– Около двенадцати лет назад я заинтересовался количеством нервных клеток обычной аплазии. Я знал, как и все остальные, что нервные клетки дифференцируются и размножаются на начальной стадии эмбрионального развития. Поскольку эти аплазии исследовать легче, чем высокоорганизованных животных, мне удалось выделить протеин, отвечающий за процесс, который я назвал фактором роста нервов, или ФРН. Ты меня слушаешь? – Виктор прекратил расхаживать по комнате и посмотрел на Машу.
– Да, – ответила она, наблюдая за мужем. Казалось, он менялся на глазах. У него появилось какое-то выражение мессии. Внезапно она опять почувствовала тошноту, догадываясь, зачем понадобилась эта лекция, казалось бы, не имевшая отношения к разговору.
По мере нарастания возбуждения Виктор снова принялся ходить по комнате.
– С помощью методов генной инженерии мне удалось репродуцировать протеин и выделить ответственный за воспроизводство ген. Затем самое блестящее... – Он остановился перед Машей. Глаза его сверкали. – Я взял оплодотворенную яйцеклетку аплазии, зиготу, и, вызвав точечную мутацию в молекуле ДНК, ввел новый ген ФРН и промотер. Результат?
– Увеличение количества нейронов.
– Точно! – возбужденно воскликнул Виктор. – И что особенно важно, эта черта передавалась потомству. Теперь пошли в основное помещение. – Подав Маше руку, он потянул ее, помогая встать.
Онемевшая, она последовала за ним к освещенному экрану, на котором он продемонстрировал снимки микроскопических секций мозга крысы. Даже без подсчета было видно, что на одной из фотографий было значительно больше клеток, чем на других. Все еще не обретшая дар речи. Маша послушно пошла за ним в комнату, где содержались животные. В дверях он натянул жесткие кожаные перчатки.
Маша старалась не дышать. В комнате стоял запах, присущий зоопарку, в котором не следят за животными. Там находились сотни клеток с обезьянами, собаками, кошками и крысами. Они подошли к крысам.
Маша передернулась, увидев множество подрагивающих розовых носов и таких же розовых голых хвостов.
Около одной клетки Виктор остановился и отпер дверцу. Заглянув внутрь, он вытащил огромную крысу, которая в ответ стала кусать пальцы Виктора, защищенные перчатками.
– Тише, тише, Чарли, – сказал Виктор. Он перенес крысу к стеклянному столу, поднял часть столешницы и опустил крысу вниз, в небольшой стеклянный лабиринт. Крыса находилась как раз перед входом в него.
– Смотри! – воскликнул Виктор, поднимая заслонку.
Крыса вошла в лабиринт. Ошибшись в повороте всего несколько раз, она быстро добралась до выхода, за что и была вознаграждена.
– Быстро, да? – спросил Виктор с улыбкой удовлетворения. – Это одна из моих «сообразительных» крыс. Это крысы, которым я внедрил ген ФРН. Теперь смотри дальше.
Виктор сложил стол так, что крыса оказалась в исходном положении, но в той секции, из которой не было входа в лабиринт. Затем он вернулся к клеткам и принес еще одну крысу. Он поместил ее в стол таким образом, что обе они сидели друг против друга, разделенные проволочной сеткой.
Через минуту или две он открыл заслонку, и вторая крыса прошла по лабиринту без единой ошибки.
– Ты знаешь, что ты сейчас видела?
Маша отрицательно покачала головой.
– Общение крыс, – пояснил Виктор. – Мне удалось натренировать их, чтобы они объясняли друг другу лабиринт. Это потрясающе, невероятно.
– Безусловно, – согласилась Маша, однако в ее голосе звучало меньше энтузиазма.
– Я исследовал процесс размножения нейронов на сотнях крыс.
Маша неопределенно кивнула.
– Я ставил опыты на пятидесяти собаках, шести коровах и на одной овце, – добавил Виктор. – Я боялся ставить эксперимент на обезьянах. Я боялся успеха. У меня перед глазами как будто крутили этот старый фильм «Планета обезьян». – Он засмеялся, и стены комнаты для животных эхом отозвались на его смех.
Маша не засмеялась. Ее передернуло.
– Что ты хочешь мне сказать? – спросила она. В воображении уже возникали пугающие ответы.
Виктор не мог взглянуть ей в глаза.
– Ну пожалуйста, – крикнула Маша, почти плача.
– Я пытаюсь объяснить тебе предысторию, чтобы ты могла понять, – ответил Виктор, зная, что она никогда не поймет. – Поверь мне, я вовсе не планировал то, что случилось потом. К тому моменту, когда ты заговорила о втором ребенке, я как раз закончил успешный эксперимент на овце. Помнишь, когда мы решили обратиться в «Фертилити»?
Маша кивнула. По ее щекам катились слезы.
– Они взяли у тебя несколько яйцеклеток. Их было восемь.
Маша почувствовала, что ее качает. Чтобы удержать равновесие, она схватилась за край лабиринта.
– Я сам произвел оплодотворение в пробирке, используя свою сперму, – продолжал Виктор. – Ты об этом знала. Но я не сказал тебе, что я принес оплодотворенные яйцеклетки сюда, в лабораторию.
Маша оторвала руки от стола. Шатаясь, она добрела до стула у стены. Ей хотелось потерять сознание. Она тяжело опустилась на стул. Ей казалось, что она. не сможет дослушать Виктора до конца. Но она понимала, что теперь, когда он уже начал говорить, он договорит до конца, хочет она этого или нет. Похоже, он думал, что сможет уменьшить свой чудовищный грех, если будет рассказывать об этом как ученый. И это тот человек, за которого она вышла замуж?
– Когда я принес зиготы сюда, – продолжал Виктор, – я выбрал произвольную последовательность молекулы ДНК в хромосоме шесть и сделал точечную мутацию. Затем, используя метод микроиньекций и ретровирусный возбудитель, я внедрил ген ФРН и несколько промотеров, включая один из бактериальной плазмы, который отвечал за сопротивление цефалоспориновому антибиотику, который называется цефалоклор.
Виктор помолчал, не поднимая глаз.
– Именно поэтому мне надо было, чтобы Мэри Миллман принимала цефалоклор со второй по восьмую неделю беременности. Именно цефалоклор заставляет работать ген, обеспечивающий фактор роста нервов.
Наконец Виктор поднял глаза.
– Видит Бог, когда я это делал, мне казалось, что это неплохая идея. Но позже я понял, что я был не прав. Я жил в ужасе до рождения Виктора-младшего.
Внезапно Машу охватила ярость. Она вскочила и начала молотить мужа кулаками. Он и не пытался защищаться, просто выжидал, пока она опустит руки. Она стояла перед ним, беззвучно всхлипывая. Виктор попытался ее обнять, но Маша оттолкнула его руки. Она вышла в основное помещение лаборатории и села там. Виктор проследовал за ней, но она даже не взглянула на него.
– Прости меня, – снова сказал Виктор. – Поверь, я бы никогда не сделал этого, если бы не был уверен, что все будет хорошо. Ни с одним из животных не было никаких проблем. Возможность родить гениального ребенка была так соблазнительна... – Его голос замер.
– Я не могу поверить, что ты способен на такой ужасный поступок, – всхлипнула Маша.
– В прошлом ученые ставили опыты на себе, – сказал Виктор, сознавая, однако, что это вовсе не извиняло его.
– На себе! – крикнула Маша. – А не на невинных детях! – Она плакала. Однако постепенно страх начал отпускать ее. С трудом Маша попыталась взять себя в руки. Виктор поступил ужасно. Но что сделано, то сделано. Она уже ничего не могла изменить. Теперь приходится действовать в тех обстоятельствах, которые сложились. Маша стала думать о Викторе-младшем, любимейшем существе.
– Ладно, – выдавила она из себя, пытаясь унять продолжавшие литься слезы. – Об этом ты мне рассказал. Но ты не сказал, почему хочешь еще раз провести полное медицинское обследование. Что тебя волнует? Ты думаешь, развитие интеллекта опять упало?
Пока она говорила, ей вспоминались события шестилетней давности. Тогда они жили в маленьком домике, Дэвид и Дженис были еще живы. Это было счастливое время, наполненное восхищением невероятными способностями Виктора-младшего. В три года он читал и понимал все. Насколько она могла оценить, уже тогда коэффициент умственного развития мальчика был около двухсот пятидесяти баллов.
Но все изменилось в один день. Она приехала в «Кимеру», чтобы забрать сына из садика. Его приводили туда после утренних занятий в подготовительной школе. Увидев лицо директора, она сразу поняла, что что-то случилось.
Полин Сполдинг была изумительная женщина. Сорока двух лет, бывшая преподавательница начальной школы, бывший инструктор аэробики. Она любила свою работу, любила детей. Дети отвечали ей обожанием. Но сегодня она выглядела расстроенной.
– Что-то случилось с Виктором, – прямо сказала она. – Он заболел? Где он?
– Он здесь, – ответила Полин. – Нет, он не заболел. С его здоровьем все в порядке. Кое-что другое.
– Говорите же! – крикнула Маша.
– Все началось после обеда, – стала рассказывать Полин. – Когда все дети отдыхают, Виктор обычно играет в шахматы с компьютером в комнате для занятий.
– Я знаю, – сказала Маша. Она разрешила сыну не отдыхать в тихий час, поскольку он сказал ей, что не нуждается в послеобеденном отдыхе и не хочет зря тратить время.
– В это время в комнате больше никого не было. Вдруг раздался громкий шум. Вбежав, я увидела, что Виктор стулом разбивает компьютер.
– Боже мой! – воскликнула Маша. Вспышки раздражения были совершенно не характерны для Виктора-младшего. – Он объяснил, почему он это сделал?
– Он плакал.
– Виктор? Плакал? – Маша была поражена. Виктор-младший никогда не плакал.
– Он плакал, как плачут обычные дети трех с половиной лет.
– Что вы хотите сказать? – спросила Маша.
– Очевидно, он разбил компьютер, потому что внезапно разучился им пользоваться.
– Это абсурд. Он работает на нашем домашнем компьютере с двух с половиной лет.
– Подождите. Это еще не все. Чтобы как-то его успокоить, я дала ему книжку о динозаврах, которую он до этого читал. Виктор разорвал ее.
Маша побежала в комнату для занятий. Там было трое детей. Виктор-младший сидел за столом и раскрашивал картинки, как обычный приготовишка. Увидев ее, он бросил мелок, кинулся в ее объятия, заплакал и начал жаловаться, что у него болит голова. Маша прижала его к себе.
– Ты порвал свою книжку о динозаврах? – спросила она.
Он опустил глаза.
– Да.
Но почему?
Виктор-младший взглянул на Машу и ответил:
– Потому что я больше не могу читать.
В течение последующих нескольких дней мальчик прошел полное медицинское обследование на предмет выявления заболеваний нервной системы. Никаких отклонений найдено не было. Однако когда повторили тесты на определение коэффициента умственного развития, которые проводили ему год назад, результаты были обескураживающие. Показатель упал до ста тридцати баллов. Это был высокий балл, но не для гения.
Виктор вернул Машу к действительности, заверив ее, что с интеллектом мальчика все в порядке.
– Тогда зачем обследование?
– Я... Мне просто кажется, что это было бы неплохо, – пробормотал Виктор.
– Мы с тобой женаты шестнадцать лет, – помолчав, сказала Маша. – Я знаю, что ты утаиваешь от меня правду.
Ей трудно было представить, что может быть что-то более страшное, чем то, что она уже услышала.
Виктор провел рукой по своим густым волосам.
– Это из-за того, что произошло с детьми Хоббсов и Мюрреев.
– А кто это?
– Уилльям Хоббс и Хорас Мюррей работают у нас, – ответил Виктор.
– Только не говори мне, что ты сотворил химер и из их детей.
– Хуже, – признался Виктор. – Обе пары были действительно бесплодны. Им нужны были донорские яйцеклетки. Поскольку оставшиеся семь зигот – уже оплодотворенные – были заморожены, я решил использовать две из них.
– Ты хочешь сказать, что эти дети генетически мои?
– Наши, – поправил Виктор.
– Боже мой! – только и смогла сказать Маша. Она сидела молча, потрясенная этим новым откровением. У нее уже не было эмоций.
– Это то же самое, что предоставлять донорские яйцеклетки или сперму. Просто это эффективнее, поскольку они были уже оплодотворены.
– Может быть, для тебя это то же самое, учитывая, что ты сделал с Виктором-младшим. А для меня нет. Я даже представить себе не могу, что кто-то другой воспитывает моих детей. А что с оставшимися пятью яйцеклетками? Где они?
Виктор устало поднялся и направился к приборам в центре комнаты. Он остановился у круглого металлического прибора, размером напоминавшего стиральную машину. Машина была соединена резиновыми трубками с баллоном сжиженного нитрогена.
– Они здесь, – сказал Виктор. – Заморожены с возможностью последующего оживления. Хочешь посмотреть?
Маша покачала головой. Она была потрясена. Как врач, она знала о существовании такой технологии, но в тех редких случаях, когда думала об этом, это было как-то абстрактно. Она и представить себе не могла, что это когда-нибудь будет иметь к ней отношение.
– Я не собирался тебе все сразу рассказывать, – сказал Виктор. – Но теперь ты знаешь все. Я хочу, чтобы Виктор прошел полное обследование. Надо быть абсолютно уверенными, что у него нет никаких проблем со здоровьем.
– Но почему? – с горечью спросила Маша. – Что-то случилось с другими детьми?
– Они заболели.
– Сильно? И чем?
– Очень сильно. Они умерли в результате острой церебральной эдемы. Пока никто не знает почему.
Маша почувствовала приступ головокружения. Ей даже пришлось наклонить голову, чтобы удержать подступающую тошноту. Каждый раз, стоило ей чуть успокоиться, Виктор снова выводил ее из себя.
– Это случилось внезапно? – Она подняла на мужа глаза. – Или они какое-то время болели?
– Внезапно.
– Сколько им было?
– Около трех лет.
Один из принтеров, внезапно ожив, начал яростно печатать. Затем включился холодильник, низко гудя и подрагивая. Маше показалось, что лаборатория жила своей жизнью. Ей не нужны были люди.
– Те дети, которые умерли, у них тоже был ген ФРН?
Виктор кивнул.
– Они были примерно в том возрасте, когда у Виктора-младшего упал показатель интеллектуального развития?
– Почти. Вот почему я хочу, чтобы было проведено обследование: надо удостовериться, что у него не будет дальнейших проблем. Но я уверен, у него все в порядке. Если бы не дети Хоббсов и Мюрреев, я бы и не думал проверять Виктора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38