Современная японская новелла –

OCR Busya
««Сокровенное желание» сборник рассказов»: Москва; Радуга; 1984
Дзюнко Инадзава
День танцующего ветра
Этой весной Такако неожиданно выпала возможность подработать. В управлении по недвижимому имуществу. И не в какой-нибудь крохотной конторе, где день-деньской проходит в хлопотах, чтобы сдать комнатушку размером в четыре – шесть дзё какому-нибудь студенту или клерку, а в солидном учреждении. Офис этого управления помещался в здании делового типа, и занималось оно посредничеством при купле-продаже земли и строений.
Такако была студенткой и, разумеется, не имела никакого отношения к подобным делам. Ее обязанности заключались в том, чтобы отвечать на телефонные звонки. В фирму часто звонили клиенты, а если использовать автомат, непременно выгодного заказчика потеряешь; аппарат ведь может только записать, что клиенту надо, – в общем, по телефону должен отвечать человек. В комнате сидел управляющий да Такако; фирма переживала не лучшие дни. Управляющему, Эндо, уже за сорок. Собственно, в конторе его почти не было видно. Все носился где-то, демонстрировал клиентам их будущее приобретение, потом приводил их для оформления сделки в офис, где оформлялись бумаги и вносился задаток.
В конторе царила мертвая тишина. Телефон звонил всего несколько раз в день. При таком избытке досуга постоянную беготню шефа по городу можно было объяснить разве только тем, что он посредничал еще в какой-нибудь большой фирме.
Такако весь день была предоставлена самой себе и могла спокойно читать. При этом ей платили 90 тысяч иен в месяц, что было совсем недурно.
Да, конечно, недурно, но узнай ее родители в деревне, что она подрабатывает, дежуря у телефона, встревожились бы не на шутку. Токио – место недоброе, негоже туда отпускать дочь, считали они; особенно упрямился отец. Хочешь учиться – зачем непременно в Токио, почему бы не поступить в префектуральный университет, говорил он. Нынче настоящее студенчество только и осталось что в провинции – и приводил в пример чью-то дочку, которая поехала в Токио, сделалась франтихой, а вернувшись, привезла с собой охапку журналов фривольного содержания. Да и парни не лучше, все они бездельники и лоботрясы. Да, таких в наше время называли лоботрясами, говорил отец. Даже при подъеме экономики и росте зарплаты отец на бумажной фабрике зарабатывал совсем немного, и Такако решила про себя, что уж она-то не будет вести такую жизнь, как другие студенты.
И вдруг прошлой зимой, когда она перешла на второй курс, Такако рассорилась с отцом.
Это произошло в конце семестра, когда она приехала домой после экзаменов. Такако вдруг объявила матери, что хочет бросить университет. Она собиралась поговорить об этом мягко, якобы испрашивая совета. И именно мягкостью тона привлечь мать на свою сторону. Однако, может быть от осознания важности момента, она невольно так разволновалась, что язык перестал ее слушаться, заранее намеченной тактики не вышло, и получилась декларация в чистом виде.
Мать пожаловалась отцу. Дочь говорила с ней без должной сдержанности, уже одно это рассердило мать, она пошла к отцу, когда гнев еще не остыл, и пересказ ее был слишком выразителен.
Произошло все это в воскресенье. Отец убирал задний двор. Выслушав мать, он поставил метлу, вошел на кухню и с порога набросился на Такако:
– Учебу задумала бросить? Думаешь, тебе уже хватит?
Такако мыла под краном чашки.
– Думаю, хватит.
Она старалась говорить как можно спокойнее. Стала объяснять, что поступала в университет вовсе не для того, чтобы стать учительницей, клерком или библиотекарем. Она хотела понять, каким должно быть будущее. Но профессора все до единого пусты и скучны, и, раз так, она с большим толком может заниматься сама, тем более что семья их не столь богата, чтобы тратить такую уйму денег на бесполезное образование. Лучше она оставит университет и пойдет работать, этот путь самый верный.
– Ишь своеволия-то сколько! – загремел отец, не дав Такако закончить. И закатил ей оплеуху. Такое было впервые. Даже когда она собирала подписи под воззванием против закона о летосчислении по правлению императора,[i] отец, конечно, пошумел, но рук все же не распускал, так что теперь она даже несколько перепугалась.
В ту минуту, скорее от испуга, чем от боли, Такако отшвырнула чайник, который как раз мыла. Она вовсе не хотела попасть в отца. Чайник она держала в левой руке, вот и бросила в ту сторону. Но вышло неудачно – там стоял буфет с посудой. И толстое стекло буфета – тоже не повезло! – со звоном разбилось. А ведь разбить его не так уж легко, хоть всякое стекло, конечно, бьется. В общем, не повезло, так не повезло.
Звон разбитого стекла, треск расколовшегося чайника – от всего этого отдавало истерикой. Грохот отозвался в ушах, и, словно еще раз желая вызвать это эхо, прогремел отец:
– Уходи вон!
– Ухожу, – не раздумывая ответила Такако. Слово вылетело само, без промедления, словно из компьютера.
– По-твоему, образование – бесполезная трата денег? Ишь дерзкая! А кто платил за тебя все это время – об этом ты подумала? – закричал отец вдогонку. – То, видите ли, в университет захотела, два года не прошло – а она уже передумала! Выкинь дурь из головы да пошевели мозгами.
Пошевелить мозгами стоило и отцу, и Такако. В семье еще младшая сестренка в первом классе школы высшей ступени и младший брат – школьник, а доходы невелики. Такако не собиралась сердить отца, да вышло не так, как она хотела.
«Ухожу» значит «ухожу» – и Такако ушла из дому. Все книги и документы остались в университетском общежитии, поэтому она не слишком растерялась, услышав «уходи вон». Конечно, не совсем ясно, на какие деньги теперь жить, однако раз есть где ночевать, остальное как-нибудь уладится.
Ее шеф, попросту говоря, порядочный враль и бессовестно обманывал клиентов. От этого попахивало нехорошим душком, и сначала Такако отнеслась ко всему с некоторой неприязнью. А попала она сюда так: студентка из параллельной группы, работавшая здесь до нее, по каким-то причинам попросила отпуск на три месяца, и Такако взялась ее заместить.
На улице был сильный ветер – что называется, «весенний ветродуй». Квартал холмистый, здание стоит на вершине, даже из окна первого этажа видно, что небо над Токио в желтом песке и пыли. Этот песок намели с материка весенние ветра. И пожелтело токийское небо, городские пейзажи истаяли в тучах песчаной пыли.
Старик явился в контору как раз весной. Это было во второй половине дня. В дверь нужно звонить, но он тихонько постучал. Такако выглянула, не снимая цепочки, и увидела его.
На посетителе была белая рубашка, галстук, темно-синий пиджак – в общем, одет неожиданно по-молодежному, но по дороге синий пиджак запылился и помялся, галстук наполовину распустился, то ли из-за ветра, то ли был слишком тугим, – в общем, старик выглядел довольно-таки жалко.
– Я, знаете ли, издалека… – На лице его появилась смущенная, заискивающая улыбка. Словно он старался угодить ей.
Однако, когда он заговорил о своем деле, Такако уже и не знала, как его остановить.
– Я хочу купить квартиру. Видите ли, у меня сын учится в Токийском университете, на третьем курсе медицинского факультета. Все требует: купи да купи. Сердится.
По его выговору Такако поняла, что он уроженец префектуры Айти.
– Не купишь, говорит, квартиру, учиться не смогу. Сейчас-то он живет в Ногате, до университета час езды. Уж на третьем курсе, и ученье трудное, времени не хватает. Надо, говорит, поближе к университету…
Такако даже стало неприятно. Похоже, старик на седьмом небе от счастья, что сын учится на медицинском, просто готов плясать под его дудку. Подумаешь, медицинский. Что ж, надо теперь в ножки ему кланяться? Такако почувствовала жалость к старику.
– Сначала-то я его не слушал, а вот на Новый год он опять: «Купишь или нет, видишь – заниматься не могу». Ох, рассердился, давай все швырять, да со второго этажа. Ну раз он и учиться не может, прямо до слез доходит, как тут не уступить, жалко его. Вот и приехал к вам.
Старик непременно хотел купить квартиру. И говорил униженно, сутулился, как проситель.
Как бы его отговорить от этой затеи? Такако не хотелось, чтобы его надули. Судя по всему, ничего он в таких куплях-продажах не понимает. Вид жалкий, глаза на мокром месте. Наверняка только что сын распекал его на чем свет стоит. На ногах едва держится, видно, на горку эту не на такси поднимался, шел, обдуваемый ветрами.
– Знаете, я здесь просто подрабатываю и ничего ответить вам не могу, – сказала Такако.
– Ах вот как? – удивился старик. И бросил на нее недоверчивый взгляд. Дескать, ну и что? Раз служишь тут, должна знать, есть квартиры или нет.
– Да нет, не знаю. Я ведь просто у телефона дежурю.
– У телефона?
– Ну да, пока шефа нет. Я тоже студентка, учусь…
– Тоже на медицинском?
– Нет, на филологическом. Но мне кажется, квартира стоит так дорого…
– А мой на медицинском.
Выражение его взгляда изменилось. Такако тут же заметила это. В глазах его появилась снисходительность. Ее это несколько покоробило – она хотела добра, а ей за это платят пренебрежением…
Он явился и на следующий день. Накануне оставил визитную карточку – хотел непременно встретиться с шефом. Эндо в этот день принимал посетителей. День был ветреный, как и предыдущий, в воздухе танцевали желтые песчинки. Старик опять был в своем потертом костюме.
Он опять завел разговор о том, что ему нужна квартира. Сын то плачет, то сердится; видно, старику и в голову не приходило, что так по-детски капризничать сыну должно быть попросту стыдно. Он, пожалуй, рассказывал об этом даже с некоторым бахвальством. Может, он считает, что раз сын учится на третьем курсе, то ему все можно? Наверное, единственный сын, и родился, когда отец уже был в летах, вот он его и балует. Такако вдруг подумала, что ей, пожалуй, не хотелось бы попасть к такому врачу, доверить ему свою жизнь. В этот момент она совсем забыла о том, что говорил про ее своеволие собственный отец.
А дальше все переменилось в мгновение ока – старик стал полностью распоряжаться Такако. У дежурной по телефону внезапно оказалась масса дел.
Она судила по внешнему виду, вот и решила, что он беден, принижен и простодушен. Все это было ошибкой. Он не был ни беден, ни принижен, ни простодушен. Просто безгранично любил сына. И не замечал, что даже в глазах юной Такако любовь эта выглядит жалкой и унизительной.
Старик потребовал, чтобы была подыскана просторная и самая светлая комната, выходящая на солнечную сторону. Выяснилось, что есть именно такая, но люди, живущие там, должны освободить ее только в июне; тогда он решил сделать все, чтобы выселить их как можно скорее. В итоге сорокалетние супруги – нынешние хозяева квартиры – должны были выехать не в июне, а в середине текущего месяца, за это старик возмещал им расходы по переезду. Обе стороны начали осторожные переговоры.
Эндо подначивал и тех и других.
Выражение покорности исчезло с лица старика, напротив, теперь он каждый день являлся в контору, всем своим видом выражая явное недоверие. Для него никак невозможно было ждать три месяца до июня. Прошла неделя, и сделка состоялась – комната освобождалась в конце марта. Такако не очень разбиралась в деловых вопросах, но, по всей вероятности, были еще какие-то закулисные интриги. Старик исхудал недаром.
В день, когда все формальности, связанные с отъездом прежних жильцов, были завершены, старик привел своего сына, студента третьего курса. Такако уже была настроена против. И очень сильно. Студент казался грубым, спесивым, неприятным юнцом.
Однако когда Такако увидела его, то даже удивилась. Студент был мягким, застенчивым и сдержанным. Кожа довольно светлая, высокий и стройный.
– Что за милый юноша! – сказала бывшая хозяйка квартиры. – Прямо позавидуешь, какой у вас замечательный сын. Он всегда будет доставлять вам только радость. – И она восхищенно посмотрела на молодого человека.
Конечно, когда выгодное дельце обделано, можно и на комплимент расщедриться.
– Тут и университет близко, и место тихое, заниматься хорошо, – продолжала она в том же духе.
Студенту явно было неловко слушать похвалы в свой адрес. Даже Такако видела, что ему не по себе, ведь он не напрашивался на такие комплименты. И теперь морщит нос, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение.
– Уйму денег потратил, – жалобно вздохнул старик.
– Да и учеба денег требует, – поддакнул Эндо, корпевший над купчей. Но сразу же утешил: – Ничего, вот закончит, и все окупится сторицей. – И протянул старику бумаги.
– А может, и нет! Это только считается, что врачи много зарабатывают. На самом деле не очень-то они наживаются, особенно те, кто кончил Токийский университет. – Голос хозяйки, внезапно вмешавшейся в разговор, звучал поразительно самоуверенно.
Старик, чуть не подпрыгнув на месте, повернулся к ней.
– Это еще почему? – спросил вместо него Эндо.
– Потому что есть у них совесть. Штука, конечно, обременительная. В университете-то так их воспитывают да обучают, что никак они от нее отделаться не могут. Вот и не получается у них наживаться. Все так говорят. – Хозяйка снисходительно улыбнулась.
– Вот как…
Студент, по-прежнему морща нос, пытался погасить застенчивую улыбку. Непонятно было, к чему относилась эта улыбка – к слову «совесть» или к чему-то другому.
Такако вдруг вспомнила, что оба они на третьем курсе, и ей стало не по себе. Конечно, не все, поступив в университет, начинают с одной и той же черты. Линия старта у каждого своя, каждый начинает со своего места, вступительные экзамены призваны сократить различия, но, в сущности, они все равно всегда потом обнаруживаются.
– Когда вы переезжаете? – спросила хозяйка. Сама она уезжала в следующее воскресенье, и ей, по сути дела, должно быть безразлично, что будет дальше, но она с любезным видом задала этот вопрос.
Комната в европейском стиле, перестилать татами не нужно. Как только выедут жильцы, тут же можно и вселяться.
1 2