Виктор Александрович Потиевский
Странствия и судьба Чанга


Потиевский Виктор Александрович
Странствия и судьба Чанга

В. Потиевский
СТРАНСТВИЯ И СУДЬБА ЧАНГА
Зверь шел по распадку. На мгновение остановился, прислушался, едва подергивая кончиком длинного, нервного, подвижного хвоста. Бесшумно ступая мягкими лапами по опавшей желтой листве, по зеленому хвощу и пожухлым осенним травам, он спустился к ручью. Приник грудью к земле, и, едва касаясь воды пушистым белым подбородком, долго и с удовольствием пил чистую прохладную горную воду, осторожно, по-кошачьи, лакая ее широким розовым языком. Огромная светло-коричневая мочка носа мокро поблескивала на утреннем солнце, длинные усы шевелились, потому что Чанг во время питья всегда морщил щеки.
Он жил здесь уже одиннадцать лет. Бродил по долинам, склонам и распадкам родных своих отрогов Сихотэ-Алиня, охотился, отдыхал, играл, чаще всего один, резвясь, бегая и прыгая, особенно по первому снегу. Правда, с годами он стал сдержаннее - и резвился теперь реже, чем в ранней молодости, и волновался меньше в ожидании добычи.
Встреч с людьми он избегал всегда Хотя и влекло его к человеку сильное, подчас почти неодолимое любопытство, но он всегда помнил ту верную науку, которая вошла в его мозг вместе с материнским молоком, сторониться людей, обходить их жилища. Он уже давно ушел от матери, ушел, когда ему было три года, но строго соблюдал все, к чему она приучила его. Опытная старая тигрица, она передала своему питомцу не только навыки и приемы охоты на изюбра или на кабана, она научила его внимательности и осторожности, без чего не прожить в тайге даже тигру. И главное, научила относиться уважительно к грозному соседу, уже давно пришедшему в тайгу, к человеку Чанг помнил свою мать. После ухода от нее он встречался с ней в тайге всего только два раза, они весело играли, катаясь по январскому снегу... Но это было давно, ему тогда еще не исполнилось и пяти лет. Потом больше никогда он не видел ни матери, ни ее следов. Он не знал, что той же зимой ее убили браконьеры. Убили, чтобы она не охотилась и не ходила там, где они стреляют изюбров.
Низиной он обошел склон сопки. Его длинное крупное тело беззвучно скользило между стволами дуба, ольхи и осины, корейского кедра и амурского бархата (1). Яркие, желтые спина и бока, покрытые черными поперечными полосами, словно сливались с пестротой осенних лесных красок, и тигр был почти невидим. Шкура плавно и быстро перекатывалась на лопатках и бедрах, подчеркивая выпуклость и совершенство могучей мускулатуры зверя. Было по-прежнему тихо, только щебетали и пели ранние птицы, радуясь солнцу.
Но вот Чанг замер, вытянув стрелой хвост, поднял голову, чуть приподняв верхнюю губу, и пошевелил усами, тщательно внюхиваясь в тишину леса. Потянуло знакомым и влекущим духом. Пригибаясь к земле, длинной тенью тигр проскользнул вперед и снова замер. Теперь он ясно различил запах кабана, но этот запах обеспокоил его. Кабаном пахло и у самой почвы, и повыше, запах добычи висел в воздухе, щекоча ноздри, раздражая и волнуя хищника. Но было в этом духе и что-то неприятное, беспокоящее, отпугивающее тигра... Он сделал еще несколько шагов и принюхался к свежему следу. Глубоко вдавившиеся во влажный грунт широкие парные копыта вепря оставили густой и едкий дух старого секача. Тигр хорошо знал этого зверя, который обитал поблизости и по тяжести и силе своей наверняка не уступал самому Чангу. И он, и молодая тигрица, что охотилась на этих же угодьях, обходили одинокого старого и сильного кабана. Нападать на него было опасно. Конечно, в самое голодное время, суровой и жестокой зимой, Чанг, пожалуй, и решился бы на эту охоту, но сейчас, когда в тайге и так хватает добычи, нападать на огромного клыкастого противника не было надобности.
Тигр свернул и стороной обошел лежку вепря, которая была где-то впереди, неподалеку. Затем поднялся на склон сопки и двинулся вдоль широкого таежного распадка по склону, шагов на тридцать выше низины. Сверху удобней было обозревать негустую в этом месте тайгу, в надежде увидеть среди стволов березок, кедров и кленов, обвитых лианами китайского лимонника, силуэт или тень добычи.
Обошел один распадок, второй, пересек низину, прошел на склон другой сопки. Кругом царил покой и стояла прохладная утренняя тишина... Так он бродил почти до полудня. Солнце уже поднялось высоко, жара пришла в тайгу, несмотря на пору поздней осени. Он спустился к ручью и снова попил, затем забрался в тень, устроился между двумя большими кедрами, улегся на мягкую почву, устланную уже пожелтевшим разнотравьем и опавшими листьями. Потянулся, расправляя могучее полосатое тело, перевалился на бок, закинул одну лапу за ухо - на голову и вскоре задремал...
Голод разбудил его, когда день уже клонился к закату. Он встал, не спеша подошел к толстой осине, поднялся на задние ноги, вытянувшись во всю свою длину вдоль ствола дерева, уперся передними лапами в ствол, вонзил в него когти и, до хруста в суставах, потянулся, то и дело выдергивая и снова погружая в древесину четырехсантиметровые острые когти, отливающие с внешней стороны матовым перламутром.
Стряхнув остатки сна, тигр вышел на поиски добычи. За третьей сопкой, еще со склона, он заметил трех изюбров. Они стояли вблизи ручья, возле молодых кустов ивняка, то ли после кормежки, то ли только собираясь кормиться. Чанг замер, кончик его вытянутого хвоста затрепетал. Неслышной желтой тенью тигр двигался по тайге, обходя добычу полукругом, чтобы зайти с подветренной стороны. Еще задолго до цели он уже не шел, а крался на согнутых ногах у самой земли, но не касаясь животом почвы, чтобы не издать ни малейшего шороха, который наверняка спугнул бы чутких изюбров. Хвост был вытянут стрелой, лопатки выпирали вверх, поднимаясь в движении над провисающим туловищем тигра, которое плавно, ровно и бесшумно скользило к цели.
Чанг напал двумя прыжками из-за небольшого бугорка, за которым на миг затаился перед нападением. Броски были молниеносными, но изюбры все-таки в последний момент учуяли тигра. Две самки, закинув вверх головы, стремительно метнулись прочь, а третий изюбр - крупный бык с высокими ветвистыми рогами - быстро повернулся мордой к хищнику, готовый к смертельному бою. Он привстал на дыбы, пытаясь защититься передними копытами, целясь ими в голову врага. Выброс передних ног был стремительным, но тигр, ловко изогнув гибкое тело, уклонился от удара и через миг уже хотел вспрыгнуть на спину жертве. Однако бык резко рванулся в сторону, и Чанг, уже вцепившийся когтями в бок его, не удержался и выпустил добычу. Изюбр не убегал, он чувствовал, что единственная малая надежда на спасение - отбиваться от могучего врага. Он пытался отразить нападение, пуская в ход и рога, и снова передние копыта. Но тигру все-таки удалось взметнуться на спину изюбру. Вцепившись когтями в его бок, хищник вонзил клыки в шейные позвонки быка, и тот, хрипло крикнув, рухнул наземь...
Чанг оттащил добычу подальше от ручья, втянул на невысокий бугор. Большого и тяжелого изюбра тащить было нелегко. Ухватив его зубами за спину возле холки, хищник волочил тушу, пятясь назад. Удобно устроившись в небольшом углублении на вершине бугра, принялся за еду. Но едва проглотил два-три куска мяса, как волна острой тревоги хлынула в ноздри, проникла в слух. В тот лее миг коротко и гортанно дважды крикнула кедровка. Тигр поднял голову. К нему приближался человек...
Он вышел из зарослей и остановился в пяти-шести прыжках от Чанга. Хотя человек не ожидал встречи с тигром, испуга на его лице не было видно. Быстро сняв с плеча карабин, он навел его на зверя. Тот остро почувствовал угрозу и зарычал. Глухо, утробно, грозно. Человек стоял на месте, видимо, ожидая, что тигр уйдет, оставив ему добычу. Зверь именно так понял это ожидание, ему не хотелось оставлять тушу, но и ссориться с человеком тоже желанья не было. Однако он не мог, никак не мог вот так, открыто и позорно, покинуть место и добычу... Он продолжал рычать, громоподобный раскат его рыка заставлял трепетать последние, еще не облетевшие листья дубов, осин, берез. Хвост тигра зло хлестал по земле, взбивая палую листву, извиваясь и вскидываясь упругим желтым бичом.
Но вот человек стал пятиться задом, отдаляясь от зверя, и вскоре скрылся за густой стеной зарослей. Тигр перестал рычать, но никак не мог успокоиться. Он понимал, что человек угрожал ему, что он сейчас же вернется сюда...
Охотник жил здесь давно и тоже знал этого зверя. Много лет назад старик удэгеец, трижды в течение одного дня повстречав в тайге молодого тигра, нарек его Чангом. На удэгейском это слово ничего не означало, но старому охотнику оно казалось звучным и внушительным. Давно уже ушел из жизни тот удэгеец, а Чанг твердо ходил по уссурийской земле и терпимо относился к своему соседу-человеку, заменившему на этих угодьях того старика.
Встреча с Чангом озадачила охотника и заинтересовала. Прежде всегда зверь уходил, едва завидев его. Что же произошло теперь?
Когда он, движимый любопытством, снова подошел с карабином наготове, то хищника нигде не было видно и на месте его лежки оставалась почти нетронутая туша крупного изюбра. Так вот оно что! Он кормился и не хотел отдавать добычу! Но все-таки решил поделиться. Что ж?.. Спасибо, раз уж такое дело...
Охотник отрезал две ляжки, уложил в рюкзак и ушел.
Со склона, не дальше чем за двести шагов, Чанг наблюдал за ним. Спокойно, без волнения и злости. И когда человек ушел, тигр возвратился и продолжил кормежку.
Этим летом и осенью ему жилось вполне терпимо. Правда, очень трудно стало находить такие уголки тайги, где люди бывали редко и случайно. Повсюду в тайге стало тревожно. Только в нескольких урочищах, зажатых склонами гор, не звучали выстрелы. Здесь и проводил он свои трудные голодные зимы и теплые сытные летние месяцы. Это была территория заповедника. Но иногда он вынужден был уходить далеко отсюда, дважды переходя перевалы, потому что голод становился свирепым и гнал его в дальнюю тайгу. А прошедшая зима вообще была на редкость жестокой и голодной. Сильные морозы и глубокие снега Чанг переносил спокойно. К зиме шерсть его становилась длиннее и плотнее, и он вполне справлялся с холодами. Но голод был страшнее. Непонятно куда исчезли олени, изюбры, кабаны. Тигр неделями голодал, совершая тяжелые и долгие переходы, прежде чем ему удавалось выследить и настигнуть добычу.
... Перед самым рассветом он уже почувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. Сонно зевая, потянулся, издав протяжный и мощный звук зевка. Поточил когти о ближнюю толстую ольху, затем отошел на несколько шагов и сел умываться. Среди тигров, как и среди людей, иногда встречается левша, но это бывает редко. А большинство и умывается правой передней лапой, и бросается со спины на жертву с левого бока, потому что наиболее сильный, точный, уверенный удар наносит правой лапой. Чанг был левшой.
Тщательно, наклоняя голову, вылизывал он пятку и подушечки пальцев своей левой передней лапы и точно так же, как домашняя кошка, умывался, потирая лапой морду, задевая ухо сверху, потирал щеку, нос, старательно зажмуривая при этом глаз. Повторил процедуру правой лапой, но всего два или три раза, хотя левой, своей излюбленной, проделывал все это довольно долго.
Утро вставало пасмурным и унылым. Протяжно, тонко и тоскливо прозвучал крик желны - большого черного дятла. Тигр и ухом не повел на этот звук, но как-то незаметно пасмурная унылость тайги передавалась и ему. Шел он спокойно, но кончик его хвоста нервно подергивался. Раздражение скапливалось в душе зверя.
Он двигался к месту вчерашней кормежки, где оставалась почти половина туши изюбра. Надо было пройти еще немного, спуститься по склону, и стал бы виден бугор, где лежала добыча, но вдруг тигр замер. Ноздри его отчетливо улавливали дух медведя - сильный, вызывающий, вонючий. А вот показалось за деревьями его крупное, почти черное тело.
Однажды в голодную зиму Чанг уже охотился на медведя и после не очень долгой борьбы убил его. Но то был не бурый, а гималайский медведь, с белым фартуком на груди. Гималайский вообще намного меньше бурого, а этот, который шел навстречу, размерами не только не уступал тигру, но был даже крупнее его.
Увидев тигра, медведь заревел и стал медленно приближаться. Он боялся тигра, встретил его неожиданно, не знал, чего хочет могучий полосатый зверь, готовился к обороне и для устрашения врага ревел и медленно двигался вперед...
Чанг медведя не боялся. И когда тот заревел и пошел навстречу, тигр приготовился было к нападению и тоже пошел на противника, мягко пригибаясь к земле и грозно рыча. Но, увидев его поближе и оценив силы медведя, помедлил с прыжком. Звери остановились друг против друга, передвигаясь вправо и влево. Они как бы двигались по кругу, взрывал когтями землю, озлобленным грозным ревом сотрясая окрестность. Это происходило довольно долго, потом медведь, продолжая свирепо швырять под себя когтистыми лапами землю, начал медленно пятиться.
Тигр дал ему уйти и двинулся дальше к своим запасам, к туше изюбра, на кормежку. Он шел спокойно, только хвост еще вздрагивал, как бы выпуская из мощного тела последние нервные вспышки.
Прошло несколько дней. Перед самым рассветом Чанг задавил зазевавшегося барсука, насытился и бродил по тайге как бы в поисках приключений. И вот он вдруг почувствовал, не учуял и не услышал, а именно почувствовал, ощутил своим звериным предчувствием какую-то опасность позади себя. Тигр всегда особенно остро чувствует и распознает опасность, которая грозит ему с тыла, сзади. Он шагал по широкой, натоптанной тропе. Он всегда ходил по дорогам и тропам, там, где легче, а не по целине. Быстро свернув с тропы, своей скользящей бесшумной походкой он двинулся обратно вдоль своего следа, в двадцати шагах от него, с подветренной стороны.
Чанг прошел довольно долго, прежде чем обнаружил ту опасность, которая встревожила его.
1 2 3