Воздух пах бензином и горячей смолой. Переменчивый ветер вдул дым в
комнату - немного, но достаточно, чтобы захотелось прокашляться. Он сжал
зубы, допуская лишь тихие удушливые хрипы в горле, ведь убийца мог быть и
недалеко от двери, еще не решивший толком, что предпринять. Вдруг, услышав
его, он наконец определится.
Все еще направляя револьвер прямо на дверь, ведущую из гаража, Джек
бросил взгляд наружу, на вихри будущего пожара и пенные клубы черного
дыма, опасаясь ошибки. Автоматчик может прийти, в конце концов, и из огня,
как демон смерти.
Снова взгляд на металлическую дверь, выкрашенную в бледнейше-голубой
цвет. Как большая толща чистой воды, на которую смотришь сквозь слой
хрустального льда.
От этого цвета опять стало холодно. От всего ему становилось холодно
- от пустого металлического "тук-тук" работающего сердца, от тихого, как
шепот, рыдания женщины, съежившейся на полу позади него, от блестящих
осколков битого стекла. Даже рев и треск огня студили его.
Снаружи бурлящее пламя обошло весь портик и достигло передней части
станции. Крыша, должно быть, теперь в огне.
Бледно-голубая дверь.
Открой ее, ты, безумный сукин сын! Ну же, давай!
Другой взрыв.
Джеку пришлось отвернуться от двери гаража и посмотреть прямо на
переднюю часть станции, чтобы разглядеть, что там случилось, потому что
почти все периферическое зрение его оставило.
Бак с горючим "лексуса". Салон сократившегося до черного скелета
автомобиля поглотило пожаром, обернуло жадными языками огня, которые
содрали с него роскошную изумрудную краску, прекрасную кожаную обивку и
другие шикарные аксессуары.
Голубая дверь оставалась закрытой.
Револьвер, казалось, весил сто фунтов. Руки заныли. Джек не мог
держать оружие неподвижно. Он едва мог держать его вообще.
Захотелось лечь и закрыть глаза. Немного поспать. Увидеть недолгий
сон: зеленое пастбище, полевые цветы, голубое небо, давно забытый город.
Когда поглядел вниз на свою ногу, то обнаружил, что стоит в луже
крови. Артерия, должно быть, задета, может быть, разорвана: он сжался,
голова закружилась от одного взгляда вниз, снова подступила тошнота и
дрожь внутри.
Огонь бушевал на крыше. Он мог слышать его над своей головой, по
звуку, четко отличавшемуся от треска и рева пламени перед станцией:
хлопала кровельная дранка, балки затрещали, когда все узлы конструкции
оказались охвачены неистовым, сухим теплом. Осталось всего несколько
секунд, прежде чем потолок вспыхнет или осядет на них.
Джек не понимал, как ему может становится все холоднее, в то время
как огонь бушует вокруг. Пот, стекавший по лицу, был, как ледяная вода.
Даже если крыша и не просядет в ближайшие пару минут, он умрет или
слишком ослабнет для того, чтобы нажать спусковой крючок к тому времени,
когда, наконец, убийца ворвется к ним. Он не мог больше ждать.
Оружие осталось в правой руке. Левая нужна была для того, чтобы
упереться в пластмассовую крышку конторки, когда он обогнул ее край,
перенеся весь вес с левой ноги.
Но когда он достиг края конторки, то был слишком ошарашен усталостью,
чтобы прыгать десять или двенадцать футов до голубой двери. Пришлось
использовать пальцы левой ноги для баланса, перенося на них минимум
давления, необходимого только для того, чтобы держаться прямо, когда он
толчками двигался через помещение офиса.
К его удивлению, боль была терпимой. Затем он осознал, что сносит ее
лишь потому, что левая нога одеревенела. Холодное покалывание прошло по
конечности от бедра до щиколотки. Теперь и сама рана не была горячей, даже
не теплой.
Дверь. Его левая рука на ручке кажется так далеко, как будто он
глядит на нее через другой конец подзорной трубы.
Револьвер в правой руке. Повис вдоль тела. Как массивная гантель.
Усилия, необходимые для того, чтобы его поднять, заставили Джека
изогнуться от неожиданного спазма в животе.
Убийца, может быть, ждет с той стороны, глядит за ручкой, поэтому
Джек распахнул дверь и быстро шагнул в проем, выставив револьвер впереди
себя. Он споткнулся, почти упал, и прошел мимо двери, качая револьвером
справа-налево; сердце колотилось так яростно, что от этого тряслись
слабеющие руки, но цели не было. Он видел весь путь через гараж, так как
"БМВ" подняли на платформу. Единственным человеком в поле зрения был
механик-азиат, такой же мертвый, как и бетон, на котором он растянулся.
Джек повернулся к голубой двери. С этой стороны она была черной, что
казалось зловещим, даже матово-черной. Теперь она затворилась за ним.
Он шагнул к ней, намереваясь открыть. И вместо этого повалился на
нее.
Подгоняемая изменчивым ветром, волна горького смолянистого дыма
влилась в гараж.
Закашлявшись, Джек дернул за ручку и открыл дверь. Контора была полна
дыма - прихожая преисподней.
Он крикнул женщине, зовя ее подойти к нему, и испугался, обнаружив,
что его голос оказался не громче тонкого хрипа.
Однако она уже раньше зашевелилась и еще до того, как он отважился
крикнуть снова, появилась из мутного дыма, зажимая одной рукой и рот и
нос.
Сначала, когда она привалилась к нему, Джек решил, что та просто ищет
поддержки, силы, которой он не может ей дать, но затем осознал, что
женщина предлагает ему опереться на нее. А ведь это он давал клятву,
обещая служить и защищать. Он почувствовал печальную иронию в том, что не
мог взять ее на руки и унести отсюда прочь, как должны делать герои, судя
по фильмам.
Он оперся на женщину настолько, насколько мог себе позволить, и
повернул с ней налево, в направлении дверцы открытой ямы, которая
потемнела от дыма. Левую ногу он волочил. Больше не было никаких ощущений
- ни боли, ни даже покалывания. Мертвый вес. Шел, зажмуривая глаза, когда
попадал в жгучий дым, ощущал вспышки тепла на веках. Сдерживая дыхание,
сопротивлялся мощному позыву тошноты. Кто-то кричал резким и ужасным
криком снова и снова. Нет, это не крик. Сирены, которые быстро
приближаются. Затем они оказались снаружи, что он определил по смене
ветра, и открыл рот, ловя воздух, поступавший в его легкие холодным и
чистым.
Мир расплылся от слез, вызванных обжигающим дымом, и он принялся
судорожно моргать, до тех пор, пока не смог хоть что-то разглядеть. Из-за
потери крови или шока его поле зрения сократилось до узкого туннеля перед
лицом. Это было похоже на то, как виден мир сквозь дуло двустволки, потому
что окружающая темнота была расплывающейся, мягкой, словно извивы
стального канала ствола.
Слева все было в пламени: "лексус", портик, станция автосервиса. Тело
Аркадяна в огне. Лютера - еще нет, но полыхающие угли уже падали на него -
куски кровельной дранки и дерева, и через мгновение форма полицейского
вспыхнула. Горящий бензин все еще был из изрешеченной колонки и тек к
улице. Асфальт на всей площади, объятой пожаром, плавился и пузырился.
Пенные массы густого черного дыма поднимались над городом, смешиваясь с
нависшими черными и серыми грозовыми тучами.
Кто-то выругался.
Джек резко дернул головой вправо, прочь от ужасного, но гипнотически
чарующего ада, и сфокусировал свой взгляд на автомате по продаже напитков
на углу станции. Убийца стоял там и, как будто забыв о разрушении, которое
сотворил, скармливал монеты первому из двух автоматов.
Еще двое неугодные банки пепси лежали на асфальте позади него. "Узи"
он держал левой рукой, прижимая к боку, ствол был направлен вниз. Бандит
треснул ребром кулака по одной из кнопок из ряда заказов.
Слабо оттолкнув женщину, Джек прошептал:
- Ложись...
Потом он неуклюже повернулся к убийце, качаясь, едва в силах
оставаться на ногах.
Банка воды загремела на подносе. Автоматчик нагнулся вперед,
прищурился, затем снова выругался.
Неудержимо дрожа, Джек сражался со своим револьвером, пытаясь поднять
его. Тот, казалось, был прикован к земле короткой цепью, и ему требовалось
вздернуть целый мир только для того, чтобы оружие оказалось на достаточно
высоком уровне для прицеливания.
Заметив его, психопат в дорогом костюме отнесся к факту появления
постороннего довольно высокомерно, не спеша повернулся и сделал пару
шагов, поднимая собственное оружие.
Джек выдавил из пистолета пулю. Он был так слаб, что отдача толкнула
его назад и сшибла с ног.
Убийца выпустил очередь из шести или восьми выстрелов.
Джек уже сошел с линии огня. Пока пули разрезали воздух над его
головой, он выстрелил еще раз, а затем третий, скорчившись на асфальте.
Невероятно, но третий выстрел ударил убийцу в грудь и оттолкнул его
на автомат по продаже газировки. Бандит опрокинулся на него и упал на
колени. Похоже, тяжело ранен, может быть, даже смертельно: белая шелковая
рубашка становилась красной так же быстро, как и трюковой шарф в ловких
руках фокусника, но пока он не был мертв и все еще держал "мини-узи".
Сирены гудели чрезвычайно громко. Помощь, вероятно, была близко, но,
может быть, она придет слишком поздно.
Разрыв грома пробил небесную дамбу, и потоки ледяного дождя внезапно
упали мегатонной.
С усилием, от которого почти лишился сознания, Джек сел и сжал
револьвер обеими руками. Он выдавил еще пулю, которая пролетела далеко от
цели. Отдача перешла в мышечный спазм кистей. Вся сила из рук ушла, и он
отпустил револьвер, который брякнулся об асфальт между его вытянутыми
ногами. Убийца выстрелил два, три, четыре раза, и Джек дважды ощутил
толчки в грудь. Его откинуло, он распростерся на земле. Затылок больно
ударился о тротуар.
Попытался снова сесть, но смог только поднять голову, и не высоко, но
достаточно, чтобы увидеть, как убийца упал сразу после своей последней
очереди лицом на асфальт. Пуля в грудь все-таки выбила его из строя, хотя
и не слишком быстро.
Голова Джека склонилась на левое плечо. Даже когда его туннельное
зрение стало еще уже, он увидел черно-белое качающееся пятно, которое
сошло с улицы, на большой скорости приблизилось к станции и заболталось в
разные стороны у стоянки, когда водитель нажал на тормоза.
Джек почти что ослеп. Темнота одолевала его.
Он почувствовал себя беспомощным, как младенец, и начал кричать.
Потом услышал, как открылись дверцы и зазвучали громкие возгласы
полицейских.
Все закончилось.
Лютер мертв. Почти год прошел с тех пор, как на глазах у Джека
застрелили Томми Фернандеса. Томми, затем Лютер. Два напарника, хороших
друга в один год. Но все закончилось.
Голоса. Сирены. Треск, который, вероятно, произвел портик, осев на
бензоколонки.
Звуки быстро глохли, как будто кто-то упорно набивал его уши ватой.
Его слух замирал почти точно так же, как и исчезало его зрение.
Другие чувства тоже. Он постоянно поджимал сухие губы, безуспешно
пытаясь вызвать немного слюны и ощутить вкус чего-нибудь, хотя бы едкого
дыма бензина и горящей смолы. И не мог уловить никакого запаха, хотя еще
секунду назад воздух распирало отвратительной вонью.
Джек не чувствовал под собой тротуара. И порывистого ветра. Не
чувствовал больше боли. Даже покалывания. Только холод. Глубокий,
пронизывающий насквозь холод.
Полная глухота охватила его.
Отчаянно цепляясь за частички жизни в теле, которое стало для его
мозга бесчувственным вместилищем, он подумал: а увидит ли он снова Хитер и
Тоби. Затем попытался вызвать перед собой их лица, но не смог вспомнить,
как они выглядят: его жена и сын, два человека, которых он любил больше
самой жизни, не смог вспомнить их глаза или цвет их волос, и это пугало
его, ужасало. Он осознал, что весь сотрясаем тоской, как будто они умерли,
но не чувствовал самой дрожи; понял, что плачет, но не чувствовал слез,
напрягался изо всех сил, чтобы увидеть их бесценные лица. Тоби и Хитер.
Хитер и Тоби, но его воображение было так же слепо, как и глаза. Внутри
него была не бездонная пропасть темноты, а пустая холодная белизна, как
пелена метели - холодной, леденящей, безжалостной.

3
Сверкнула молния, за ней последовал грохот грома, настолько мощный,
что задрожали окна на кухне. Буря началась не с мелкого моросящего
дождичка, а с внезапного ливня, словно облака были полными внутри и могли
разбиться, как скорлупа яйца, и выплеснуть свое содержимое в один миг.
Хитер стояла за столом, у холодильника, перекладывая черпачком
апельсиновый шербет из картонки в вазу, и повернулась к окну над раковиной
поглядеть, что творится снаружи. Дождь падал так быстро, что казался почти
снегом, белым потопом. Листья фикуса Бенджамина на заднем дворе осели под
весом этой вертикальной реки, их длинные усики касались земли.
Она была рада, что сейчас не едет с работы домой. Калифорнийцы не
слишком хорошо водили во время дождя: они или медленно ползли со всеми
чрезмерными предосторожностями и тормозили движение, или неслись в своей
обычной безумной манере и, кренясь из стороны в сторону, бесшабашно и с
энтузиазмом притирались к остальным машинам. Потом куча людей
обнаруживала, что их традиционная часовая вечерняя поездка растянулась в
двух-с-половиной-часовую пытку.
В этом, конечно, заключается положительная сторона безработицы, хотя
Хитер не всматривалась достаточно пристально в проблему. Без сомнения,
если всерьез этим заняться, можно придумать целый список преимуществ.
Например, не надо покупать новую одежду для работы. Подумать только,
сколько она сэкономила бы на одном этом! Не надо волноваться о
стабильности банка, в котором их семья держит свои сбережения, ведь при
тех темпах, с которыми они сейчас их тратили, через несколько месяцев у
них не будет не только никаких сбережений, да и зарплаты Джека тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8