснилось, я обладал обширными познаниями в
областях, недоступных для современной науки - познаниями, которые я не
только не стремился проявить, но по возможности тщательно скрывал. Так
однажды я имел неосторожность сослаться в разговоре на некоторые
исторические факты, относящиеся ко временам гораздо более древним, чем в
состоянии были представить себе наши ученые-историки - и тут же поспешил
обратить свои слова в шутку, заметив неподдельное изумление на лицах
собеседников. Кроме того, я имел весьма странную привычку рассуждать о
будущих событиях как об уже совершившихся, что два или три раза вызвало у
людей настоящий испуг.
Понемногу подобные необычные проявления случались все реже, а потом и
вовсе прекратились, хотя некоторые наблюдатели были склонны приписать их
исчезновение принятым мною мерам предосторожности, а отнюдь не утрате самих
этих сверхъестественных знаний. В самом деле, я выказывал поразительную
активность в изучении языков, обычаев и перспектив развития окружающей меня
цивилизации, напоминая при этом любознательного путешественника, прибывшего
сюда из каких-то далеких чужих краев.
Получив соответствующее разрешение, я целыми днями просиживал в
библиотеке колледжа, а еще какое-то время спустя предпринял ряд весьма
необычных экспедиций, в промежутке между которыми я прослушал специальные
курсы лекций в американских и европейских университетах - все это вызывало
множество разных толков на протяжении нескольких последующих лет.
В тот период временя мое уникальное заболевание принесло мне
определенную известность среди крупнейших светил психологии - известность,
которой я как мог пользовался для расширения своих контактов в научных
кругах. Неоднократно мне приходилось фигурировать на лекциях в роди
экспоната, демонстрируя в своем лице типичный экземпляр повторного
формирования личности - при этом я часто ставил лекторов в тупик своими
эксцентричными заявлениями и заставлял их подозревать во всем этом тщательно
скрываемую издевку.
Мне крайне редко случалось встречать по-настоящему дружелюбный прием.
Что-то в моем облике и речи отпугивало людей и пробуждало в них чувство
антипатии, словно я являлся существом бесконечно далеким от всего, что они
считали здоровым и естественным. Постепенно разговоры о темной и мрачной
бездне, заключенной в самой природе моего сознания и связанной с какой-то
непреодолимой отчужденностью меня от их мира, переросли в устойчивое и почти
единодушное мнение.
Моя собственная семья мало отличалась в этом смысле от всех прочих. С
момента моего странного пробуждения жена воспринимала меня с крайним ужасом
и неприязнью, утверждая, что будто видит во мне кого-то чужого и абсолютно
ей неизвестного, вселившегося в тело ее супруга. В 1910 году она оформила
официальный развод и даже позднее, после возвращения меня в нормальное
состояние в 1913 году, категорически отказывалась со мной встречаться.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2