При всем том он не вел ни одного дела, не пытался вести ни одно дело и не испытал угрызений совести из-за того, что за все пять лет, пока на одной из дверей на Фигтри-Корт красовалась табличка с его именем, у него так и не возникло желания это сделать.
Он был красивым, ленивым и беззаботным молодым человеком двадцати семи лет, единственным сыном младшего брата сэра Майкла Одли. Отец завещал ему 400 фунтов годовой ренты, а друзья не однажды советовали увеличить доходы, добившись права адвокатской практики. Он, поразмыслив, решил, что, противясь их желаниям, он доставит себе больше хлопот, чем бесконечные семестры юридического факультета и открытие конторы в Темпле, и потому выбрал второе и, не краснея, подался в адвокаты.
Когда на улице стояла невыносимая жара, он принимался курить немецкие трубки и читать французские романы, а когда это не помогало, расстегивал ворот рубахи и отправлялся полежать где-нибудь в тени Темпл-Парка, заявляя степенным судьям, что совершенно доконал себя работой.
Хитрые старые судьи, конечно, посмеивались над ним, но все они сходились на том, что Роберт Одли – хороший парень, великодушный парень и при этом довольно чудной парень, но при всей его вялости, нерешительности и лени Роберт Одли – ума палата и кладезь добродушного юмора. Такой, решили они, карьеры не сделает, зато и мухи не обидит.
Первая встречная шавка, чувствуя в нем родственную душу, почитала долгом возложить на Роберта Одли ответственность за свою дальнейшую судьбу, и наш герой, подтверждая ходившую о нем славу, превратил свою адвокатскую контору в образцовую псарню, регулярно приводя туда бездомных собак.
Охотничий сезон Роберт всегда проводил в Одли-Корт, но славы библейского богатыря и охотника Нимрода он не стяжал, ибо предпочитал неспешно въезжать в лесную чащу на кроткой кобыле, широкой в кости и без фантазий в голове, держась на внушительном расстоянии от завзятых наездников. Лошадь его прекрасно понимала: ей тоже менее всего хотелось присутствовать при умерщвлении затравленной лисицы.
Дядюшка души не чаял в молодом человеке, зато его кузина – легкомысленная, хорошенькая, мордашкой вылитый цыганенок, а характером чистый сорванец, – кузина его, мисс Алисия Одли, терпеть его не могла. Окружающие считали, что склонности, пристрастия и предпочтения молодой леди, единственной наследницы огромного состояния, достойны всяческого поощрения, но Роберт Одли был не из их числа. Алисия премиленькая девушка, говаривал он, прелестная девушка, серьезная девушка – одним словом, редкая девушка, одна на тысячу. Так говорил Роберт Одли, и выше этого его воодушевление не воспаряло. В его праздном уме даже не забрезжила мысль о том, чтобы добиться расположения девушки и обратить это обстоятельство в свою пользу. Сомневаюсь, имел ли он точное представление о состоянии дядюшки, но не сомневаюсь, что ни разу Роберт Одли не попытался устроить так, чтобы часть этого состояния перекочевала в его карман. Вот почему, когда в одно прекрасное весеннее утро, месяца за три до описываемых событий, почтальон принес ему свадебное приглашение от сэра Майкла и леди Одли, а также негодующее письмо от кузины, сообщавшей, что ее отец женится на молоденькой, не старше самой Алисии вертихвостке, не замечательной ничем, кроме соломенных кудряшек да беспрерывного хихиканья (ибо, к прискорбию своему, должна сообщить, что предубеждение мисс Одли побудило ее именно таким образом описать чудесный музыкальный смех, который так восхищал в недавней мисс Люси Грэхем), – когда, повторяю, вся эта корреспонденция попала к Роберту Одли, он не выказал ни досады, ни удивления. Сердитое письмо Алисии, испещренное многочисленными помарками, он прочел хладнокровно, не вынимая изо рта немецкую трубку, и, закончив чтение, бросил письмо и приглашение в корзину для ненужных бумаг, а затем отложил трубку в сторону и не без некоторого усилия заставил себя поразмыслить о том, что только что узнал.
– Я всегда говорил, что старик рано или поздно женится, – пробормотал он через полчаса. – Мачеха с падчерицей, конечно же, перегрызутся между собой, но, надеюсь, на время охотничьего сезона они воздержатся от скандалов и не наговорят друг другу гадостей за обеденным столом: свары пагубно влияют на пищеварение.
В полдень на следующий день после событий, описанных в предыдущей главе, Роберт Одли, покинув Темпль, отправился в Сити: он в недобрый час поручился за своего нуждающегося друга и сейчас, чтобы уплатить по векселям, должен был продать половину своей годовой ренты.
Закончив дела в Сити, Одли двинулся в обратный путь, но по дороге его чуть не сбил с ног некий молодой человек приблизительно его возраста, пожелавший обогнать Роберта и первым войти в узкий переулок.
– Пожалуйста, будьте повнимательней, друг мой! – с мягким укором промолвил наш герой. – Могли бы, в конце концов, предупредить, что торопитесь, и не наступать мне на пятки.
Незнакомец резко остановился, устремив на Роберта тяжелый взгляд.
– Ба! – с изумлением воскликнул он, и лицо его просветлело. – Подумать только, я прибыл в Англию лишь вчера вечером, и на следующее же утро встречаю именно тебя. Какая удача!
– Похоже, я вас где-то встречал, мой бородатый ДРУГ, – заметил Роберт Одли, внимательно вглядываясь в собеседника, – но пусть меня повесят, если я помню, когда это было и где.
– Что? – воскликнул незнакомец. – Ты хочешь сказать, что забыл Джорджа Толбойза?
– Нет, конечно же, нет! – в тон ему ответил Роберт Одли и, обняв старого друга за плечи, увлек его в ближайшую тень. – Ну, выкладывай, что ты и как ты.
И Джордж Толбойз рассказал – все то же самое, что рассказывал десять дней назад гувернантке на борту «Аргуса», а затем, не переводя дыхания, показал пачку ассигнаций и сообщил, что собирается передать их – это здесь неподалеку – своим давнишним банкирам.
– Хочешь верь, хочешь нет, – сказал Роберт Одли, – но я только что от них. – Пойдем вместе, я улажу дело в пять минут.
Дело они уладили за четверть часа, а потом Роберт Одли предложил отправиться в «Корону и скипетр», или в «Замок», или в «Ричмонд», чтобы пообедать и вспомнить добрые старые времена, когда они вместе учились в Итоне.
– Нет, – решительно мотнув головой, сказал Джордж Толбойз, – прежде, чем мы куда-нибудь пойдем, прежде, чем я побреюсь, и прежде, чем мы перекусим, я должен зайти в кофейню на Бридж-стрит, что в Вестминстере: там меня ждет письмо от жены.
– Тогда я пойду с тобой, – сказал Роберт. – Так ты женат? Господи, какая глупая шутка!
И они отправились на Бридж-стрит.
– Я построю виллу на берегу Темзы, Боб, – с жаром воскликнул Джордж. – Построю для женушки и для себя. А еще, дружище, у меня будет яхта, и ты сможешь нежиться на палубе и курить трубку, а моя женушка будет играть на гитаре и что-нибудь напевать. Она у меня ужасно похожа на… Забыл, как их зовут, но это те, которые смутили беднягу Одиссея и чуть было не совратили его с пути истинного. (Бедняга Джордж был явно не в ладах с мифологией.)
Официанты из вестминстерской кофейни с удивлением уставились на бородатого посетителя – глаза ввалившиеся, платье колониального покроя, возбужденного, бурного, шумливого.
– Я частенько захаживал в ваше заведение, – сказал Джордж Толбойз, – захаживал в прежние времена, когда служил в драгунах. Пожалуйста, бутылку содовой, а также письмо на мое имя.
Официант принес молодым людям заказанную бутылку.
– А письма для вас нет, сэр, – сказал он.
Джордж побледнел.
– То есть как это нет? Может, вы не расслышали мою фамилию? Называю по буквам: т, о, л, б, о, й, з. Сходите и поищите. Письмо непременно должно быть.
Официант пожал плечами и вышел из комнаты. Через три минуты он вернулся.
– На полке для корреспонденции только три письма, сэр, – сказал он. – Для Брауна, Сандерсона и Пинчбека. Ничего похожего на Толбойза, сэр.
Молодой человек молча выпил стакан содовой, затем положил локти на стол и закрыл лицо руками. Весь его вид выражал неизбывное горе, и Роберт Одли, чувствовуя это, не решился обратиться к нему с вопросом.
Мало-помалу Джордж пришел в себя. Подняв глаза, он машинально вытащил из кучи лежавших тут же журналов захватанный экземпляр «Таймс» суточной давности и устремил стеклянный взгляд на первую страницу.
Там, где помешают списки умерших, его внимание привлек один абзац. Он долго смотрел на него – как долго, я и сама не знаю, и, когда подтолкнул газету в сторону Роберта Одли, был настолько бледен, что этого не мог скрыть даже колониальный загар.
Не промолвив ни слова, он указал пальцем на строчки, где было напечатано следующее:
«24-го числа текущего месяца в Вентноре (остров Уайт) в возрасте двадцати двух лет скончалась Элен Толбойз».
5
НАДГРОБНЫЙ КАМЕНЬ
Именно так, черным по белому, и было напечатано: «Элен Толбойз, двадцати двух лет». Когда десять дней назад на борту «Аргуса» Джордж поклялся гувернантке, что покончит с собой, если с его молодой женой стрясется какая-нибудь беда, он искренне верил, что поступит именно так и не иначе. Теперь же, когда худшее случилось, он сидел, оцепенелый и беспомощный, тупо уставясь на испуганное лицо своего друга и не в силах что-либо предпринять.
Горе ошеломило его своей неожиданностью. Сначала все, что он видел вокруг себя, предстало перед ним, поражая неестественными пропорциями, потом предметы, превратившись в темные пятна с размытыми очертаниями, один за другим провалились в жуткую бездну, потом раздался шум, словно разом заработали полдюжины механических двигателей. Этот шум погасил последние проблески его сознания, и он ощутил лишь одно: кто-то или что-то тяжко опустилось на землю и навеки скрылось в ее бездонном чреве.
Придя в себя, он обнаружил, что лежит на низкой железной кровати у открытого окна. На подоконнике – ваза с цветами и клетка с двумя-тремя птицами; за окном – вечер и тишина, которую нарушает лишь дробный стук колес о мостовую, доносящийся откуда-то издалека.
Он с изумлением осмотрелся. Перед ним, попыхивая трубкой, сидел Роберт Одли.
– Не желаешь ли трубочку, Джордж? – тихо спросил он.
– Нет.
Некоторое время он лежал, поглядывая на цветы и на птиц: одна из канареек пела прощальный гимн заходящему солнцу.
– Может, птицы тебя раздражают, Джордж? Хочешь, вынесу клетку из комнаты?
– Не надо. Мне нравится, когда они поют.
Роберт Одли, выбив пепел из трубки, положил ее на каминную доску и, выйдя в соседнюю комнату, тут же вернулся с чашкой крепкого чая.
– Выпей, Джордж. От этого голова у тебя прояснится, – сказал он, ставя чашку на маленький столик в изголовье кровати.
Джордж, медленно обведя комнату глазами, взглянул на озабоченное лицо своего друга.
– Боб, – сказал он, – где мы?
– У меня в кабинете, в Темпле. Жить тебе негде; оставайся пока здесь.
Джордж потер лоб и неуверенно спросил:
– А газета… Нынешним утром… Что это было?
– Выбрось из головы, дружище. Выпей-ка чаю.
– Да-да, – воскликнул Джордж, приподнимаясь на локтях и озираясь ввалившимися глазами. – Теперь я вспомнил. Элен, моя Элен! Женушка моя дорогая, любовь моя единственная! Мертва! Мертва!
– Джордж, – сказал Роберт Одли, мягко дотронувшись до руки молодого человека, – та, о которой написано в газете, может быть, вовсе и не твоя жена. Она вполне может оказаться другой Элен Толбойз.
– Нет, нет! – страстно возразил Джордж. – Возраст совпадает, а фамилия Толбойз встречается не так уж часто.
– Но, может, в фамилии допустили опечатку, написали «Толбойз» вместо «Толбот»?
– Нет, нет, нет! Моя жена мертва!
Он отбросил руку Роберта, пытавшегося удержать его, и, поднявшись с кровати, направился к двери.
– Ты куда?
– В Вентнор, взглянуть на ее могилу.
– Но не ночью же, Джордж, не ночью! Утром мы отправимся туда первым же поездом.
Роберт проводил друга до постели и снова уложил его. Затем он дал ему успокаивающее средство, оставленное доктором, которого вызывали официанты из кофейни на Бридж-стрит, когда Джорджу стало плохо.
Тяжкий сон смежил очи Джорджу Толбойзу, и ему приснилось, что он добрался до Вентнора и нашел там жену, живую и счастливую, но сморщенную, старую и седую, и сына, ставшего взрослым молодым человеком.
Ранним утром следующего дня он сидел напротив Роберта Одли в вагоне первого класса экспресса «Лондон – Портсмут». Поезд катил по равнине; по обеим сторонам дороги открывались чудесные деревенские виды.
Из Райда в Вентнор они отправились в карете. Когда добрались до места, был уже полдень и солнце пекло немилосердно.
Молодые люди легко сбежали по ступенькам кареты. Народ, толпившийся вокруг, с изумлением уставился на бледное лицо Джорджа и его неподстриженную бороду.
– Что будем делать, Джордж? – спросил Роберт Одли. – Ума не приложу, как мы найдем тех, кого ты ищешь.
В ответ на это Джордж Толбойз взглянул на него с таким жалобным видом, что сразу стало ясно: здоровяк и бывший драгун беспомощен, как младенец. Одли понял: ему, Роберту, при всей его нерасторопности – к тому же нам известно, что человеком он был совершенно непробивным, – на этот раз придется действовать за двоих.
– Может, поспрашивать по гостиницам о миссис Толбойз, Джордж? – спросил он.
– Фамилия ее отца Молдон, – чуть слышно отозвался Джордж. – Он бы ни за что не оставил ее здесь умирать в одиночестве.
Больше он был не в силах промолвить ни слова. Роберт повел его в ближайшую гостиницу.
– Проживал ли здесь мистер Молдон? – спросил Роберт хозяина гостиницы.
– Да, – последовал ответ. – Капитан Молдон действительно останавливался здесь. Не так давно у него умерла дочь. Слуга сходит и узнает адрес.
В гостинице было довольно людно. Многочисленные лакеи и конюхи, торопясь по делам своих господ, ежеминутно входили и выходили, наполняя зал зычными голосами.
Джордж Толбойз стоял, прислонившись к дверному косяку. На лице его застыло то же выражение, что так напугало его друга в вестминстерской кофейне.
«Худшее подтвердится сегодня, – подумал Джордж. – Сегодня подтвердится:
1 2 3 4 5 6 7