- Ну и что? Если даже и ухожу, так что?
- Да так... Как-то это бессмысленно получается...
Карякина слушать не стала, выскочила, хлопнув дверью перед самым моим носом.
Я ушел в свою комнату, принялся за уроки. Но почему-то все время думал о Лидке. Задумался и о жизни вообще. Если присмотреться к жизни, замечаешь, какая она у всех разная. И люди разные, и судьбы их, и даже внешний вид. Резко друг от друга отличаются. А когда-то тоже в классах сидели и были, как мы, школьниками... И еще подумалось мне, что сейчас, в восьмом, и наступил тот самый момент, когда каждый начинает сворачивать на свою собственную дорожку. Вот она, развилка, мы уже добрались до нее. Теперь начнем разбредаться, кто раньше, а кто чуть позже. Разница невелика. Потом когда-нибудь встретимся и, чего доброго, даже не узнаем друг друга... Как-то раньше об этом я не думал, тем более что мой-то путь ясен: наверное, буду инженером, как отец и мать. Это главное...
Меня позвали ужинать. На кухне ситуация изменилась. Теперь Юлия Михайловна почему-то уговаривала тетю Аню, что Лидке просто необходимо устроиться на работу.
- Девочка молодая, - пела Юлия Михайловна, - ей и одеться хочется, и погулять. Ее тоже понять надо... Ну, поучилась, и довольно. Я, бывало, тоже науки терпеть не могла. И сейчас-то как раскрою книгу, так и засну...
- Да что вы, Юлия Михайловна.
Тетя Аня вытащила из кармана платочек, приложила к глазам. Нос у нее был распухшим.
- Как это вы говорите, Юлия Михайловна, - вмешалась мама. - Вот если бы ваша дочь...
- Моя дочь, слава богу, замужем. И удачно: муж - завгар, сейчас вот в трехкомнатную переезжают... Я считаю, расстраиваться незачем, все к лучшему. Ну, поработает девочка, что тут такого. Каждому свое. Может, сын образованным станет. Мой вам совет, Аня, надейтесь на сына, раз уж так получилось...
Юлия Михайловна только что закончила массаж лица и теперь промакивала кожу бумажкой салфеткой: скомкала салфетку, нагнулась к маленькому зеркальцу на столе, оттянула пальцами левое веко.
- Опять ячмень. Досада какая! Простудилась, что ли? Или обмен? Обмен, не иначе. Лыжами заняться срочно. Что-то я в этом году отстаю. Пойдемте вместе на лыжах, Мария Николаевна!
Моя мать торопливо чистила картошку - готовила на завтра обед. На сковородке что-то шипело.
- Да некогда, Юлия Михайловна. И потом, у меня костюма нет.
- Костюмчик чудный я себе выбрала, - оживилась Юлия Михайловна. - С полосочкой тут и вот тут, просто прелесть! Пошли мы вчера, месткомовцы, и купили себе по костюму. Я примерила - как хорошо! Нам пять костюмов положено в год, ну, как раз нас четверо. Расписались и разобрали по домам. Один на всякий случай, про запас...
- Значит, казенные костюмы? - удивилась мама. - А вдруг порвете? Как же тогда?.. И ведь костюмы-то на всех?
Юлия Михайловна выдвинула ящик стола, забросила туда зеркальце и тюбик с кремом.
- Порвем - спишем. Списываем все равно каждый год. И что значит - на всех? Мы ведь тоже сотрудники. Расписались и получили в личное пользование. - Она хихикнула. - Фаина Петровна, старшая наша, толстая, как домна. Размера такого не было, так она для племянницы взяла...
- Это же нельзя, ведь нечестно, - высказался я.
- Допил? Уходи, не мешай, - распорядилась мама.
- Почему нечестно? - спокойно возразила Юлия Михайловна. - Для сотрудников - стало быть, для нас. Да еще и покупаем, заботимся. Мы общественники. А без нас никому и дела нет. Всю работу на нас взвалили...
- Ну, я пошла. - Тетя Аня встала, забрала свой медицинский чемоданчик. - Так это был последний укол, Юлия Михайловна. Десятый. Ваш курс закончен, завтра зайдите, покажитесь врачу. Мне кажется, вам назначат вливание алоэ.
- Вызову на дом, - решила Юлия Михайловна.
- Что вы, это нельзя, терапевт наш занят по горло, сорок вызовов на день. Вы же не температурите...
- Пустяки, - отмахнулась Юлия Михайловна. - В конце концов, у меня давление. Не сидеть же там в очереди.
- У нас процедурная пропускает быстро, запишитесь только к терапевту.
Лицо Юлии Михайловны как будто окаменело. Широкое, чуть раскосое, с выпяченным подбородком, неумолимое лицо.
- Да что вы мне там говорите! - вспылила она. - Человек больной, с давлением, и на дому обслуживать не хотят! Это же безобразие! Посмотрите, она обращалась к маме, - что такое творится! Вот бы Танечку Тэсс бы сюда! Материал для фельетона первый сорт! Написать ей, что ли?
Я даже фыркнул: имя известной журналистки она называет запросто, будто та приходится ей ближайшей родственницей...
- Какой же тут материал? Тетя Аня права, - не выдержал я, - терапевт наш, ясно, перегружен. Микрорайон большой.
- Сережа, иди в комнату, - сухо сказала мама. - Принимайся за уроки!
Я вышел вместе с тетей Аней. В дверях она задержалась, зашептала жалостно:
- Сережа, милый, поговори ты с Лидкой, пожалуйста... Может, ты на нее воздействуешь, уж очень я прошу, поговори...
- Да я что же... Я готов, только вот она не больно слушает. Она знаете какая...
- Да знаю, знаю. Ты все-таки побеседуй...
Я обещал, но, честно говоря, не очень-то верил в успех этого дела. Почему-то я больше надеялся на Витьку.
В марте в нашем классе случилось ЧП: Карякина прошибла голову Вадиму Цыбульнику. И сделала это она при всех, прямо на классном собрании. Тут и родители Цыбульника присутствовали.
Цыбульник поступил к нам этой осенью. Здоровенный такой детина, красивый, румянец во всю щеку, самый лучший в классе спортсмен... Учится Цыбульник хорошо, одежка на нем всегда первый сорт - форма на заказ, башмаки на платформе, свитера самые дорогие, часы какие-то необыкновенные... Сразу видно, обожают родители своего Цыбульника, души не чают.
И вдруг один второклассник пожаловался отцу, что Вадим отбирает у него двугривенные. Каждый день по двугривенному. Мальчишка этот уже и в буфет перестал ходить; утром как явится в школу, наш Вадим тут как тут: гони монету! И не только у него одного отбирал. Были у Вадима и другие данники: все из первого, второго и третьего классов. Дальше - больше. Первоклассник Мишка, брат Карякиной, объявил, что Цыбульник время от времени собирает всю эту малышню, загоняет на лестничную площадку около чердака и гоняет туда-сюда. Заставит, например, на четвереньках ползать - и ползают все в ряд, один за другим. А то еще придумал такую игру. Выстраивает ребят в затылок и велит тому, кто стоит в хвосте, лупить по голове впереди стоящего. Тот, в свою очередь, бьет следующего и так далее. Причем требовал, чтобы били всерьез... Жаловаться ребята боялись.
Так продолжалось до тех пор, пока Копенкин Толик не рассказал все отцу. Классное собрание объявили в тот же день. Отец Цыбульника явился задолго, когда у нас шел урок литературы, видно, заранее хотел поговорить с классруком.
Мы услышали осторожное постукивание в дверь, потом дверь приоткрылась, и кто-то согнутым пальцем поманил Нину Харитоновну. Она прервала свой рассказ, оглянулась на дверь. Но с места не двинулась, только лицо медленно начало покрываться красными пятнами. Это всегда у нее, когда волнуется...
- Не иначе папа Цыбульник пожаловал, - громко прошептал Горяев. - Я его палец узнал. Начальственный перст!
Девчонки зафыркали.
- Внимание! - сказала Нина Харитоновна. - Продолжаем тему.
И спокойно довела урок до конца.
Сразу после звонка в класс стали прибывать гости: несколько младших школьников, кое-кто из них с отцом или матерью. С Цыбульником пришли оба родителя. Наконец явилась завуч Анна Леонтьевна, и класс заперли изнутри. Кто-то еще стучался, дверь дергали, пытались открыть, но Анна Леонтьевна отпирать запретила. Собрание началось. После того, как Нина Харитоновна кратко изложила суть дела, выступил сам Вадим. И вот странно: он ничуть не смущался... Отобрать медяки у малышей! Да я бы, кажется, сдох от стыда, да и любой из нас тоже. Грязное дело. А Вадим еще улыбался, пошучивал с девчонками. Те и рады - шепчутся, записочки строчат: "Вадим, Вадим, обернись". Хихикают, дуры. Ну и девчонки же у нас! Хорошо, хоть не все такие.
- Неужели, Вадим, ты отбирал деньги? - спросила Нина Харитоновна. - Об этом ведь даже подумать гадко.
Вадим стоял, небрежно покачиваясь. Руки за спину заложил. Поглядеть на это свежее лицо, ясные глаза, брови вразлет - примерный юноша, вожак школьный, чистая душа.
- Что вы, Нина Харитоновна. Как вы могли такое подумать? Правда, был у нас тут один замысел... В общем, в кино собирались. Всем, значит, коллективом, так сказать, организованно... А деньги на кино добровольно они давали, так что не сомневайтесь! Пусть вот хоть Сидоров подтвердит.
- В кино с младшими школьниками? - не поверила Нина Харитоновна.
- Он отнимал ни на какое не на кино! - закричал с места Копенкин Толик. - Он просто так отнимал, себе брал!
- Мальчик, мальчик, ты ошибаешься, - заговорила гражданка Цыбульник. Ты что-то спутал. Наш Вадим вовсе не такой!
- Минуточку, - остановила ее Нина Харитоновна, - минуточку, ваше слово впереди.
- Но сами подумайте, какая нелепость! - вспылила мать Вадима. - Не может же, на самом деле, наш сын, имея постоянно собственные карманные деньги, и, кстати, немалые, польститься на какие-то жалкие медяки! Чепуха это, вот что!
Ее меловые плоские щеки подергивались, подкрашенные серым веки беспокойно помигивали. Одета эта пожилая женщина была по-спортивному. То есть было в одежде ее что-то такое от спорта: брюки, куртка, отороченная пышными мехами, на голове - белая пуховая повязка. Куртку она расстегнула, стал виден нарядный свитер. Словом, хоть сейчас на Олимпийские игры.
Отец, тот совсем в ином стиле. Плотный, хорошо укомплектованный тюбик, застегнутый на все пуговицы. Добротное бобриковое пальто, шапочка с квадратным козырьком, лицо раздавшееся, будто прижатое сверху неизвестно чем, шапочкой этой, что ли, и, понятно, глаза-щелки. Такие дядьки обычно попадаются по вечерам в нашем сквере, собак своих выгуливают... Собаки у них нахальные, носятся, прохожих облаивают... Пальто родителю пришлось снять, но внешний вид нисколько от этого не изменился. Тот же тюбик, только в пиджаке.
- А позвольте спросить, - высунулся Горяев, - откуда у вашего сына такие толстые подкожные?
- Что, что? - растерялась родительница.
- Карманно-джентльменские откуда? - скромно пояснил Андрей.
Тут завуч Анна Леонтьевна резко застучала карандашом.
- Горяев! Кто тебе дал слово? Что это такое, что с тобой? Немедленно уймись, или сейчас же выведу!
Атмосфера накалялась.
- Если молодого человека так интересует, я могу ответить, раздраженным, скрипучим голосом заговорил тюбик. - Карманные деньги сыну выдаю лично я. - Он помолчал. В классе стояла тишина. - Тридцать рублей в месяц, если вас интересует. Хотя это никого не касается. Надеюсь, ясно? Я прошу прекратить нападки на моего сына. И клевету.
Он сел. Железобетонный дядечка.
Слово взяла Анна Леонтьевна.
- Я думаю, в основном все это недоразумение какое-то... - Она говорила осторожно, почти вкрадчиво. - Конечно, я не отрицаю, что Вадим Цыбульник провинился, нарушил школьную дисциплину. И мы примем надлежащие меры. Но стоит ли, э-э... Стоит ли преувеличивать, раздувать инцидент?..
- Вот именно, - поддакнула мать Вадима.
- Мы все понимаем, что деньги отбирать Цыбульник не станет. В нашей школе грабителей нет...
Чувствовалось, что Анне Леонтьевне до смерти хочется как можно скорей прекратить это дело.
- Да как же так?! - заволновалась молодая родительница в цветастом шелковом платке.
Она сидела на последней парте вместе со своим сынишкой-второклассником.
- Как же так? Мой Колька вон что говорит... То-то, замечаю, приходит бледненький, стакан чаю, значит, не выпьет, деньги-то отнимают! Я думала, в школу ребенок идет, значит, в безопасности, а оказывается, вот что! Не-е, прощать мы не будем!
- Позвольте, позвольте, что значит - прощать? - заерзал тюбик.
- В шею гнать надо! Из школы исключать, - зашумели родители. - Это что же творится!
- Пускай вот Коля все нам расскажет. Расскажи, как было дело, Коля! распорядилась Нина Харитоновна.
Поднялся Коля, худосочный, зеленый пацан.
- Ну, мы шли в буфет, а Цыбульник догнал нас и говорит... Это, говорит... Деньги чтобы ему отдавать...
- Рэкет, - ляпнул Андрюшка Горяев, - бизнес по-американски. Ну и ну!
- Горяев! - Анна Леонтьевна шлепнула ладонью по столу.
Водворилась тишина.
- А потом, - продолжал Коля, - велел идти всем на чердак. И там, это... Командовал.
- Клевета! - возмутился Вадим. - Ну, помаршировали немного, физзарядку сделали, это же не во вред!
Наши дуры девчонки угодливо захихикали. Нравится им Вадим, это ясно. За что? Неужели смазливая рожа так влияет?
- А сам по шее бил! - закричал Коля.
- Он их по шее бил и на коленки ставил. Я сам видел, - раздался из угла солидный детский басок.
И все оглянулись на Мишу Карякина. Он сидел рядом с сестрой.
- Пусть хоть Сидоров скажет. Он видал.
Сидоров смущенно заерзал на своем месте, закрутил головой.
- Так вот в чем дело! - торжествующе изрек родитель Цыбульник. Теперь понятно. Я хорошо знаю своего сына, но совершенно не знаю этого вот Сидорова. Чувствовал, что здесь чья-то рука. Сидоров! Вот где собака зарыта!
- Сидоров, встань, - с досадой произнесла Анна Леонтьевна. - Еще тебя не хватало. Рассказывай!
Сидоров встал, вернее, вытянул из-за парты свое длинное вихлястое тело. Он всегда так - не встает, а будто лениво выползает куда-то вверх. Такая уж у него привычка, вообще-то Сидоров крепкий парень.
- А я ничего не ведал, - невинно протянул Сидоров.
И первый усмехнулся. За ним, конечно, засмеялись и другие.
- Тише! - прикрикнула Нина Харитоновна.
- Он видел, - повторил Мишка. - Когда их на чердак загонял. Тот. Вадим.
- Скажи, Миша, - обратилась к нему Анна Леонтьевна, - скажи, у тебя тоже деньги отнимали? Кто именно отнимал? Сидоров или Цыбульник?
- Посмели бы, - проворчал Мишка.
- Вот как? Так, значит, тебя не тронули?
- Тронули. Только я не дался. Сзади заскочил - и портфелем. Прямо по заду.
Ребята наши снова захохотали.
- Кого?!
- Его. - Мишка кивнул в сторону Цыбульника. - Я ребятам говорил: соберемся и вместе налетим. Побоялись.
- Вот какие порядки в этой школе, - закипятилась мать Вадима.
1 2 3 4 5 6 7